Восстание

Двери и окна трактира, выходившие на улицы, расположенные по обе стороны перекрестка, были заколочены, в щелях между крепкими бревнами виднелся слабый свет. Обогнув угол и спустившись по улице ко входу во двор с обратной стороны, Катон проверил засов, но с дальней стороны ворота были заперты. Он погасил факел в сточной канаве, проходившей по центру улицы, и перебросил железную скобу через стену, после чего взобрался наверх. Перевалившись через верх, он спустился во двор и поправил сползший вперед шлем.

– Стой на месте, а то выпотрошу!
– раздался рядом голос.

Катон отступил к стене на случай, если в темноте затаились еще люди. Он выхватил меч и держал его наготове.

– Убирайся отсюда!
– прорычал голос.
– Сейчас же! Мы не дадим тебе другого шанса... Уходи, пока я не приказал своим людям разобраться с тобой!

В словах прозвучала фальшивая нотка, и Катон понял, что говорящий блефует, и что он один. В голосе было что-то смутно знакомое, и он вспомнил немного нервного и не шибко умного человека, который работал у матери Макрона и иногда согревал ее постель.

– Денубий, это я, префект Катон.
– Он улыбнулся.
– Ты можешь отозвать своих людей.

– Префект Катон?
– с инстинктивным подозрением отозвался тот.
– С вами кто-нибудь есть?

– Я один. Как и ты.

Из мрака появилась фигура с крепкой дубиной в правой руке.
– Слава богам, это вы, господин. У нас столько хлопот с тех пор, как пришло известие о Камулодунуме.
– Облегчение в голосе Денубия сменилось печалью.
– С тех пор мы скорбим по центуриону и остальным, господин.

– Другим? Ты имеешь в виду Аполлония?

– Да, господин. О нем и мальчике, Парвие.

Катон вспомнил немого мальчика, которого Макрон и Петронелла, взяли к себе в дом и воспитывали как сына. Парвий играл с Луцием, который боготворил старшего мальчика. В голове зашевелился насущный вопрос.
– Что с Клавдией Актэ, Луцием, Петронеллой?

– Все в безопасности, господин, и внутри. Ты знаешь дорогу.
– Денубий махнул дубинкой в сторону двери через двор, которую Катон помнил по предыдущим визитам в трактир.

– А ты не пойдешь со мной?

– Пока нет, господин. Я буду дежурить здесь до полуночи. Тогда все успокоится. По большей части.

Катон вложил меч в ножны и похлопал пожилого мужчину по плечу, затем пробрался через мощеный двор в дальний угол и нащупал железную задвижку. Петли заскрипели, когда дверь открылась внутрь, открывая короткий узкий коридор, тускло освещенный масляной лампой, свисающей с кронштейна. Дверь в конце зала была закрыта, но мгновение спустя Катон услышал женский голос, доносившийся с дальней стороны.

– Денубий? Что-то не так?

Он закрыл дверь во двор и направился по коридору.
– Все хорошо.

– Кто ты?
– требовательно спросила женщина. - Где Денубий?

– Дежурит во дворе. Это я, Катон. Впусти меня, Порция.

– Катон? Катон!

Раздался скрежет отодвигаемых засовов, затем дверь распахнулась, и на пороге появилась мать Макрона, выглядевшая еще более худой и хрупкой, чем он когда-либо ее видел. Но в ее глазах был блеск, а на губах – радостная улыбка.
– Волею судеб это ты. Входи! Заходи внутрь, мой мальчик.

Она отошла в сторону, и Катон, нырнул под дверную раму, вошел в главный зал трактира, когда Порция закрыла дверь и задвинула засов на место. Перед ним находился тяжеловесный прилавок, а за ним – открытое пространство, которое раньше было заставлено столами и скамьями. Теперь эта грубая мебель была сложена у двери и окон, выходящих на перекресток. В центре комнаты остался только один стол, за которым сидели две женщины лицом друг к другу, над мисками с тушеным мясом и кубками, наполненными вином. Молодая женщина с темными волосами длиной до плеч оттолкнула скамью и вскочила, бросившись через всю комнату в его объятия. Она прижалась лицом к чешуйчатой броне его лорики, а ее руки обняли его за спину, крепко притягивая его к себе.

– Катон, любовь моя... Ты в безопасности!

Обняв ее и вдыхая ее запах, он наклонился, чтобы поцеловать ее макушку, и почувствовал знакомую легкость в сердце и всплеск непреодолимой привязанности, поднявшейся из глубины его души, когда он прошептал: - Клавдия, моя дорогая...

Они долго обнимали друг друга, прежде чем отстранились, чтобы посмотреть друг другу в глаза.

– Я слышал новости о Камулодунуме, - сказал Катон.
– Я надеялся, что вы все сбежали, пока не стало слишком поздно.

– Не все...
– Клавдия легким движением глаз указала на женщину, все еще сидящую за столом. Петронелла отодвинула свою скамью и выглядела так, словно не могла решить, оставаться ли ей на месте или подойти и рискнуть прервать их встречу.
– Макрон отослал всех гражданских из колонии до прихода мятежников. Разве что Парвий покинул нас, и почти наверняка он вернулся в Камулодунум вместе с собакой.

– Кассий?
– Катон вспомнил огромного зверя, которого он встретил бродячим на восточной границе, и который привязался к нему, однажды спасши ему жизнь. Теперь, когда он подумал о Кассии, его пронзила скорбь об участи собаки вместе с судьбой Парвия. Но больше всего он горевал о Макроне, и Катон изо всех сил старался сдержать свои чувства, направляясь к Петронелле. Она встала, выражение ее лица разрывалось между облегчением при виде его и эмоциональным опустошением из-за потери ее мужа и Парвия. Ее нижняя губа задрожала, а затем, когда Катон подошел, чтобы обнять ее, она покачала головой и разрыдалась, закрыв лицо руками. Катон колебался, чувствуя себя неловко, не зная, что делать. К счастью, Клавдия поспешила к пожилой женщине, обняла ее и притянула к себе. На мгновение единственным звуком в таверне были глубокие рыдания и почти животные стоны, пока Петронелла не отстранилась, потирая глаза, и не посмотрела на Катона извиняющимся взглядом.

– Просто, видя тебя, я вспоминаю... как вы были вместе. Несмотря ни на что. Он всегда говорил, что ты для него наполовину друг, наполовину сын, а наполовину брат. Может быть, такова жизнь солдата. Может быть, он и был моим мужем, но в какой-то мере мне казалось, что он был женат на армии.

– Я понимаю.
– Катон кивнул.
– Да, это так. Но никогда не думай, что его чувства к тебе на много слабее чем твои. Я знаю Макрона достаточно хорошо, чтобы понимать, что ты – любовь всей его жизни.

Петронелла слабо улыбнулась.
– Ты говоришь о нем так, как будто он все еще жив. Это то… что ты чувствуешь? Как и я?

В ее глазах горела душераздирающая надежда, и Катон разрывался между холодной, рациональной вероятностью того, что его друг мертв, и тоской в сердце, что каким-то необыкновенным чудом Макрон все еще жив. Сердце победило, отчасти из сострадания к Петронелле, отчасти из необходимости верить, что Макрон выжил.

– Я знаю, что он никогда бы не покинул Камулодунум. Пока люди там держались, Макрон стоял бы с ними до конца. В то же время я служил с ним достаточно долго, преодолевая с ним трудности и опасности, и если какой-либо человек и мог пройти через все это живым, то этот человек – Макрон.