Восставшая Луна

Ямочки не исчезали со щёк профа.

Я начал понимать, почему проф весь день отсыпался, не надевая на себя грузил. Что касается меня, то я был очень усталым, поскольку весь день, не снимая скафандра, занимался тем, что врезал в грунт у катапульты последний из перемещённых туда баллистических радаров. Устали все; к полуночи толпа начала редеть, поскольку люди пребывали в полной уверенности, что сегодня ночью не будет приниматься никаких окончательных решений. Кроме того, им надоело выслушивать, как другие, а не они сами, несут всякую чушь.

Было уже за полночь, когда кто-то поинтересовался: почему Декларация была датирована четвёртым числом, тогда как сегодня только второе? Проф мягко возразил, что было уже не второе, а третье и не похоже, что Декларация будет оглашена раньше, чем четвёртого, а дата 4 июля имела символический смысл, который вполне мог сыграть нам на руку [17] .

Когда стало известно, что до 4 июля ничего, скорее всего, не будет решено, некоторые разошлись. Но я кое-что подметил: по мере того как зал пустел с уходом одних людей, он заполнялся другими. Одно из только что освободившихся кресел занял Фин Нильсен. Появился товарищ Клейтон из Гонконга, сжал рукой моё плечо, улыбнулся Вайо, затем нашёл себе место и сел.

17

4 июля 1776 года была принята Декларация независимости США.

Внизу, в первых рядах, я заметил своих молодых помощников — Слима и Хейзел. Я как раз размышлял о том, что мне придётся подтвердить перед Мамой алиби Хейзел — сказать, что задержал её по партийным делам, — когда, с крайним удивлением, увидел рядом с ними Маму собственной персоной. И Сидрис. И Грега, который, по всем предположениям, должен был сейчас находиться на новой катапульте.

Я огляделся вокруг и увидел ещё около дюжины знакомых лиц — ночного редактора «Лунной Правды», генерального менеджера «Лунохода» и других товарищей, каждый из которых был проверен нами в деле. Я начал понимать, что проф просто подтасовал колоду. В Конгрессе не было фиксированного членства, и у наших верных товарищей было не меньше прав появиться здесь, чем у тех, кто в течение месяца занимался пустопорожней болтовнёй. Теперь в этом зале заседали они и голосовали против принятия всяких поправок.

Около трёх часов, когда я уже начал прикидывать, сколько ещё смогу выдержать, кто-то передал профу записку. Он прочёл её, стукнул председательским молоточком и сказал:

— Адам Селен просит вас уделить ему внимание. Полагаю, вы единогласно одобряете это?

Снова вспыхнул висевший за трибуной экран, и Адам сказал, что внимательно следил за обсуждением и его весьма воодушевляет, что он услышал такое количество содержательной и конструктивной критики. Но нельзя ли ему высказать одно предложение? Почему бы не признать, что ни один из написанных документов не бывает совершенен? Если эта Декларация устраивает их в принципе, почему бы не отложить доведение её до совершенства на потом и не принять её в нынешнем виде?

— Уважаемый председатель, я вношу такое предложение.

Его предложение приняли под крики одобрения.

— Имеются какие-нибудь возражения? — спросил проф. Он ожидал, подняв молоточек.

Человек, выступавший как раз в тот момент, когда Адам попросил слова, сказал:

— Ну… Я всё же настаиваю на том, что это деепричастный оборот, но ладно, пусть уж остаётся как есть.

Проф стукнул своим молоточком:

— Итак, принято.

Затем мы подходили один за другим и ставили подписи на большом свитке, «присланном из офиса Адама», — я заметил, что подпись самого Адама там уже была. Я поставил свою подпись прямо под подписью Хейзел — девочка уже выучилась писать, хотя её образование всё ещё хромало. Буквы, которыми она написала своё имя, были несколько кривыми, зато она написала их крупно и с гордостью. Товарищ Клейтон сначала написал свою партийную кличку, затем написал буквами своё настоящее имя, а затем поставил свою подпись на японском языке — три малюсенькие картинки, одна под другой. Два товарища вместо подписи поставили крестики, которые были тут же засвидетельствованы.

Той ночью (или, лучше сказать, утром) в зале находились все руководители Партии, а пустоголовых болтунов там оставалось не более дюжины. Но те из них, кто был там, тоже подписались, дабы история их не забыла.

Пока очередь медленно продвигалась вперёд, люди разговаривали. Проф постучал молоточком, привлекая внимание:

— Необходимы добровольцы для выполнения опасной миссии. Декларация будет передана по каналам новостей, но необходим кто-то, кто мог бы лично вручить её Федерации Наций на Терре.

Шум прекратился. Проф смотрел на меня. Я сглотнул и сказал:

— Запишите меня добровольцем.

— И меня, — эхом подхватила Вайо.

— Меня тоже! — сказала маленькая Хейзел Мид.

Через несколько минут набралось уже около дюжины добровольцев, начиная от Фина Нильсена и кончая Господином Деепричастный Оборот (который, если не брать в расчёт его пунктик, оказался совсем неплохим парнем). Проф переписал имена, пробормотал что-то насчёт того, что свяжется с ними, когда появится возможность воспользоваться транспортом.

Я отвёл профа в сторонку и спросил:

— Слушайте, проф, а вы не переутомились, занимаясь делами? Вы же знаете, что корабль, который должен был прибыть седьмого, отменён. Там сейчас поговаривают о том, чтобы ввести против нас эмбарго. Следующий корабль, который они отправят на Луну, будет боевым. Как вы планируете осуществить такое путешествие? В качестве пленного?

— Мы не будем пользоваться их кораблями.

— Чем же в таком случае? Вы собираетесь построить свой? У вас есть хоть какое-нибудь представление о том, сколько времени это займёт? Если вы вообще сумеете его построить, в чём я лично сомневаюсь.

— Мануэль, Майк говорит, что это необходимо, — и он уже всё продумал.

Я и сам знал, что это было необходимо. После того как нам стало известно, что умники из обсерватории Ричардсона умудрились переслать на Терру сообщение, Майк снова пересчитал наши шансы. На этот раз он давал нам только один шанс из пятидесяти трёх… и существовала настоятельная необходимость, чтобы проф отправился на Земную сторону. Но я не стал беспокоиться по поводу того, что невозможно; я весь день работал, чтобы мы сумели использовать этот единственный шанс из пятидесяти трёх.

— Майк обеспечит нам корабль, — продолжал проф, — он уже разработал проект, и сейчас ведётся работа над его осуществлением.

— Он уже разработал? Действительно? С каких это пор Майк у нас является инженером?

— А разве он не инженер?

Я совсем уже собирался ответить, но прикусил язык. У Майка не было учёных степеней. Он просто знал о технике больше, чем любой из людей. И о пьесах Шекспира, и о разных проблемах, и об истории, и обо всём, что угодно.

— Расскажите мне поподробнее.

— Мануэль, мы отправимся на Терру так же, как туда отправляют груз зерна.

— Что? Кого вы имеете в виду под словом «мы»?

— Тебя и меня. Все остальные добровольцы нужны были только в качестве декорации.

— Слушайте, проф, — сказал я. — Я никогда не отступался. Я трудился изо всех сил, даже когда вся затея казалась не более чем глупостью. Я носил грузила — они и сейчас на мне, — поскольку существовал шанс, что нам придётся отправиться в это отвратительное местечко. Но я подряжался отправиться туда на корабле, с пилотом, который поможет осуществить безопасную посадку, даже если в качестве пилота будет всего лишь киборг. Я никогда не соглашался отправиться туда в качестве метеорита.