Восставшая Луна

– На Земле это уже пробовали.

– Земля бедна энергоносителями и безнадежно иерархична. «Корта Элиу» сама поспособствовала росту неравенства. Тот, кто управляет термоядерной энергией, управляет планетой. Луна богата энергией.

– «Тайян» управляет солнечной экономикой.

– А также автоматикой и роботами. Да. Есть за нами такой грешок. Но то, что вообразили себе Три Августейших, – по-настоящему политически плоское общество, где царит энергетическое и технологическое изобилие, удовлетворяются потребности людей, а цивилизация расцветает тысячью цветов. Луна – контейнер для социальных экспериментов. Но вы не играете в политику. Это же был девиз Корта, верно?

– Вообще-то девиз был: «Мы не играем в демократию». Если вы вообразили себе некую коммунистическую утопию изобилия и свободы слова, почему до сих пор пытаетесь стряхнуть Пекин со своей шеи?

– Их видение коммунизма – контроль. Наше – свобода. Они несовместимы.

– И все же мой ответ «нет», – говорит Ариэль. – И ты, как ни крути, просишь меня доставить моего собственного племянника во Дворец Вечного света в качестве заложника.

– Фактически да. Я расскажу Лукасу об этом разговоре.

– Ну, разумеется. Это было гениально – поручить тебе вести дело лично. Что плохого ты сделала леди Сунь?

Аманда Сунь допивает мартини. У края бокала медленно собирается треугольник джина, густого от примеси вермута, и превращается в слезу, которая сбегает вниз по стеклу. Она наклоняется к уху Ариэль:

– Корасан, дело в том, чего я не сделала.

Аманда Сунь поправляет жакет от «Цукерман и Краус», сует клатч под мышку. Бросив беглый взгляд на барменшу, платит.

– Я нахожу интересным говорить правду семейству Корта, потому что вы ни во что не верите. У вас сплошные условности и уловки. Вы не верите в наше ви`дение, но каково ваше? – Она снова наклоняется и чмокает Ариэль в щеку. – Скажи, о, моя бывшая невестка?

Аманда Сунь засовывает руки в варежках под мышки, чтобы согреться, и дрожит в своем стеганом теплом костюме. Холод – это психологическое, твердит она себе, наблюдая за детьми в теплых костюмах с яркими узорами – милыми, как игрушечные мишки, – которые играют в гандбол, бросая друг другу мяч низкими быстрыми пасами. Фигурки носятся туда-сюда, блокируют, прыгают и кидают мяч в импровизированные цели, отмеченные на стенках двух жилых контейнеров. Молодые голоса кричат и радостно орут на португальском.

– Кажется, в таком виде Боа-Виста мне нравится больше. – У нее изо рта идет пар. – Здесь всегда было мало детей. Слишком тихо.

– Мне никогда не нравилось это место, – говорит Лукас Корта.

Термальные ботинки грохочут вниз по пандусу, ведущему от служебных шлюзов к полу большого зала. Инженеры установили осветительные пилоны: по всей длине старого дворца Корта виднеются озера света, и каждое из них охватывает розетку обиталищ, собранных вокруг генератора и рециркулятора воды, источающего пар. Лица ориша резко подсвечены снизу: сгустившиеся тени придают им такое выражение, словно боги кого-то осуждают. Строительные боты носятся во мраке и укрепляют изолирующий слой. Иней покрывает мумифицированную траву, окаймляет мгновенно застывшие листья. Лед запер поток и заставил водопады онеметь, заморозил поваленные колонны и купола павильонов. Чтобы поднять температуру камня от обычных для Луны минус двадцати до комфортной для людей, предстоит долгая медленная работа. Дети играют, их голоса эхом отражаются от заледеневших каменных лиц.

– И все же ты здесь, – говорит Аманда.

– Это было оскорбление в мой адрес.

Элегантно причесанные эскольты Нельсона Медейроса и уши [17] Суней незаметно следуют за ними.

– Ты всегда плохо переносил оскорбления.

– Спасибо. Я не собираюсь здесь жить.

Лукас и Аманда оставляют играющих детей позади. Ошала и Йеманжа глядят сверху вниз на несколько лунных бульдозеров, которые усердно соскребают мертвую растительность с пола и загружают в мусорные контейнеры.

17

Уши – воин, боец (манд. кит.).

– У меня есть некоторое представление о дикой природе, – продолжает Лукас. Большие машины аккуратно объезжают людей в стеганых костюмах. – Моя мать питала отвращение к живым существам. Она видела в них загрязнение. А мне нравится мысль о возможности пустить здесь все на самотек. Пусть лианы затянут лица ориша, пусть у них в глазницах вырастет плющ. Пусть здесь поселятся птицы и всякие ползающие твари – такие, которых слышно, но не видно. Пусть одни живые существа охотятся на других.

– Ты не проявлял столь богатого воображения, когда мы были женаты.

– Воображение не включили в контракт.

– В него много чего не включили, слава богам.

Самая дальняя треть Боа-Виста соскоблена до основания из анортозита: голая кость, вычищенный череп. Канистры с питательной средой и биомассой ждут распределения. В четырехугольниках между жилыми контейнерами мужчины и женщины тренируются с ножами и дубинками. Инструктор выкрикивает приказы, инструкции, указания: тут касается запястья, там – плеча; берет за руку, чтобы продемонстрировать, как надо двигаться и парировать с уверенностью.

– Наверное, Брайс Маккензи в экстазе оттого, что ты набираешь частную армию прямо у него под носом, – замечает Аманда.

– Я предлагаю работу, которая нужна добытчикам гелия, потерявшим свои контракты из-за коммерческой бесхозяйственности «Маккензи Гелиум», – говорит Лукас.

– Корта своих людей не бросают.

– Ариэль сказала, что ты пыталась заключить с ней контракт.

– Она наверняка рассказала тебе и о том, что ответила мне, – говорит Аманда.

– Я с ней поговорю.

– Она не примет твой контракт.

– Семья есть семья, – возражает Лукас Корта. Желтая лента поперек временного газоуплотнения предупреждает, что по ту сторону – вакуум. Аманда Сунь заглядывает в иллюминатор и видит щебень, старую пыль, новый лифт и груды строительного материала. – Здесь взорвали аварийный шлюз. Разгерметизация Боа-Виста произошла через это место. Мы нашли Рафу в полукилометре отсюда, на поверхности.

– Хватит, Лукас.

– Ты слишком щепетильна для женщины, которая пыталась меня убить.

– Как я уже сказала твоей сестре, тогда ты не был Орлом Луны.

Лукас морщится.

«Он разучился скрывать чувства, – замечает Аманда Сунь. – Земля обошлась с ним жестоко, сломила».

– Я буду бороться до последнего вздоха и удара сердца, чтобы Лукасинью никогда не попал во Дворец Вечного света.

– Ты неправильно меня понял, Лукас. Лукасинью сейчас лучше всего в Университете. Но не надо спорить, потом его следует перевезти в Шеклтон. Университет восстановит его память. Конечно, ты им дорожишь, ты о нем всячески заботишься, но с тобой Лукасинью всегда будет в опасности. А со мной он получит стабильность и уход. Защиту. Любовь. Вам, Корта, следовало научиться одному: как правильно любить. Но вы этого так и не сумели.