Вот и свела нас судьба (на войну, да, на войну)…

— А, Иван, ты и это предусмотрел?

— Конечно, Абрам Самуилович! У Общества всё должно быть. И песня, и герб, и девиз, и другая атрибутика… И у команд тоже. Это будет притягивать людей и дисциплинировать членов Общества и игроков. Но пока я не успел придумать что-то важное и красивое. Может, после? Хотя, Вы тут и сами справитесь. Главное, не бросайте всё. И людям радость, и Вам дело! И честь, и слава! И неприятности!

А что, хорошая песенка, мне самому нравилась. Хотя, сам ещё ребёнок! Наверное, пока и не стоит предъявлять что-то серьёзное? Надо будет, то, скорее, уже другие авторы, и пусть! напишут хорошие песни о футболе. Может, и сам решусь показать что-то, но позже? Ну, да, трус не играет в футбол!

— Нет, Иван! Футболу быть! Всё сделаю! Это я тебе обещаю твёрдо! Ты только сам не пропадай!

— Не пропаду, Абрам Самуилович. Найдёте потом в Петербурге. Может, и там Общество любителей футбола забацаем, ну, организуем? Тоже ведь надо, и Ваша помощь окажется не лишней. А потом можно подумать и насчёт всей нашей империи. А так, можете обращаться в любое время. Если что важное и меня не будет, к тёте Арине. Она не откажет. Письмо я уже написал. По почте пойдёт.

Следующий нотный лист тоже не удивил Абрама Самуиловича. Вот, вспомнил и решил, что, скорее, и эта песня тоже может весьма понравиться жителям города, конечно, одесситам. Всё-таки она — «Ах, Одесса, жемчужина у моря…», очень милая песенка. До последнего сдерживался. Но многовато бы вышло… А теперь можно…

И почти сразу же явился Аркадий, конечно, вместе с Митяем и парой других крепких парней. Мы пожали руки Абраму Самуиловичу и…поехали. Впереди нас ждали новые приключения, нет, испытания…

* * *

— Мама, а почему бы нам не помириться с Борисом? Ты же сама говорила, что тётя Арина к нам зла не питает и готова в любое время принять нас. Между прочим, говорят, что у них часто собираются разные знакомые и музицируют. А у меня все девочки спрашивают, что Борис нового сочинил. А мне им ответить нечего. Не скажу же я, что мы отказали Борису и Александре от дома. Смеяться будут.

— Ну, дочка, всё-таки это он меня не принял… Да и Папа тогда был против. Ты же сама знаешь, что Борис сильный смутьян. Ещё оскорбил княгиню Барятинскую и графиню Стенбок-Фермор.

— Ну, Мама, какой он смутьян? И никого там Борис не оскорблял. Это они сами хотели Александру оскорбить. А она теперь признанная баронесса и, говорят, что способная. Сама многие вещи придумывать стала. Вот, и княжны Зинаида и Татьяна как бы много чего создали. С другой стороны, это Борис им разные идеи подарил. Но они ведь чужие, и как раз их родители и отказали Борису и Александре от дома. А Борис всё-таки мне брат, и с ним было интересно! Теперь и они богаты, и скоро станут ещё богаче. А если бы мы продолжали с ними дружить, то, Мама, представляешь, это я бы придумала что-нибудь, а не княжны Юсуповы. И, честно говоря, Борису плевать, что кто-то там отказал ему от дома. Между прочим, и нас редко куда приглашают. А Борис и сам к ним не пошёл бы. Он, как мужчина, просто защищал Александру. Знаешь, Мама, а она очень хорошенькая! И я думаю, что, если надо, Борис и меня защитит, и всех нас.

— Это, конечно, так, доченька. Хотя, Борис, да, ничего такого не говорил. И про эту войну и балканских союзников правильно сказал. И Папа недавно это признал. Ему эти дунайские княжества сильно не нравятся. И Румынию, и Сербию, и Черногорию обругал. Говорил, что нахлебники и лишь себе на уме. Ему же постоянно с ними работать приходится. Явно сейчас Папа на работе трудно стало. И, знаешь, Борис мальчик умный и тоже всё давно понял, поэтому и невзлюбил эти княжества.

— Вот, Мама, а за это его прозвали смутьяном. Ты попроси Папа, пожалуйста, чтобы он разрешил нам и далее дружить с Борисом и Александрой. Мы же им не чужие.

— Попрошу, доченька. Только боюсь, что сейчас ты с Борисом вряд ли встретишься. Он, вроде, со своими простолюдинами куда-то уехал. Папа думает, что, может, даже на войну с османами.

— Ох, Мама, даже так? Хотя, Борис может. Он сильный и храбрый. Но тётя Арина и Александра же дома? Мы же можем к ним сходить?

— Можем, доченька. Нам и мириться не надо.

— Тогда сходим?

— Жаль, доченька, но я слышала, что они собираются поехать к себе в имение, и даже на месяц.

— Мама, знаешь, можно и я с ними поеду? Там же тётя Софья похоронена? И Екатерина с Агнессой? Заодно я их могилы навещу. Всё же сестры… Жаль, что они так рано умерли…

— Хорошо, доченька, я спрошу Папа. Думаю, что он всё-таки разрешит. Не стоит нам забывать родных. Одна кровь…

* * *

— Абрам Самуилович, а, что, Ивана не будет?

— Не будет, Сара. Уехал твой Иван. И, скорее всего, никогда больше у нас не появится.

— Э, Абрам Самуилович, так мы же все обратно по домам вернулись? Уехали только Костя с Соней и Мишка. Я сама видела, как Иван с Демьяном и Николаем сюда поехали. А куда он уехал?

— Не знаю, Сара. Не сообщил. По делам, наверное?

— И я его больше никогда не увижу?

— Ну, не расстраивайся напрасно, Сара. Слезинки-то убери. Ты же знаешь, как на самом деле всё обстоит.

— Знаю, Абрам Самуилович. Мне Иван нравился. Он хороший был. А как князь, совсем другим стать может.

— Не переживай, Сара. Вот записку почитай. Может, она всё прояснит? И вот тебе ещё подарки от Ивана. Видишь, рисунки разные? Ты сама, твоя сестра и моя Ребекка, и все по отдельности. А вот вы втроём. И везде подпись — «Саре на память». Иван оставил, вам всем по четыре штуки, почти одинаковые, но немного и отличаются. И вот уже ты одна, но в странном виде. Только тебя нарисовал.

— О, какие красивые рисунки! А здесь я действительно странная. Квадратики какие-то, клетка на клетке… Надо же, какие у Ивана странные фантазии! Но мне нравится.

— Ещё бы! Достойные рисунки! Не каждому художнику, поверь, Сара, дано так творить. Я рад, что и моя Ребекка удостоилась чести быть запечатлённым на этих рисунках. Хотя, вы все трое и по жизни красивые. Грации и есть. А что последний рисунок странен, так это стиль сейчас, новомодный, у аристократов. «Кубизм» называется. В газетах писали, что такими рисунками Великий князь Пётр, сын Великого князя Николая Николаевича, балуется. Кстати, друг князя Куракина. Хотя, писали, что и он, вроде, баловался? Так что, поняла, Сара, что да как? Пусть Ивана больше не будет, но мне кажется, что и князь не хуже окажется.

— Э, Абрам Самуилович, Вы, кажется правы? Иван написал, что и я ему понравился. И адреса в Петербурге указал. Пишет, что будет рад моим письмам. И, знаете, я ему обязательно буду писать!

— Но, вот, Сара, всё и разъяснилось. Так что, может, Ивана ты больше и не увидишь, но с князем, может быть, и встретишься?

— Хотелось бы, Абрам Самуилович? Но когда это будет?

— Ничего, доченька, когда-нибудь да дождёшься. Жизнь же продолжается. И не обижайся на Ивана. У него наверняка важные дела имеются, и там он нужней. А Одесса, скорее всего, по пути оказалась? Тем не менее, приехал же он к нам, и жизнь у нас сразу же изменилось! И там тоже, скорее, так и будет?!

Эпилог

* * *

Эпилог

— Эх, Абрам Самуилович, и что мне теперь прикажете доложить Его Превосходительству? Скажет ведь, что плохо службу несём.

— Ну, Даниил Милославович, так и доложите, что один жид, сам того не ожидая, связался с юным смутьяном из Петербурга. И этот князь Куракин, несмотря на возраст, крепко попутал его, соблазнив неведомой до того аглицкой игрой в футбол, аки бес.

— Вам, Абрам Самуиловичу, всё шуточки шутить, а меня за эти игры и песенки запросто наказать-с могут. Всё же Вы своё Общество без разрешения создали, и песенка, пусть и не против власти, но явно босяцкая, и спета она в неположенных местах. Ладно ещё в Вашем доходном доме, но его исполнение прямо на Соборной площади и в железнодорожном вокзале — это уже слишком!