Вот люди

Если рыбак возвращался с небольшим уловом, который необходим на пропитание семьи, Фарадада не требовал даже своей трети, а плюсовал к долгу. И проценты в этом случае тоже насчитывал не деньгами, а рыбой. Из-за этой его доброты люди никак не могли вылезти из долгов, потому что терпеть убытки хозяин не мог и проценты набегали большие.

Поскольку у рыбаков не было собственных рефрижераторов, а в тропиках рыба больше двух часов не выдержит и испортится, он соглашался откупать у них и остальные две трети улова. Цены устанавливал такие, которые ему казались справедливыми, И если кто был недоволен, он не настаивал, а говорил, пусть продают сами, по какой хотят цене. Правда, лодки, чтобы отвезти рыбу в другой город, он не давал, пусть скажут спасибо за то, что дает их для промысла, а по суше без холодильника рыбу не повезешь.

Антонио Сааведра, как и другие рыбаки, был в большом долгу у Фарадады, хотя снасти у него были собственные и в аренду брал только лодку. Он мечтал поймать рыбу килограммов на двести или хотя бы на сто и сразу поправить свои дела. Он долгими часами просиживал в море, опустив крючки с тяжелой лесой на разные глубины, но счастье шло мимо. Сааведра хорошо понимал, что за большой рыбой надо уходить далеко в море, а для этого нужна совсем другая лодка и другой мотор. И он удовлетворялся тем, что ловил сетями мелкую рыбу.

Обычно в море он брал с собой старших сыновей — Фернандо и Хуана. Родольфо был ещё мал, а Хильда, Вирхен и Эвора совсем крошки. Мануэла едва управлялась с ними.

Случай, о котором идет речь, произошел в сентябре, когда особенно хорошо ловится рыба. Антонио проснулся не в четыре утра, как обычно, а раньше. Его разбудил говор в соседнем доме. Хотя дома рыбаков были сделаны не из пальмовых листьев, а из сигарных ящиков, стояли они тесно друг к другу, и достаточно было подняться одной семье, как просыпались соседи. И так шло дальше по всему поселку.

Антонио чувствовал, что ещё рано, но и нежиться в постели, когда другие собираются в море, уже не мог. Он разбудил Фернандо и Хуана, а Мануэла приготовила им по чашке кофе и дала на дорогу хлеба да ещё соли, чтобы было с чем есть тунца, если он попадется.

Надо было уже идти, но Фернандо всё клевал носом, и лицо его было красновато. Мануэла думала, что это со сна, но, случайно прикоснувшись к нему, поняла, какой сильный жар у парня. Пришлось оставить его дома.

Спускаясь к морю, упал и сильно поранил ногу старший сын Хуан. Было, конечно, темно, но не первый же год он ходит по этой тропке и знает каждый бугорок на ней. Мог бы быть повнимательнее. Просто спал на ходу, хотя и не признается. У людей дети как дети, а тут просто беда. Парню уже двенадцать лег и не может, не покалечившись, пройти к морю. Пришлось вернуть его домой.

Движок на этот раз завелся хорошо, но не успел рыбак отойти и мили, как мотор неожиданно фыркнул и заглох. Антонио долго возился с ним и никак не мог наладить и всё больше проклинал Фарададу, который каждый раз приваривает какие-то заплаты вместо того, чтобы давно заменить эту рухлядь…

Мотор завёлся, когда стало совсем светло. Словно желая искупить вину, он заработал вдруг удивительно чисто. Море было спокойным, и Антонио держал большую скорость. Он заметил рассеянные по морю лодки других рыбаков, которые успели закинуть снасти. Надо бы и ему остановиться или сильно снизить скорость, но движок работал отлично, и жаль было его останавливать. Уже позади остались рыбаки, уже скрылись они из глаз, а он, словно в азарте, шёл дальше. Но это был не азарт. Последние месяцы ему ужасно не везло. Он привозил жалкие крохи и всё дальше залезал в долги. Ему хотелось попытать счастья. Он видел, что шторма не будет, а движок так хорошо работает, и день очень хороший, и чутье подсказывало ему, что будет удача. И всё получилось, как он предчувствовал. Правда, такого гиганта, о каком он мечтал, поймать не удалось, но к заходу солнца почти половина лодки была заполнена крупной рыбой по пять, десять и даже двадцать килограммов.

По пути к берегу дважды останавливался движок, но ничто не могло теперь расстроить Антонио, потому что он понимал, какое везет богатство, и счастье туманило ему голову.

Он не хотел сейчас думать о том, как распорядится своими деньгами, чтобы вволю поговорить об этом с Мануэлой и прежде всего послушать, что думает она. Но отвязаться от своих мыслей не мог. Они лезли в голову, и он уже видел всех своих шестерых детей в новых платьицах и новых штанах и Мануэлу в новых туфлях, потому что ей совсем нечего надеть на ноги.

К пирсу он причалил довольно поздно, все лодки успели стать на прикол, и никого из рыбаков не было. При свете фонаря он увидел не только приемщика, но и самого Фарададу, и Антонио тяжело вздохнул при мысли, что каждую третью рыбу придется отдать ему, и ещё не известно, как он заплатит за остальные.

— Вот сколько ты привез! — обрадованно встретил его Фарадада. — Хотя лодку задержал больше положенного и придется немного добавить за аренду, но зато и тебе будет причитаться, наверное, целых десять песо.

Антонио рассмеялся.

— Это тебе ещё не видно, Фарадада, — сказал он, — ты спустись, посмотри.

Фарадада и в самом деле подошел к лодке, которую Антонио уже успел подтянуть на волне к берегу.

— Да, я не ошибся, — сказал Фарадада, — ты сегодня заработал десять песо.

Антонио понял, что тот не шутит.

— Как же десять? — тихо спросил он.

— А вот как! — подбежал приемщик и начал быстро отбрасывать к носу наиболее крупную рыбу. — Вот эту за аренду, а эти малышки, — он швырнул ещё две рыбины килограммов по пять, — за задержку, а остаток не стоит и десяти.

— Ну нет! — вырвалось у Антонио. — За десять я не отдам, если она даже сгниет. Я продам её кому угодно за сто пятьдесят песо.

Фарадада расхохотался, и еще громче рассмеялся приемщик, чтобы хозяин видел и слышал его смех. А Антонио совсем вышел из себя.

— Я забираю свою рыбу! Сейчас принесу мешки и заберу всё, что остается после твоего грабежа.

— Забираешь! — заревел Фарадада. — Ты заберешь её после того, как вернешь весь долг. — И он быстро пошел вверх по тропке. За ним последовал приемщик.

Антонио беспомощно посмотрел по сторонам. С высоких мостков наблюдал за ним сторож. По пирсу расхаживал полицейский.

Лицо у Антонио задергалось не то от судороги, не то от усилий, чтобы не заплакать. И вдруг он закричал:

— Эй! Бери свою рыбу, вот она! — И он швырнул в воду две рыбины. — Бери скорее, а то уплывет, — швырнул он ещё две.

Антонио в ярости бросал за борт рыбу, выбивая её ногами, выплескивал руками и истерически кричал:

— Вот тебе аренда, вот тебе долг, вот тебе проценты!

Фарадада и все, кто был поблизости, пораженные, смотрели на него, потом приемщик бросился вниз, но у самой лодки Антонио залепил ему в лицо рыбой, захохотал каким-то диким смехом и свалился с лодки. Рыбы в ней почти не осталось.

…Мы подъезжали к Мансанильо. Эту историю рассказывал нам в машине председатель рыболовецкого кооператива имени Андреса Лусара Нуньес Мартинес, участник боев в горах Сьерра-Маэстра.

— Что же стало с Антонио?

— У него было нервное потрясение. Больше месяца болел, и его семье помогали все рыбаки. Выздоровление совпало с победой революции. Об остальном он расскажет сам, — улыбнулся Нуньес, — мы прежде всего заедем к нему.