Вот жизнь моя. Фейсбучный роман
Шрифт:
А вот куда деваются и почему в магазинах тоже не лежат стотысячекратно растиражированные книги Сартакова, Шуртакова [213] , Маркова [214] , Кожевникова [215] или, скажем, Алима Кешокова [216] , для меня, признаюсь, долго оставалось загадкой; кто, ну кто в трезвом уме и здравой памяти будет за свои деньги читать «Грядущему веку» или, предположим, «Победу»?
Загадка разрешилась сама собой, когда мне в руки попал Сводный план Госкомиздата РСФСР [217] (понятно, что молодые писатели ни о каком Госкомиздате не слыхивали, да и понятно ли им, что такое РСФСР?). Такие объемистые фолианты выпускались для служебного, если я не вру, пользования и содержали в себе перечень книг, какие на следующий год предполагались к изданию как в Москве, так и во всех республиканских и областных центрах России. И вот я листаю и вижу, что подле некоторых названий стоит какая-то таинственная звездочка, и означает она всего-навсего, что данная книга «рекомендована для массовых библиотек».
213
Шуртаков Семен Иванович (1918–2014) – писатель, лауреат Государственной премии РСФСР имени Горького, автор более тридцати книг, ни одну из которых никто из моих знакомых никогда не читал.
214
Марков Георгий Мокеевич (1911–1991) – романист, дважды, как и М. А. Шолохов, Герой Социалистического Труда (1974, 1984), секретарь (с 1956), первый секретарь (1971–1986), председатель правления (1986–1989) СП СССР, член ЦК КПСС (1971–1990). Как «смотрящий» за всей литературной жизнью страны, был, разумеется, был награжден всеми, какие тогда были,
215
Кожевников Вадим Михайлович (1909–1984) – романист, Герой Социалистического Труда (1974), лауреат Государственной премии СССР (1971), депутат Верховного Совета СССР (1966–1984), Среди его произведений выделяются рассказ «Март – апрель» (1942), действительно хороший, и роман «Щит и меч» (1965), четырехсерийную экранизацию которого (1968) просмотрело почти 70 миллионов человек и среди них будущий президент России В. В. Путин. Самыми же важными событиями, какими ознаменовалась 38-летняя деятельность Кожевникова на посту главного редактора журнала «Знамя» (1946–1984), стали публикация «Стихов из романа» Бориса Пастернака (1954) и передача рукописи романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в карательные органы (1961){16}.
216
Кешоков Алим Пшемахович (1914–2001) – кабардинский советский писатель, Герой Социалистического Труда (1990), председатель Литературного фонда СССР (1970–1980).
217
Госкомиздат – Государственный комитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли СССР. В его функции с 1975 года входил контроль за системой сводного тематического планирования всех книгоизданий страны. Иными словами, каждое издательство должно было ежегодно составлять и публиковать в открытой печати свой тематический план, а Госкомиздат устранял нецелесообразное, с его точки зрения, дублирование готовящихся к выпуску изданий, давал (или не давал) разрешение на замену названий, перенос сроков выхода, изменение объема и других характеристик каждой книги.
А сколько массовых библиотек было тогда, до капитализма, в нашем государстве, вы только вообразите: [218] Красный уголок в каждом рабочем общежитии, Ленинская комната в каждой подводной лодке… [219] Их тьмы, и тьмы, и тьмы были, способные проглотить и упокоить на своих полках любой тираж любой книги [220] – была бы она рекомендована.
Принято считать, что сексуальная революция пришла в Россию вместе с глянцевыми календариками и видеосалонами, которые держали ушлые ребята из райкомов и горкомов Ленинского комсомола.
218
«Вы только вообразите» – «примерно 350 тысяч всех ведомств, с учетом технических и научных. Художественной литературой комплектовались примерно две трети», – напомнил в комментах Андрей Гришин.
219
«Любой тираж любой книги» – «А их не продавали „в нагрузку“? – переспросила в Фейсбуке Ольга Бугославская. – На моей памяти „в нагрузку“ в основном давали „Материалы (№) съезда КПСС“ и „Речи Л. И. Брежнева на (№) съезде КПСС“. Но, по-моему, художественные произведения тоже шли в дело. Наш книжный магазин на Ленинском в конце 80-х ввел в практику, как я теперь понимаю, довольно экзотический для советского времени метод распределения дефицитных изданий: право их приобрести разыгрывалось в лотерею. Однажды на кону оказалась „История Тита Ливия“ серии „Памятники исторической мысли“. Поскольку на Ленинском проспекте жили сплошь интеллектуалы, то народу в книжном набилось примерно столько же, сколько на упомянутой встрече с писателем М. Веллером. Я ничего не выиграла, а дядьку, который стал счастливым обладателем трудов римского историка, обязали купить также роман о белорусских партизанах и сборник стихотворений какого-то поэта из какой-то братской республики».
220
Красный уголок, Ленинская комната – эти помещения, отведенные под нужды агитации и политического просвещения, на каждом советском предприятии и в каждом советском учреждении появились еще в начале 20-х годов. В их убранство обычно входили гипсовый бюст В. И. Ленина, портреты членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС, фотогалерея передовиков производства, почетные грамоты и вымпелы, а также библиотечка с материалами партийных съездов и пленумов. В воинских частях и на судах военно-морского флота эту же роль играли Ленинские комнаты, служившие одновременно еще и местах проведения так называемого культурного досуга.
Оно, может, и так, но не умалить бы нам заслуги истинных первопроходцев – мастеров литературы социалистического реализма, лауреатов Государственных и всяких прочих важных премий, в своих романах на десятилетие раньше, чем комсомольцы, вызвавших к жизни проблему пола – румяную фефёлу. Не позабыть бы, что именно Юрий Васильевич Бондарев [221] открыл невыездным читателям самые злачные местечки гамбургского Репербана. Не упустить бы из виду уроки ядреного простонародного секса, щедро преподанные в эпопеях Анатолия Степановича Иванова и Петра Лукича Проскурина. Не оставить бы в нетях те «шишечки на титечках», что будто бы грезились Гавриле Державину – герою биографического романа Олега Николаевича Михайлова [222] . Даже Георгий Мокеевич Марков уж на что был пресен, но и он расцветил свой финальный роман «Грядущему веку» сюжетиком про (безответственную партийную работницу, что, изголодавшись по мужской ласке, пыталась нырнуть под бочок к первому (вы только подумайте – к самому первому!) секретарю обкома.
221
Бондарев Юрий Васильевич (1924) – писатель, до середины 1960-х годов воспринимавшийся как один из лидеров полуопальной «военной прозы», а позднее занявший ортодоксальные коммуно-патриотические позиции, что принесло ему не только звания Героя Социалистического Труда (1984), лауреата Ленинской (1972), Государственных РСФСР (1972) и СССР (1977, 1983) премий, но и ключевые должности первого заместителя председателя (19*71— 1990), а затем и председателя правления СП РСФСР (РФ). Выступив с речью на XIX партийной конференции (1989), Бондарев заявил о себе как о последовательном враге демократических преобразований в стране, а в 1991 году подписал «Слово к народу», которое было расценено как идеологическое обоснование т. наз. «путча ГКЧП».
222
Михайлов Олег Николаевич (1932–2013) – критик, прозаик, доктор филологических наук (1992), уже со второй половины 1950-х выступавший как исследователь и пропагандист творчества писателей первой русской эмиграции. Погиб во время пожара на даче в писательском поселке Переделкино. Вместе с писателем погибли его библиотека и архив, включающий в себя бесценное собрание автографов.
Словом, у газетного обозревателя, призванного зорко следить за движением литературного процесса, выбора не было – тема актуальна, вопрос назрел, надо писать. Я и написал – кажется, в самом начале 80-х, проверить негде, – литературный фельетон, которому дал название «Оживляж», подслушанное у московских просвирен.
Жду реакцию своего редакционного начальства. А ее нет, и только всезнающие секретарши тишком проговариваются, что мой текст, инкрустированный ароматными цитатами, размножен на машинке и роздан членам редколлегии. Потом, ну надо же, его вроде бы повезли на Воровского, 52 [223] , где будто бы зачитывали вслух за общим обедом – не мои язвительные комментарии, конечно, а цитаты, одни только цитаты. Не знаю, возили ли «Оживляж» еще куда-то, но в итоге все-таки напечатали, повыщипав, естественно, из него все «секретарские» фамилии и убрав то, что хотя бы косвенно указывало на Юрия Бондарева (слишком влиятелен) и Анатолия Иванова (слишком злопамятен).
223
Воровского, 52 – здесь, в старинной барской усадьбе, которую Лев Толстой описал как дом Ростовых в романе «Война и мир», на протяжении десятилетий располагались секретариат правления и аппарат Союза писателей СССР. Ныне арендатором здания 52 по улице, которой возвращено название Поварская, является Международное сообщество писательских союзов.
Так что я короткое время слыл автором неологизма [224] , ныне, думаю, всеми благополучно забытого. А редакция обогатилась несколькими мешками читательских писем и бандеролей, откуда становилось ясно, что в Пензе и Перми, Краснодаре и Красноярске местные литначальники, вослед старшим товарищам из Москвы, тоже дерзнули сказать каждый свое веское слово про «шишечки на титечках» и соития на сеновале или в жаркой баньке. Пролагая, тем самым, путь Ленинскому комсомолу с завозными «Эмманюэлями» [225] и «Греческими смоковницами» [226] .
224
«Слыл
автором неологизма, ныне, думаю, всеми благополучно забытого» – «Что Вы, Сергей Иванович! Как же это забыть можно! – откликнулся из заокеанского далека профессор славистики Олег Проскурин. – Это же как „Литературные мечтания“…:)». «Термин „оживляж“ вообще-то был в ходу в журналистской среде. Но С. Ч. придал ему более емкое наполнение, дополнительные смыслы», – уточнила Алла Амелина. «Сергей Иванович, оно уже в словарях есть – со ссылкой на Вас же.:)))», – веско подтвердил лингвист Гасан Гусейнов. И оказалось, есть что сказать и Алисе Ганиевой: „Оживляж“ и сейчас очень в ходу, по крайней мере, я слышала не раз. Теперь буду знать и авторство, и пикантный генезис».225
«Эмманюэль» – эротический фильм французского режиссера Ж. Жакена (1974), экранизация одноименного романа Э. Арсан, повествующий о сексуальных похождениях героини, роль которой сыграла С. Кристель, в Юго-Восточной Азии. До Советского Союза этот фильм дошел только в годы перестройки, став одним из безусловных хитов частных просмотров и клубного видеопроката.
226
«Греческая смоковница» – вполне себе по нынешним временам невинная немецкая эротическая комедия, в конце 1980-х годов особенно популярная в видеосалонах при райкомах и горкомах ВЛКСМ.
Вспомню-ка я хотя бы раз Александра Борисовича Чаковского – человека яркого и, вне всякого сомнения, лучшего редактора «Литературной газеты» за все годы ее существования.
Самое начало 80-х годов. Большая группа сотрудников газеты (в основном юмористов, но не только) во главе с Александром Борисовичем едет в Ленинград на встречу с тамошней общественностью. Перед встречей, как и принято обычно, инструктаж. Александр Борисович велит, чтобы вопросы были поострее [227] – про международное положение и про то, о чем обычно вслух не говорят. А главное – чтобы непременно задали ему вопрос про «Ваську Аксенова» (Василий Павлович только что нашумел «Метрополем» [228] и совсем недавно осел в Штатах; книжки его из библиотек уже изъяты, имя запрещено к упоминанию). Те, кому положено, берут на карандаш, чтобы те, кому положено, могли вовремя подать какие надо записки.
227
«Чтобы вопросы были поострее» – «А нам в МГУ, – вспомнил в Фейсбуке Петр Образцов, – Чаковский рассказывал, что его ВЫЗЫВАЮТ и строго ругают, потому что он своими критическими статьями о нашем народном хозяйстве дискредитирует – что? а-а-а, не догадались! – дискредитирует наш могучий ЭКСПОРТ».
228
«Метрополь» – неподцензурный альманах, собранный Василием Аксеновым (главный редактор), Виктором Ерофеевым, Евгением Поповым и выпущенный двенадцатью экземплярами как самиздат в 1979 году. Помню, как я, одним, видимо, из первых, читал его, разложив этот огромный фолиант (каждая полоса в четыре машинописных страницы формата А4) на полу своей однокомнатной квартиры. Казалось, что власть уже не заинтересована в идеологической охоте на ведьм и что, соответственно, этот альманах, не содержавший в себе никаких прямых выпадов в сторону власти, может быть напечатан и советским издательством – пусть даже самым ограниченным тиражом. Но Феликсу Кузнецову, незадолго до этого возглавившему Московскую писательскую организацию, был нужен именно скандал, и он разразился. В многотиражке «Московский литератор» под общим названием «Порнография духа» были опубликованы резко негативные высказывания известных литераторов об альманахе. Решение о приеме Ерофеева и Попова в Союз писателей дезавуировали, в ответ на что Инна Лиснянская и Семен Липкин заявили о своем выходе из этой организации. А Василию Аксенову 22 июля 1980 года было разрешено выехать по приглашению в США, где его уже ждал «Метрополь», выпущенный издательством «Ардис», а вскоре подоспел и указ о лишении писателя советского гражданства.
И вот идет вечер. Партер уж полон, ложи блещут. Александр Борисович, само собою, солирует, о том говорит и об этом. И вдруг явно начинает нервничать: перебирает бумажки с вопросами, раздраженно оглядывается… Наконец не выдерживает: «Тут, я знаю, меня хотели спросить про Ваську Аксенова…» Из-за ширмы чертом выпрыгивает не молодой уже член редколлегии, склоняется почтительно к Александру Борисовичу и, вы угадали, подает нужную записочку. «Ну что вам сказать о Ваське Аксенове, – врастяжку начинает Чаковский. – Писатель он, конечно, талантливый, но человек оказался с гнильцой…» И вечер покатился дальше, чтобы докатиться в финале до – тоже уже покойного – Сан Саныча Иванова [229] .
229
Иванов Александр Александрович (1936–1996) – самый, видимо, известный из поэтов-пародистов (а вернее сказать, эпиграмматистов) поздней советской поры. Благодаря сначала 16-й полосе «Литературной газеты» и, в особенности, благодаря телевизионной передаче «Вокруг смеха», которую он вел, Сан Саныча Иванова знала, без преувеличения, вся страна.
В партию (Коммунистическую, какую же еще) [230] меня приглашали трижды. Два раза неинтересно, как всех. Зато третий заслуживает воспоминания.
Служу в «Литературной газете», и вызывает меня к себе Виталий Александрович Сырокомский, первый заместитель главного редактора. Вхожу, а он, вместо здрассьте, говорит: «Вам, Сергей Иванович, в партию пора. Подавайте заявление и скажите, что рекомендацию я вам уже написал».
Я, натурально, начинаю что-то бормотать, вполне понятно что. А он, все сразу понимая, прерывает мое блекотанье ленивой отмашкой и спрашивает: «Вы что, в самом деле хотите всю жизнь дуракам подчиняться?» Пауза. И нравоучительно: «Дураками лучше руководить, чем им подчиняться».
230
КПСС – Коммунистическая партия Советского Союза, куда в 1970–1980 годы усиленно затягивали молодых солдат, рабочих и колхозников, но куда совсем не просто было вступить представителям гуманитарной и, как тогда говорили, научно-технической интеллигенции. Райкомы и горкомы зорко следили за соблюдением процентного соотношения между гегемонами и так называемой прослойкой, поэтому интеллигентов в партию принимали не столько даже по доброй их воле, сколько по специальному приглашению, предусматривающему дальнейший карьерный рост кандидатов.
Умнейший, скажу я вам, человек был Виталий Александрович.
Коммунистов мой отец не любил. Как и казаков. Причем теперь я понимаю, примерно за одно и то же: за сословное чванство и высокомерие по отношению ко всяким там иногородним или беспартийным – словом, за кастовость.
Ну, и как мне эту неприязнь было не унаследовать? Хотя…
Казаки на мой век выпали уже исключительно опереточные. «Я поначалу даже струхнул, – писал мне в 1990-м из Ростова в Москву Леонид Григорьевич Григорьян, к слову сказать, полукровка – но, как узнал, что у них Мойша Кацман подъесаулом на кобыле гарцует, сразу успокоился».
А что до коммунистов, то люди, из нашего круга пополнявшие партийные ряды, в 80-е годы, особенно в поздние, вместо негодования вызывали уже скорее сострадание. И жалость, правда, не без оттенка брезгливости. Ну надо же, мол, и этот вляпался!.. И этому пришлось частичкой своей бессмертной души заплатить за возможность сделать карьеру, то есть – так это тогда уже объяснялось – не в нижних чинах всю жизнь проскрипеть [231] , а получить право благотворно влиять на ход событий – пусть не в стране, а в своем издательстве, в своем журнале или в газете. И ведь не все же, как тогда говорили, скурвивались – кому-то, все мои ровесники знают примеры, действительно удавалось, взяв ту или иную значимую должность, пробуждать в окружающих добрые чувства: то слабым помогут, то достойную публикацию пробьют, то партбилетом за кого-то или за что-то поручатся.
231
«Не в нижних чинах всю жизнь проскрипеть…» – «Помнится, – рассказал в своей автобиографии Сергей Боровиков, – вступать в КПСС было очень стыдно. Как и все, написал заявление стандартно: „Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма“. Едва ли тогда – в 1976-м – в стране мог найти хоть один „коммунист“, в это верящий. Но куда деваться: в журнале „Волга“ мне, беспартийному, так и оставаться бы корректором, разве что через десяток лет выслужиться в литсотрудники» (С. Боровиков, с. 569).
Так что – вслед за своим тезкой Сережей Боровиковым процитирую популярное тогда mot: «В партии – не все сволочи, но все сволочи – в партии».
Сам себе противоречу? Ну что же делать? Значит, противоречу.
А если уж к кастовости вновь возвращаться, то она ведь на чем хочешь взойти может. Помню, запросился мой тогдашний приятель из Ростова в Москву. А как вожделенный штампик о прописке в паспорт было в те годы получить? Либо в лимитчики [232] податься, либо в очную аспирантуру, либо в законный, да хоть бы и в фиктивный, брак вступить. Словом, выбрал мой приятель женитьбу, и я, сам понаехавший, собрал для него, до сих пор смешно, девичник. В основном из продавщиц и парикмахерш, перед которыми новоявленный жених как только павлиний хвост ни распускал: и стихи им читал, и на свои связи со значительными лицами намекал. А они – мовешки, сказал бы Федор Павлович Карамазов, – смотрят на него, знаете ли, свысока: еще бы, ведь он, ну и что, что поэт, ну и что, что с дипломом, а все одно провинциал, тогда как они – столбовые москвички и кого хочешь осчастливить могут.
232
Лимитчики, лимита – так, в условиях искусственного ограничения подвижности населения называли тех, кто по лимиту, то есть по квоте, выделявшейся для крупных предприятий и коммунального хозяйства, переезжал из провинции в Москву и другие крупные города в надежде получить временное жилье (чаще всего в общежитиях), а в итоге и вожделенную прописку.