Восточное наследство

— Прикиньте, сколько мог дать Михееву «ясновельможный пан». Расскажите ему мою историю и предложите вернуть взятку, в противном случае пригрозите скандалом. У вас есть козырь. Вилли Смит не дает за фирму Стаховского свое поручительство.

— Попробую, — оживился Кроткин. — Для меня такая развязка самая предпочтительная.

Дать подряд полякам — загубить репутацию фонда… Сделайте на всякий случай экспертизу подписи Результат мне нужен к трем часам.

Ерожин отправился к Белорусскому вокзалу на метро. Отыскал на стоянке свою «девятку» и, расплатившись с охранником, нырнул под поднятый шлагбаум. Тверская собрала пробку, и километр до поворота Ерожин ехал почти час. Он злился, поскольку на Петровке надо успеть сделать экспертизу подписи Михеева и узнать новости из Ташкента. Погасив раздражение от черепашьей скорости, он вновь и вновь возвращался к тому дню, когда Михеев прилетел из Лондона. Петр Григорьевич чувствовал, он был почти уверен, что все так и было, как он рассказал Кроткину. Михеев из аэропорта примчался на Плющиху. Его жгли деньги Стаховского. В подъезде он узнает от лифтера, что Севы нет, но дома Люба. Вот он несется по лестнице. Тут видение Ерожина расплывалось, тут начинались чудеса. Ерожин вспомнил анекдот про молодого ученого, встретившего в лесу старушку: «Полюби меня, милый, завтра будешь доктором наук». Исполнив просьбу бабульки, ученый на другой день отыскал ее в лесу и давай ругать: зачем, бабушка, обманула. А бабулька усмехнулась: «До таких лет дожил, а все в сказки веришь». Нет, в чудеса он не верит. Люба в Нахабино, а там кто-то другой. Снова припомнился разговор сестер на даче: «Люба, почему ты в Останкино со мной не поздоровалась?» — «Я в Останкино месяц не была». Кого же Вера видела в Останкино? Позарез нужен пистолет. Почему в Ташкенте тянут резину?

В Управлении Бобров развел руками. Из Узбекистана факс так и не пришел. На звонки там стали отвечать, что полковник Каздоев, обещавший ответить Москве, срочно улетел в район и его надо ждать. Ерожин плюнул и позвонил Грыжину. Генерал был не в духе, но согласился вечером принять. Замминистра сегодня работал допоздна.

— Звони, Петя, каждый час.; Пока я занят, — пробасил Грыжин в трубку.

Ерожин отдал контракт и письмо на экспертизу и пошел с Бобровым обедать в столовую Управления.

Хлебая борщ, Ерожин пожаловался, что не может добраться до генерала. Бобров заговорщически оглянулся по сторонам и шепотом сообщил Ерожину, что сегодня произошло ЧП:

— Странно, что Грыжин вообще не послал тебя ко всем матерям…

— А что случилось?

— Сегодня эфэсбешники стыкнулись с нашими. Произошла перестрелка. Как и почему — не знаю. Но в Министерстве скандал. Все стоят на ушах, — прошептал Бобров, продолжая оглядываться.

Ерожин давно понял, что между двумя ведомствами любви не наблюдается, но чтобы до такой степени? Не думал…

Грыжин принял его в восемь вечера. Генерал выглядел злым и усталым. Запашок «Ани» витал в кабинете, но замминистра оставался трезвым и раздраженным. Выслушав Ерожина, он обещал утром связаться с Ташкентом.

— Сейчас там ночь. Начальство спит. Три часа разницы. Утром позвони.

Ерожин уже имел заключение от почерковедов. Подпись Михеева на документе оказалась подлинной. Ерожин знал об этом с самого начала. Он сел в машину. До боли захотелось увидеть Надю. Увидеть хотя бы издали. Он позвонил Кроткину, сообщил результат экспертизы и сказал, что хочет еще раз поговорить с Верой. Кроткин очень обрадовался желанию Ерожина посетить дачу.

— Приезжай, поужинаем и заночуешь. Ты ясновидящий. Подробности при встрече.

То, что Кроткин перешел на «ты», Петру Григорьевичу было приятно. Он первый раз за день улыбнулся. Охрана гольф-клуба «девятку» Ерожина уже запомнила, но все же в машину заглянули и, отдав честь, открыли ворота. Аксеновы сидели на веранде всей семьей.

Ерожина усадили за стол. Разговор велся грустный. Завтра хоронят Михеева. У Любы на даче не оказалось черного платья, и она готова была вновь расплакаться.

— Извините мою бестактность, Любовь Ивановна, — обратился Ерожин к Любе впервые по имени-отчеству. — Надо поговорить.

— Говорите, если надо.

— Мне бы хотелось это сделать с глазу на глаз.

— А мне скрывать от близких нечего, — строго ответила Люба.

— Мы можем прогуляться, — предложил Сева и покинул кресло. Его примеру последовали и остальные. Одна Марфа Ильинична продолжала сидеть, надув губы.

— Мама, давай пройдемся вокруг дома.

После еды прогулка полезна, — попросил Аксенов.

— Только этого не хватало, — проворчала Марфа Ильинична и нехотя поднялась.

Ерожин пересел к Любе поближе:

— Когда вас забрали, я говорил с Верой и Надей. А с вами не мог. — Люба продолжала молчать и глядеть в сторону. Ерожин боялся истерики и старался вести допрос как можно мягче. — Меня интересовали те случаи, — продолжал он, — о которых шла речь за обедом.

Помните, когда ждали австрийца Крюгера? — Люба не отвечала. Ерожин решил уточнить:

— Сестры удивлялись, что видели вас, а вы не поздоровались. Вера на телевидении в Останкино, а Надя возле дома на Фрунзенской. У вас, Любочка, никаких мыслей не возникло? Как это объяснить?

— Как я могу это объяснить? В Останкино я не была.

— Я знаю. Я проверил в бюро пропусков, в течение последнего месяца вам пропуск не выписывали, только Вере.

— Я же сказала, что не была. Вы мне не верите?

— Вы не были внутри здания, но могли кого-нибудь ждать в вестибюле. Тогда пропуск не нужен. Может, вы просто забыли?

— Что я, полоумная? Старческого склероза пока нет. С памятью у меня все в порядке.

— Не обижайтесь, Любочка. Дело слишком серьезное. Я вас расспрашиваю не из собственного любопытства. — Ерожин машинально допил Севин чай. — Оставим телевидение. А второй случай, возле дома?

— В день, когда Надя якобы видела меня, я сидела здесь, на даче. Спросите маму, если мне не верите. — Люба взяла салфетку и стала нервно рвать ее на мелкие клочки.

Ерожин понял, что она на пределе, но все же задал последний вопрос:

— Я знаю, что после отъезда Фони в Лондон вы были очень расстроены.

— С чего вы взяли?

— Это заметили все. И Сева, и сестры, и мама.

— Ну и что? — Теперь Люба в упор разглядывала Ерожина.

— Хотелось бы узнать причину, — как можно спокойнее сообщил Ерожин.

— Если ваш любимый человек уезжает, чему радоваться? — ответила Люба вопросом на вопрос.

Ерожин почесал свой белесый бобрик:

— Михеев часто уезжал в командировки, но на вас это так не отражалось. Что произошло?

Может, вы поссорились перед его отъездом?

— Это наше личное дело и больше никого не касается. — Люба увидела, что семейство второй раз уныло обходит дачу, и крикнула:

— Допрос закончен!

— Спасибо, Люба, вы мне очень помогли… — поблагодарил Ерожин и пересел на прежнее место.

Подошли родственники. Марфа Ильинична рукой попробовала электрический самовар.

Чай, конечно, давно остыл.

— И еще… Любовь Ивановна, на панихиду и похороны вам завтра ехать нельзя, — громко, чтобы все слышали, сказал Ерожин.

— Это еще почему?! — крикнула девушка.

Все смотрели на Ерожина. Даже в глазах Нади Петр Григорьевич прочел недоумение.

— Я не исключаю, что кто-то специально хотел усадить вас за решетку, — объяснил Ерожин. — Пусть этот кто-то думает, что вы по-прежнему в тюрьме.