Восточный проект

Давление потихоньку, как бы исподволь, понемногу действовало. «Сидельцы» задумывались. Во всяком случае, парочку последних интересующих следствие адресов Смуров хоть и очень неохотно, но назвал. Туда немедленно выехали оперативники во главе с Грязновым, но застали только тот самый остывающий след. Очередная «дама сердца», недавно въехавшая в новую трехкомнатную квартиру готового к сдаче многоэтажного дома в центре города Коломны, рассказала о том, что они с ее новым мужем не сошлись характерами. Однако он поступил благородно, оставив ей квартиру со всей мебелью, а себе только одну ее девичью фамилию — такой трогательный! — и обещал никогда не беспокоить какими-либо притязаниями. Действительно благородно.

Проверили и второй адрес, уже во Фрязино, и повторилась та же «душещипательная история», с одной только разницей. На этот раз квартира была двухкомнатной, что для того же Фрязино вполне можно было тоже считать роскошью.

Потерпев второе подряд фиаско, Вячеслав Иванович неожиданно выдал замечательную идею. Впредь надо действовать быстро, но осмотрительно, то есть необходимо давать Подольскому возможность приобретать одиноким женщинам квартиры, а потом сгонять его с насиженного места на новое. Так он и станет бегать по России-матушке, обеспечивая молодых женщин персональным жильем. До тех пор, пока он сам не догадается, какую игру затеяла с ним милиция.

А что? Покупка жилплощади происходила на законных основаниях, «разведенкам» никаких претензий государство предъявить не могло, они-то уж ни в чем не были виноваты. Значит, кому это во вред? А никому, исключительно на пользу бедным женщинам, которым государство успело бог знает чего наобещать, запудрить мозги, а потом кинуло, как опытный привокзальный лохотронщик — приезжего лоха.

Ну, посмеялись, посочувствовали и… отправились снова «шерстить» собственную и даже чужую агентуру. Владимир Михайлович Яковлев совершенно измаялся, прочесывая всю, без исключения, Московскую область. По некоторым данным, Подольский так до сих пор и не покинул ее, зато скитается, как «летучий голландец». Грязнов поднял все до последней свои старые связи. Задействовал даже тех бывших агентов, которые уже, как говорится, сто лет спали себе и не чаяли снова встретиться с Грязновым. Да вот пришлось.

Не давал теперь покоя и Кремль. Когда там стало ясно, что дело, по сути, на мази и остается самая мелочь — поймать главного заказчика, высокие чиновники решили, что и тянуть с судебным процессом тоже больше нечего. А что поймать Подольского — плевое дело, так это, извините, и ежу понятно. Кончайте спать, сыщики! Темп, темп!.. Забегаешь тут…

И вот, когда грязновское настроение, как, собственно, и у всех остальных в группе — сама Генеральная прокуратура, за исключением одного Меркулова, была полностью на стороне Кремля, — упало до минусовой температуры, вышел на связь, можно сказать, стариннейший агент Вячеслава Ивановича, которого он сам отпустил на покой как раз перед наступлением миллениума, — торжественный был момент. Но теперь от безнадежности напряг Вячеслав Иванович уже и его, фактически старика.

А ведь был этот человек толковым музыкантом. Он в свое время, особенно в смутные годы «демократических» преобразований, услаждал слух москвичей почти виртуозной игрой на саксофоне в подземном разветвленном переходе под Пушкинской площадью в Москве. И в свободное от работы время был вхож в самые различные круги московского общества — от всяких молодых «перцев» и «мажоров» до солидных бизнесменов, коротавших редкие свободные вечера, точнее, ночи в закрытых для посторонних элитных московских клубах.

Итак, этот невзрачный человечек по кличке Пташка Божья позвонил Грязнову однажды на рассвете. Правильнее сказать, чуть раньше, чем занялся рассвет, и нейтральным голосом, не давая Грязнову вклиниться ни единой фразой, сообщил:

— Ну, ты как? Решил насчет сейшена на завтра, а? Нашел я толкового продюсера, он обещал хорошо отстегнуть, если компашка соберется подходящая. Ты участвуешь?.. Тогда сегодня, как договорились, уточняем. Я — на связи… Спать пошел, устал, бля…

Ровно в полдень Грязнов ждал агента в маленьком кафе на Остоженке. Пташка Божья подошел к стойке, у которой сидел Вячеслав Иванович, и пока бармен, отвернувшись к кофеварке, готовил ему двойной кофе, старик аккуратно сунул Грязнову бумажный катыш, а в ответ, так же ловко, получил почтовый конверт. Не раскрывая его, сунул в боковой карман. Вячеслав за особые заслуги, даже еще и не зная о них, положил туда, с согласия Турецкого, двести долларов, счел, что за простую информацию этой суммы вполне достаточно.

Конечно, Саня потом смеялся: дело шло о десятке миллиардов, а генерал поскупился. А с другой стороны, откуда их взять-то, гонорары для агентов? Копейки же…

Не допив свой кофе, Грязнов пошел в туалет и там развернул бумажный комок. На мятой бумажке карандашом было криво написано: «Завтра синагога в Марьиной Роще». И все, и никаких объяснений. А когда Вячеслав вышел из туалета, вытирая руки носовым платком, Пташки Божьей уже не было…

Ближе к концу рабочего дня был назначен «военный совет», на который собралась вся группа, а также пришли Меркулов и Майер. Вопрос стоял один: как понимать текст записки? Грязнов добавить ничего не мог, ибо Пташка на вызовы не отвечал — может, смылся на время, а может, и по какой-нибудь другой причине.

Из лиц, более-менее причастных к делам в синаногах, хотя и тоже отчасти, был лишь один Миша Майер. На него и устремились все взоры. Ведь новость была, с одной стороны, оглушительной, а с другой — совершенно непонятной.

— Ну что вы смотрите? — усмехнулся Майер, оглядев присутствующих. — Может быть, я раввин? Так нет… А что, это идея. Я позвоню, представлюсь, ну, кем? Ну, не Ротшильдом, конечно. Пусть я буду Ицхаком Шеиным. Есть у меня такой приятель у нас, в Штатах.

Уже говоря это, Майер заметно изменился. Его сухое и невыразительное лицо зажило своей отдельной жизнью. Или, вернее, жизнью известного ему Шеина.

Грязнов тем временем нашел телефон синагоги в Марьиной Роще. С ней не так давно были связаны неприятные события: то фашиствующая молодежь устраивала нападения и поджоги, то маньяк нашелся, который бегал с ножом за прихожанами. Одним словом, там требовалась охрана, особенно если намечались какие-нибудь массовые мероприятия — так можно было понять сообщение агента.

Майер улыбнулся, преобразился окончательно, превратившись в интеллигентного зарубежного еврея. Набрал номер и заговорил, как он потом сказал, на иврите. Это сегодня официальный язык Израиля, а в России, Европе и Америке у евреев принят идиш, так же как и языки тех стран, гражданами которых они являются.

О чем шел разговор, естественно, никто из присутствующих не понял, но лицо Майера излучало добродушие, удивление, даже изумление. Наконец, беседа закончилась, и перед «зрителями» предстало снова сухое и озабоченное лицо Миши-Майкла.

— Ситуация следующая, — сказал он. — Я представился раввину американским бизнесменом и сообщил, что много наслышан о делах его синагоги. О тех несчастьях, которые преследуют верующих, об антисемитизме — уж извините, господа, куда без этого. Одним словом, изъявил желание посетить и побеседовать. Спросил, не ожидается ли у них чего-нибудь интересного в ближайшую неделю, которую я проведу в Москве до отъезда в Санкт-Петербург? Как раз завтра, сообщил он, ожидается приятное и торжественное событие. Один правоверный еврей собирается преподнести в дар синагоге священную книгу, называемую Тора. Ну, это отдельный разговор… Дело в том, что, по религиозным правилам, каждый правоверный еврей должен сам переписать или заказать переписчику, обладающему каллиграфическим почерком, — сойферу новую Тору. Такая сложная работа может длиться целый год. Суть еще и в том, что экземпляры древней книги от постоянного употребления быстро изнашиваются. И последние буквы каждой новой книги, по обычаю, дописываются прямо в синагоге, в торжественной обстановке и, как правило, в присутствии самых уважаемых людей. То есть, проще говоря, это — событие. И оно ожидается завтра. Естественно, я получил приглашение. Единственное, чего я не сделал совершенно сознательно, — это не поинтересовался фамилией дарителя. Да это наверняка уже и не надо. Я подозреваю, что им окажется господин Подольский, под какой бы фамилией он сегодня ни выступал.

— Последняя у него была Ширман, Джозеф Ширман, — сказал Грязнов.

— Или, вероятно, просто Джо, — добавил Турецкий. — Ну что ж, приступаем к отработке? Слава, связывайся, а лучше сам поезжай в ГУВД и из кабинета Василия Владимировича звони этому раввину и сообщай ему, что, по твоим данным, у них завтра какое-то собрание. Могут быть новые попытки антисемитских выступлений. Чтобы их не допустить, ты лично расставишь вокруг здания, но так, чтоб они не бросались в глаза, своих омоновцев, которые не допустят никаких безобразий. Чем завтра лично и займешься. Но сам не светись, пусть лучше Василий Владимирович разок продефилирует в своем автомобиле с мигалкой и уедет. Остальные сейчас свободны, задания получат утром. А мы с Майклом кое о чем поговорим…