Восстание в пустыне

Когда мы вернулись обратно, начал падать снег, и лишь очень поздно нам удалось, ценой последних усилий, собрать наших раненых. Турецкие же раненые остались на поле сражения и на следующий день все были мертвы.

Зима запирает нас

День за днем снег падал все гуще. Погода задерживала нас, и мы утратили всякую надежду, пока проходили однообразные дни. Мы должны были бы ринуться мимо Керака на Амман, гоня перед собой напуганных слухами турок. Сейчас же все наши потери и усилия оказались напрасными.

Дважды я пытался исследовать заваленное снегом плоскогорье, на котором оказались заметены даже следы от трупов турок, но долго оставаться там было невозможно. Днем немного оттаивало, а ночью все вновь замерзало.

Моему отряду повезло больше, чем остальным, так как один из людей подыскал нам пустой недостроенный домик из двух хороших комнат, с двором при нем. Мои деньги доставили нам топливо и даже зерно [217] для верблюдов, которых мы держали под прикрытием в одном из углов двора. Здесь Абдулла, любитель животных, мог чистить их скребницей, учить их отзываться на имя и брать из его рта куски хлеба. Однако это были тяжелые дни, так как при разжигании огня нас душили клубы зеленого дыма, окна же приходилось закрывать подобием ставен нашего собственного производства.

Сквозь глиняную крышу весь день протекала вода, а по ночам по каменному полу прыгали блохи. Нас было двадцать восемь человек в двух крошечных комнатушках, наполненных едким запахом человеческих испарений.

В моем походном мешке нашелся томик "Смерти Артура". Он умерял мое отвращение. У этих людей были только физические потребности, и их нравы грубели среди нищеты. Их дикость, в обычное время скрытая расстоянием, теперь колола мне глаза, а незаживающее раненое место в левом бедре зябло и вызывало мучительный озноб.

День ото дня, по мере того как наше состояние становилось более грубым и животным, росла и пропасть между нами.

Так тянулся январь 1918 года, пока не наступил не менее томительный февраль. Отношения между нами стали столь невыносимы, что я решил разделить отряд, а сам уехать на поиски денег, которые нам понадобились бы с наступлением ясной погоды. Зейд уже истратил первую часть суммы, назначенной для Тафиле и Мертвого моря, частью на жалованье, а частью на снабжение и награды победителям при Хесе. Где бы мы ни расположились фронтом, нам нужны были деньги для вербовки и оплаты новых сил. Лишь туземцы могли инстинктивно чувствовать ценность [218] своей земли и отважно сражаться, защищая от врага очаги и поля{70}.

Возможно, что Джойс уже выслал мне деньги, что было нелегко в данное время года. Необходимо было спуститься с гор мне самому, что казалось более приятным делом, чем дышать зловонием из-за общей скученности в Тафиле. Итак, пятеро из нас отправились в путь, воспользовавшись одним из дней, обещавших быть немного яснее, чем обычно.

После полудня погода опять омрачилась и с севера и востока начал ожесточенно дуть ветер, вызывая в нас сожаление, что мы находимся на голой равнине.

Когда мы вброд проходили быструю реку Шобек, пошел дождь с дикими порывами ветра. Мы безостановочно шли вперед и еще долго после захода солнца заставляли тащиться по долинам дрожащих, скользящих и падающих верблюдов. Несмотря на все трудности, мы делали почти две мили в час.

У меня было намерение ехать всю ночь, но вблизи Одроха нас окутал туман. Перспективы местности, казалось, изменились: далекие холмы выглядели небольшими, а близкие бугры огромными. Мы слишком уклонились вправо.

Опять начался мороз, и липкие камни в долине обледенели. Двигаться дальше по неправильному пути в такую ночь являлось безумием. Мы отыскали большую скалу, под ее прикрытием поставили наших верблюдов плотной группой, хвостами к ветру. Если бы мы поставили их иначе, в ту ночь они могли бы пасть от холода. Мы приютились возле них, надеясь согреться и заснуть. [219]

Я, по крайней мере, так и не согрелся и почти не спал. Лишь один раз мне удалось задремать, но, вздрогнув, я проснулся с ощущением, что чьи-то пальцы медленно гладят меня по лицу. Я уставился в ночную тьму. Снег падал большими мягкими хлопьями. Так продолжалось минуту или две, затем последовал дождь, а после него еще сильнее ударил мороз.

Когда наступил день, мы увидели, что нужная нам дорога лежала на четверть мили левее. Мы побрели по ней пешком. Верблюды слишком обессилели, и теперь настал наш черед скользить и падать на глинистой почве. Плащи раздувались от ветра, как паруса, и тянули нас назад. Наконец мы их скинули с себя — идти стало легче.

Поздним днем, покрыв десять миль, добрались мы до Аба-эль-Лиссана. Здесь мы опять сели на наших верблюдов и безостановочно ехали вперед, пока перед нами не предстало чудесное видение равнины Гувейра — теплой и уютной. Повеселевшие верблюды быстро доставили нас домой, в Гувейру.

Из Акабы для меня пришло тридцать тысяч фунтов золотом. Так как все мои люди находились в Тафиле или в Азраке, я попросил Фейсала дать временных провожатых. Он прислал мне двух своих всадников из племени атейба: Серджа и Рамейда. Чтобы помочь везти золото, он прибавил к отряду людей шейха Мотлога, проявившего свою доблесть, когда наши бронированные автомобили атаковали равнины ниже Мудоввары{71}.

Золото было рассыпано по мешкам, в каждом — одна тысяча фунтов. Я дал по два мешка четырнадцати [220] из двадцати человек Мотлога, а два остальных взял себе. Мешок весил двадцать два фунта, и в ужасных дорожных условиях два мешка являлись достаточным грузом для верблюда. Мы выступили в путь в полдень, надеясь на легкий первый переход, прежде чем вступим на мучительные горные дороги. Но, к несчастью, через полчаса пошел дождь, промочивший нас насквозь.

Мотлог заметил чью-то палатку в закоулке у известняковой горной вершины. Несмотря на мое настойчивое требование поспешить, он заявил, что проведет в ней ночь, а завтра посмотрим, на что будут похожи горы. Я понимал, что нерешительность приведет к роковой потере времени, поэтому простился с ним и поехал дальше со своими двумя людьми и шестью из племени ховейтат, направляющимися в Шобек и примкнувшими к нашему каравану.

Спор задержал нас, и из-за него к наступлению темноты мы добрались лишь до начала ущелья. Печальный мелкий дождь заставил нас пожалеть о безрассудной доблести и вселил зависть к Мотлогу, пользующемуся сейчас чьим-то гостеприимством. Внезапно нас привлекла красная вспышка слева, и мы, двинувшись по направлению к ней, нашли шейха Салеха Ибн Шефиа, расположившегося там лагерем в палатке и в трех пещерах с сотней своих вольноотпущенников из Янбу.

Он пригласил меня, несмотря на то что я промок до нитки, к своему ковру в палатку и дал новую одежду. Насытившись, мы улеглись и безмятежно проспали всю ночь, слыша, как дождь барабанит по двойному холсту. Мы встали с рассветом и поднялись на высокую гряду. На всех вершинах были белые купола снега.

Когда мы вышли из-за последнего кряжа, прямо в лицо нам подул северо-восточный ветер, такой [221] холодный и пронизывающий, что у нас перехватило дыхание и мы поспешно вернулись под прикрытие. Казалось, что ветер окажется для нас роковым, но мы сбились в кучу и с трудом двигались сквозь него через прикрытые высотами долины.