Восстание

— Больше в здании никого нет, — заговорил унтер. — Разрешите мне опустить руки, чтобы мы могли разговаривать, как люди.

— Крутом! — приказал Раубольд. — Что вам здесь нужно было?

— Наше место там, где еще не закончилась война. Где стреляют, там и мы, — продолжал унтер уже более бодрым голосом.

Раубольд посмотрел на опушку леса, где его люди копали две могилы.

— Вас зароют там же, где будут погребены и ваши жертвы, — тихо, словно для себя, проговорил Раубольд и, повернувшись к унтеру, громко сказал: — У них есть дети. Их приведут сюда, а вы перед ними признаетесь в своей вине, признаетесь, что убили их только за то, что они хотели мира для себя и для всего города!

Унтер молчал.

Раубольд подошел к убитым и, сняв фуражку, немного, постоял над ними.

Мимо него рабочие из отряда охраны несли камни для того, чтобы сложить небольшую пирамиду на могиле убитых.

— Со временем мы воздвигнем им монумент, на котором золотом высечем их имена и дату их гибели, — сказал Раубольд.

Убитых похоронили скромно, без слез и речей.

Арестованных гитлеровцев Раубольд приказал отвести в тюрьму и посадить в камеры.

Сам он собрался ехать к Хайнике, чтобы доложить о победе и убедить больного, что настало время подумать о его настоящем лечении и позаботиться о питании для жителей города.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

1

Это утро началось несколько необычно: никто не поднялся на колокольню собора и не ударил в колокола, чтобы пробудить жителей города от воскресного сна. Казалось, никто не был заинтересован и в том, чтобы они вышли на улицу.

Прихожане не знали, вернулся ли патер Пляйш к своей пастве.

По городу давно ходили слухи, что населению независимо от занимаемой должности будут розданы мясные консервы. На спортивной площадке неподалеку от ратуши стояли охраняемые вооруженными рабочими военные грузовики, которые бургомистр принял под расписку. Рабочие, охранявшие грузовики, прекрасно знали, что они стерегут огромное богатство.

Многие из них не могли взять в толк, как это, охраняя продовольствие, они сами сидят голодные. Не умнее ли раскрыть один ящик да подкрепиться хоть немного?

— Ни в коем случае! — испуганно шептали одни.

— Это было бы предательством по отношению к товарищам! — громко говорили другие.

— А кто такое предлагает?

— Не я, конечно. Мне такое и в голову не могло прийти. То, что я надумал, и в голову никому не придет.

— Ого-го!

— Можете смеяться сколько хотите, но о жратве я и не думал.

— А почему?

— Лучше сутки напролет слушать урчание пустого желудка, чем укоры совести хоть минуту.

Никто из горожан не решался подойти близко к спортивной площадке, боясь, что охрана задержит их или, еще хуже, откроет по ним огонь.

Ентц приказал кому-то из товарищей пойти по домам. Стуча в двери, посланные громко кричали:

— Приходите на спортплощадку, там раздают продовольствие! Скажите об этом своим соседям!

Вскоре на спортплощадке появились первые жители. Одни пришли с сумками, другие — с ведрами. Шли довольно робко, так как известие о раздаче продовольствия почему-то не было передано по радио, как обычно передаются чрезвычайные сообщения.

Одни думали, что это всего лишь слухи, другие принимали это за злую шутку.

Двое мужчин прикатили ручную тележку. Они видели, как рабочие из охраны пронесли в ратушу ящик с консервами, и теперь недовольно ворчали:

— Уже целую неделю мы не ели нормальной пищи, все траву да траву! Мы же голодаем! А те, кто сидят в ратуше, жрут консервы! Вот тебе и равенство! Обман это, и только! Раздавайте, что там у вас есть! Не ждать же нам до тех пор, пока мы все не свалимся от голода?!

— Если вы немедленно не замолчите, мы с вами поговорим по-своему! — проворчал один из рабочих, показывая мужчинам здоровенный кулак.

— Выдайте нам в первую очередь! — не отступали голодные.

— Не забывайте о том, что вы люди, а не звери! — успокаивал их Хиндемит.

— Сами жрете мясо по ночам, чтобы никто не видел! Спасибо вам за заботу о нас! Плевать мы хотели на такую заботу! В первую очередь продовольствие должны получить голодающие!

Рабочие из охраны, сами еще ничего не получившие, готовы были наброситься на крикунов.

— Мы собственными глазами видели, как ящики с консервами понесли в ратушу! Обманщики вы все! — не успокаивались мужчины.

Охранники схватились было за карабины, дабы обуздать нахалов, но все же сдержались.

— Товарищи… — устало произнес Хиндемит, обращаясь к своим, — перестаньте!

— Чтобы нас еще оскорбляли! — возмутились охранники.

— Люди наголодались, их нужно понять.

— А вы слышали, что они говорили?

— Не слушайте их!

К мужчинам с тележкой подошел Хиндемит и сказал:

— Поставьте свою тележку в сторону. Здесь она не понадобится. То, что вам выдадут на семью, вы унесете на руках и без тележки. На семью полагается одна банка.

— На одно лицо?

— На семью! Вы что, глухие?!

— Но ведь нас шестеро в семье!

— Радуйтесь, что хоть это получите.

Раздача консервов началась. Бывшие служащие из продовольственного отдела, без которых сейчас нельзя было обойтись, составляли списки. Они делали это медленно, так как вообще никогда не спешили. Свою работу они привыкли выполнять с чувством, толково, почти по-научному.

Вскоре вокруг спортивной площадки выстроилась длинная очередь, которая окружила несколькими кольцами машины с консервами.

Отдельные смельчаки предлагали, не дожидаясь, напасть на машины и самим разобрать консервы.

Через полчаса стало ясно, что раздача консервов не подготовлена и проходит явно хаотически. Но что-нибудь переделать было уже поздно. А чиновники, составляющие списки, ехидно посмеиваясь, явно не спешили. Кто-то из них предложил прекратить раздачу, а консервы разносить по квартирам, чтобы установить, есть ли кто в доме.

Ентц вообще был против всяких списков, зато Раубольд выступал за них.

— Пусть эти писаки из управления снабжения покажут, на что они способны, вернее, на что они не способны, пусть попытаются обмануть нас. То и другое для нас выгодно, — объяснял Раубольд Ентцу. — Тогда мы получим возможность взять их за шкирку и выбросить вон!

— И чего мы этим добьемся? Ничего! А что потеряем? Время! Мне это не нравится!

Хиндемит заметил, что одна женщина, получив консервы, снова встала в очередь, чтобы получить еще одну банку. Он начал стыдить женщину, но она упрямо молчала. Чиновники начали искать фамилию женщины в списках, но никак не могли найти ее. По всему чувствовалось, что тут дело нечисто.