Восток

Вот и обнаружился крайне странный результат. Сначала в его полулегально копающейся в деле группе грешили на любовную историю. Чанталов еще тот ловелас был и особо этого не скрывал. Оказалось, пустой номер, но попутно полезло много чего. После смерти его бабы перестали особо стесняться, и выяснилось, что он еще через них другие дела прокручивал. Иногда проще зайти к красивой женщине, чем в приемную в Кремле. Проще и безопаснее.

Нарыли на генерала кучу компромата. Взятки, откаты, подарки, подозрительные подряды, незаконное владение имуществом. Жуть сколько повылазило. Сразу и понятно стало, с чего без помпы и фанфар в губернию заехал. Не государственные дела по разведке крутил — личный карман набивал попутно с официальными обязанностями. И убивец обнаружился моментально. Без всяких вербовок от ихнего «интеллидженс сервиса».

Генерал зарвался и приехал с крайне непристойным предложением делиться к местному богатею. Почему лично, теперь уже и не спросишь. Наверное, на хороший куш надеялся. Когда тебя внаглую обувают и еще мордой в дерьмо макают, люди способны и сорваться. Вот и заехал владелец заводов, фабрик, пароходов по кумполу первой попавшейся под руку статуэткой. Не выдержала душа. Не всякому хамить стоит. Мужик хоть и миллионщик, но времена зачетных квитанций [28] уже пятьдесят лет назад прошли, и тоже пороха в свое время понюхал. Мог и в тылу устроиться, да не стал. Такие люди унижения не привыкли терпеть.

28

Возможность откупиться от призыва. Четко установленного тарифа не имелось, зависело от ситуации. В последние годы до отмены рекордные суммы доходили до сотни тысяч.

Давно на него в экономическом отделе материалы копились, да сверху за руку держали. А тут такой случай! Поехал, голубь, на каторгу, и за дело. Не сшитые факты — чистая правда. Только никому она была не нужна. Сидели начальнички на докладе, как пыльным мешком стукнутые. Это ведь сейчас проверять всех начнут. И мало никому не будет. Насколько прекраснее было бы обнаружить чужих агентов!

Наказывать услужливого ярославца было не за что. Награждать — начнутся разговоры. Дело тщательно замели под ковер, и выводы неизвестны. Во всяком случае, таким, как он. Сиди и помалкивай. Оставить без награды — тоже бы странно смотрелось. Вот и вышло то, что вышло. Лишняя звездочка, новое назначение и отпуск. А что? Сколько лет дома не был. Имеет смысл показать товар лицом. Не абы кто домой в отпуск является. Тем более что пока он честно в родной поселок к родственникам в гости заезжает, кое-кто из его команды уже на месте и старательно собирает первую информацию по местным делам. Не на пустое место прибудет — люди выехали заранее и с соответствующими приказами.

Ян спрыгнул с подножки и осмотрелся по сторонам. Будто и не уезжал. Ничего не изменилось. Да и не могло. Горы вдруг не вырастут в степи, и полноводные реки неожиданно к ним в гости не свернут. Все та же бескрайняя равнина с сопками и вытянувшиеся вдоль железки на несколько верст дома. Метров двести по с детства знакомой тропинке напрямую — и вот он, поселок. В полосе отчуждения строиться категорически запрещено. Здесь могли стоять только относящиеся к железной дороге хозяйственные строения. Следующая станция через тридцать пять верст. Стандарт. До оборотного «депо сто» — четыре переезда.

Родные места с крайне поэтичными названиями. Ближайшие города — Сбодуна и Бухай. И ведь не юмор какой. Когда-то они звались Бодунэ, Бихай, но нормальным переселенцам этих китайских глупостей не выговорить, и постепенно они превратились в более узнаваемые слова. Так и пишут давненько на картах. Им еще повезло со Степью. Простое нормальное название вроде Пограничной или Маньчжурии. Скоромно и со вкусом.

Были и другие занимательные города и села. Когда-то высокое начальство озаботилось переименованием особо неблагозвучных названий. Мученицы (бывшие Щитоученизы — попробуй произнеси), Членов (Хунь — понятно почему и как раньше называли), Глубокое (Сунь), Саблино (Сябля) на более благостные, но где-то прижилось, а где и нет. Суй Хуа только официально называют Желтугой. А жители этого места давно стали героями местных анекдотов. И не везде китайцы виноваты, молва упорно речет, что странное название Вобля родилось вовсе не от воблы, выдаваемой в дорогу будущим владельцам участков, а от радостного крика первого жителя поселка, узревшего свои новые владения, а Паршивое потому так и кличется, что земля соответствующая. С водой вечные проблемы, и рожь расти не желала. Он всерьез удивился, обнаружив однажды на военной карте в обычной Руси речку Вобля. Не только у них в Маньчжурии такие названия случаются.

— Здравствуй, дедушка Ким, — поздоровался со старым пастухом, гнавшим небольшое стадо коров.

Тот подслеповато сощурился, отчего его морщинистое лицо еще больше скукожилось, и на всякий случай снял неизменный треух. Не узнал. А вот сколько Ян себя помнил, столько кореец и был неизменной частью пейзажа. Как и многие корейцы, в отличие от китайцев, ни под каким соусом не получавших русского гражданства и разве что принимаемых на временные работы, он с семьей переселился, удирая от тяжелой руки японского императора. Им подданство тоже давали с серьезным скрипом — не мусульмане, но на территории Войска довольно долго особых проблем не имелось. Землю не продавали, однако и хазачьи власти, и отдельные оборотистые хазаки были совсем не прочь за счет трудолюбивых пришельцев обеспечить себе дополнительный доход, сдавая необрабатываемые пустоши в аренду.

Японские власти совершенно не мешали эмиграции и даже поощряли ее. За границу уходили самые беспокойные и, следовательно, самые опасные. Кроме того, уезжая из своей страны, корейцы как бы «освобождали места» для переселявшихся туда японцев. Корею усиленно японизировали, и колониальные власти поощряли приток на ее территорию собственно японцев.

В результате в Маньчжурии, на Дальнем Востоке и в Средней Азии уже перед войной, по статистике, проживало не менее четырехсот тысяч корейцев, и на самом верху нервно заговорили об угрозе иноверческой экспансии и занимании мест русских переселенцев. Мер принять не успели, а потом стало не до этого. Так они и продолжали перебираться потихоньку на жительство. Таких ждала все больше не слишком приятная жизнь батрака, и они усиленно искали выхода из ситуации. Даже верноподданно подали прошение о призыве в армию, но использовали корейцев в Австрийскую все больше на строительных работах.

Корейцы часто рассказывали про замечательную жизнь в Маньчжурии, серьезно смеша местных жителей. Но это с чем сравнивать. На Дону крестьяне всегда жили богаче, а в центральных губерниях намного беднее. Здесь наличие пары лошадей и коровы зажиточностью не считалось. Странно, если не имеется. Вызывает подозрение, что с этим деятелем что-то очень сильно не так. Лодырь или пьет по-черному. В Корее по-другому. У арендаторов после сбора налогов в самом лучшем случае оставалось 15–20 процентов урожая. В Маньчжурии стабильно платили десятину Войску и изредка привлекали разночинцев и иногородних для общественных работ. Так и японцы в этом смысле совершенно не стеснялись. Даже на Руси с иноверцев не брали больше четверти урожая. Разница серьезная.

Тихий был человек Ким и безотказный. Детей любил и часто дарил собственноручно вырезанные из деревяшек игрушки. Зато страшно боялся любого человека в форме и начальства. Видать, и вправду несладко жилось с той стороны границы.

Сейчас в заветной папочке лежал заранее написанный доклад об исправлении отдельных несправедливостей и использовании данной категории жителей в очень полезном на будущее деле. С подписью очень высокого начальства. Не просто так он согласился ехать в Особый округ, кое-что серьезное выбил. Одними ярославцами не обойдешься в здешних условиях. Требуется серьезная опора и идея создания Пограничного корпуса, — вкупе с особыми подразделениями очень к месту пришлось. Работы будет непочатый край, и спросят с него вдвойне, но рапорт с предложениями хорошо ложился на декларации о всеобщем равноправии (не просто дать, а за труды), и противовес со временем хазакам возможен.

Степь была достаточно типичным для здешних мест поселком и крайне странным для европейской Руси. Стоял он на землях Войска, и верховной властью был собирающий арендную плату и налоги урядник. В частные дела он не вмешивался, вполне удовлетворяясь почетным местом на любом собрании и подарками от благодарного населения на всевозможные праздники. А были они на любой вкус.

До войны жило в поселке почти три тысячи человек, четко разделявшиеся на несколько групп. Жили вполне мирно и добрососедски, потому что чаще всего и делить было нечего. У каждой группы были свои отдельные экономические интересы. Они скорее дополняли друг друга, чем конкурировали.

Большинство составляли евреи. Эти торговали в лавках, ремесленничали и занимались скотом. Это был один из важнейших промыслов. Ходили аж до Урги и Читы, закупая все больше монгольских баранов и неприхотливых лошадей, способных обходиться подножным кормом. И немаленькие обороты были. По две-три тысячи голов гоняли на продажу. Еще в те времена собирались построить консервную фабрику, но чем закончилось, Ян так и остался в неведении.

Почти четверть составляли потомки сосланных поляков, потихоньку перебиравшиеся из Сибири, как послабление на жительство вышло. Назад было нельзя, зато в Маньчжурии требовались рабочие руки в большом количестве. Вот и шли за синей птицей удачи. Мало кто сильно поднялся, но жили прилично. На железке большинство работало и на нее. ВЖД имела много собственных предприятий в районе. Обычно там труд требовался квалифицированный, и платили неплохо. Да и женская половина в огородах трудилась. С голоду за все сто с лишним лет от первых переселенцев никто не помер. Вот от холеры и чумы — бывало, да тут уж не угадаешь. Болезни всех косят.