Восточное наследство
Шрифт:
Ерожин сильно осунулся и чуть не завалил одно дело, связанное с проверкой в области.
Девушки из дома почти не выходили. Днем отсыпались и готовились к зачетам, а Ерожин каждый день уезжал на службу. Поняв, что так он загнется, Петр Григорьевич гарем разогнал.
— Все, девчонки, — однажды вернувшись домой, заявил подполковник Ерожин, — шах просит пощады.
Тоня и Марина быстро оделись и исчезли.
Вещей своих в доме Ерожина наложницы не завели. Сборы прошли быстро. Ерожин два дня отсыпался, благо исход гарема произошел под выходные, и две недели в сторону «женскаго полу» смотреть не мог.
В окне окончательно посветлело. Больница стала наполняться утренними звуками. Захлопали двери. Чаще заелозил лифт. Из коридора донеслись голоса.
Свистки и скорость. Бешеную скорость «Мерседеса», преследовавшего бандитов. Красные огоньки габаритов «Форда» медленно приближались. На спидометре машины Ерожина около двухсот. Водитель Конягин утопил педаль газа в пол. Так быстро Ерожину до этого по городу гонять не приходилось. Обе машины мчатся по Киевскому шоссе. Впереди пост «Внуково». Ерожин пытается связаться с постом, но в телефоне одни помехи, на такой скорости трудно спокойно разобраться со связью. Что же дальше? Дальше — провал. Ерожин, опасаясь перегруза, напрягать голову не стал. И так неплохо. Потихоньку он все вспомнит. Время есть, из реанимации домой не выписывают…
В палату заглянула сестра, называвшая Ерожина сынком. Женщина повозилась со сложной системой, позволявшей больному, не вставая, выводить из организма лишнее. Ерожин покраснел. Сильного мужика, привыкшего к спортивной податливости мышц, беспомощность злила и смущала.
— Не стесняйся, сынок. Наше дело такое…
Работа. И ничего стыдного у больного человека нет, — сказала сестра, меняя утку. — Ерожин промолчал. Что тут скажешь? — У нас сейчас пересменок. Сима заступит. Она девушка молодая, красивая, да и ручки у нее легкие.
В ее смену больные никогда не отходили, — добавила сестра перед тем, как покинуть палату.
— Что значит, «не отходили»? — спросил Ерожин. Но сестра вопроса не услышала. Голос Ерожина звучал, как шепот.
Ерожин закрыл глаза, перед ним снова возникла девушка-блондинка на свадебном вечере. Этот образ приносил тепло и облегчение.
Хотелось задержать его подольше. Думая о случайной встрече, Ерожину даже в голову не приходило завалить блондиночку в койку.
Мечталось, что они бродят по Москве. Почему-то вспомнились Воробьевы горы. Хорошо бы с ней там оказаться. Внизу вся столица в куполах и лента реки. В дымке город обретал сказочную красоту. Ерожин уже познакомился с изнанкой мегаполиса. С грязными дворами. С подвалами, где ширялись наркоманы. Не часто, но случалось, шеф подключал его к запутанным делам ведомства. И тогда Ерожин, как гончая, шел по следу. Он любил оперативную работу. Положение помощника замминистра давало много преимуществ, но без постоянной оперативной работы Ерожин скучал. В том деле с наркотой он опередил эфэсбешников.
Ревнивое соперничество двух ведомств Ерожин сразу почувствовал. Дома, в области, такого не водилось. Там, в родном городе, с начальником отдела ФСБ Пантюхиным они часто дулись на бильярде, выезжали общей командой на рыбалку. И, хоть близкими друзьями не стали, жили по-приятельски.
После задержания с поличным крупного карася в цепи с травкой, Ерожин получил очередную звездочку. За три года он вырос в подполковника. Такую карьеру мало кто из москвичей сумел сделать… Да и с городской изнанкой подполковник Ерожин познакомиться успел. Поэтому любил глядеть на столицу со смотровой площадки Воробьевки. Оттуда она казалась чистенькой и ладной.
В палату зашла Сима, молоденькая медсестра, сменившая прежнюю. Сима была свежа, но никаких эмоций у Петра Григорьевича не вызвала. В девушке не было призыва. Это была обстоятельная молодая женщина, исправно и без особых эмоций идущая по жизни. Работа, муж, дети. Если у Симы этого еще нет, то обязательно будет.
Ерожин вспомнил свой последний роман.
Маша Цыплович появилась в Чертанове как бы между делом и застряла там на несколько месяцев. С первых минут Маша работала женой,.
Она аккуратно убрала квартиру. Разложила по ящикам белье и квитанции. Все постирала.
Везде стерла
пыль и принялась за обеды. Придя с работы, Ерожин получал закуску, суп, второе и десерт. Подполковник, привыкший перехватывать между делом, столько пищи за раз принять не мог. Засыпал с тяжелым животом и безо всяких желаний. Маша раздевалась с тем же выражением, что пылесосила квартиру. Раздевшись, укладывалась и ждала любви, как продолжения своей женской деятельности. Маша имела добротную фигуру. Нормальный, не вялый бюст и подтянутый живот.Хорошей формы ноги с безупречным педикюром. Но сильных желаний у Ерожина не вызывала. Любовный акт, происходящий между ними, скорее напоминал часть семейной службы. Маша закрывала глаза, потом начинала дышать, изображая страсть, затем вставала и шла в душ. Ерожин даже приспособился совмещать любовные утехи с просмотром новых боевиков. Такая жизнь могла лишить подполковника главного жизненного стимула. Существование без страсти делало все бессмысленным.
Ни верность Маши, а девушке и в голову не приходило изменять Ерожину, ни ее добротная хозяйственная умелость не могли заменить Петру Григорьевичу главного — остроты флирта. Ради этих неуловимых игр в мужчину и женщину он и жил.
Ерожин попробовал все. Не попробовал только большого и сильного чувства. Слово «любовь»
Ерожин никогда не произносил. Это слово не имело в наборе определений подполковника никакого смысла. Он употреблял выражение «запал». Я на нее запал, говорил он приятелям, если появлялась девушка, возбуждавшая его желания больше, чем на одну встречу.
От Маши избавиться было не так просто. Она не делала никаких проступков. В данном случае избавиться означало уволить. Уволить женщину с должности жены. А как найти предлог, чтобы уволить хорошего исполнительного работника? Воспользовался друзьями. Ерожин пригласил в Москву погостить Толю с женой. Маше пришлось освободить квартиру. Ерожин отвез ее домой как бы на время, а потом спрятался. После отъезда друзей он трусливо сменил замок и, возвращаясь с работы, крался к квартире, как набедокуривший школьник. Маша часто звонила в дверь, но Ерожин не открывал. Через полгода Ерожин встретил девушку возле министерства. Она вела под руку лохматого очкастого субъекта и глядела на него с тем же материнским умилением, что раньше на Ерожина. Петр Григорьевич с облегчением вздохнул. Маша Цыплович устроилась на новую работу.
Дверь открылась, и профессор в сопровождении трех ассистентов подошел к постели.
В палате вспыхнул яркий свет. Ерожин зажмурился. Профессор что-то говорил окружающим. Ерожина щупали, мяли. Профессор смотрел на просвет темные листки снимков. На пленке светлыми разводами просвечивали линии костей и суставов.
— Что со мной будет? Когда выпишите? — спросил Ерожин и сам удивился слабости своего голоса.
— Ишь, чего захотел! Выписки… Ты, подполковник, сперва подлечись, а потом вопросы задавай, — ответил профессор. — Переводите в травматологию. Опасности нет. Но режим держать жесткий. Сможет подниматься, пусть в туалет сам шкандыбает. Мужику трудно в беспомощности, как старой бабке. По себе знаю. — Профессор направился к двери, и Ерожин только теперь заметил, что тот хромает, опираясь на трость.
Когда Ерожина перевозили в травматологию, он спросил сестру Симу:
— Почему профессор с палкой?
— Он с Афганистана без ноги… В госпиталь снаряд угодил. Аккурат во время операции, — добавила нянечка, помогавшая катить Ерожина. — Хорошо, что только одну оторвало.
Ерожина ввезли в лифт. Знакомый по ночи звук электрического мотора сопровождал спуск кабины. При остановке Петр Григорьевич снова почувствовал острую боль в плече.
Стиснул зубы, чтобы не застонать. Боль прошибла последнюю перегородку в мозгу. Ерожин вспомнил все. Глинистые ухабы в предрассветном лесу. Фары выхватили темную массу «Форда». Раскрытые дверцы в покинутой машине. Первым выскочил Ерожин, за ним Конягин. Ерожин выхватил пистолет и только успел снять предохранитель, как полыхнуло из кустов. Он вспомнил свет вспышки и треск автомата… Дальше пустота.