Война 2011. Против НАТО.

55. Кабинеты, пистолеты и диктатор Хусейн

Стрельбу следовало открывать сходу. Без всяких межеваний, околичностей, впулить половину обоймы в первого входящего, а что припасено – во второго. Себе можно не оставлять, об этом позаботится третий.

Момент бездарно упущен. Теперь как-то даже неудобно, вроде. Явно засвеченная вражья сволочь – генерал-майор Саблин – правда, не шлындряет по кабинету, как порывался вначале, но все едино, ведет себя как «у рідной хаті» – развалился в кресле с максимально гарантированной конструкцией удобством. А поскольку он еще и не молчит – разглагольствует о своей философии жизни – то дырявить его сейчас, в психологическом плане, гораздо дискомфортнее, чем безмолвную ростовую мишень. И главное, с каждым промолвленным абзацем, эта мишень становится все более и более очеловеченной, а сама стрельба все более умозрительной возможностью. Но ведь, правда же, нельзя вот так, ни с того, ни с сего, бабахнуть из «пэ-эма» прямо в живого разгоряченного человека? Если только не трактовать пулевую азбуку Морзе, как кодированный ответ на вопросы. Вот, кстати, очередной:

– На фига ты это сделал, Николай Николаевич? У нас с турецкой командой все было расписано полюбовно. Они нас не трогали, как ты видел.

– Смешной, ты, Саблин. Смешной, – неспешно, боясь начисто забыть о пистолете и втянуться в спор по серьезному, ответствует Редька. – В смысле, смешной, покуда не становится грустно. «Они нас не трогали». Ты в своем уме? Ты ж генерал, Саблин, или как?

Новомодная манера Редьки тыкать и поучать, визуально как бы такого же однозвездного, но фактически начальствующего генерала, явно, весьма и весьма раздражает Саблина. Однако у Редьки наличествует неотразимый аргумент. Старая формула, о том, что пистолет, есть главный довесок к убедительным доводам, действует. Для Саблина наличие такой штуки явилось первоначально откровением. Он наверняка корит себя за промашку: стоило сразу на входе поинтересоваться у дежурного, не получал ли нынче командир полка личное оружие.

– Вот мне интересно, Саблин, за сколько тебя лично купили? – продолжает допытывать Редька.

– Ну, причем тут «купили»? – отмахивается Саблин. – Ты что, не разумеешь, что приказ пришел сверху, Коля?

– А это оправдывает предательство, да?

– Ну, ты герой с дырой, – генерал Саблин пытается выжать из себя натуральную жизнерадостность и смех. Получается плохо. Но вообще, Саблин держится молодцом. Не у каждого так получится перед пистолетным дулом в руках правдолюбца, что по взглядам Саблина, наверняка приравнивается к сумасшедшему. – У меня приказ, Николай. Как и у тебя. Не нам с тобой судить, о чем кумекают наверху. Наше дело, Коля, выполнять спущенные сверху Цэ-У [112] .

112

ЦУ – целеуказания

– А что, трудно догадаться, что эти самые Цэ-У противоречат присяге и самому функциональному назначению армии?

– Слушай, Коля, – генерал Саблин напрягается и даже собирается привстать с опорой на стол, но вовремя вспоминает о направленном ему в пузо «Макарове»: ранение в живот – хреновая перспектива, тем более, пуля наверняка окажется не одна.

– Коля, – повторяет он после паузы, – ты ж военный, твою мать. Понимаешь, приказ? Вот знаешь что… – Саблин на несколько секунд задумывается. Возможно, снова прикидывает, как – запросто или не очень – пуля из ПМ пройдет сквозь деревянную доску стола. Однако Редька ошибается: размышляет Саблин вовсе не о том.

– Вот ты, Колян, считаешь, будто только наша теперешняя армия такая туфта, да? А вот Советская, мастурбируешь, вот та была цаца. Мы с тобой ее едва-едва захватили. Но вроде ж видели, хоть курсантами, и даже чуток летёхами. Что твоя доблестная Советская сделала, когда разваливался Союз? Да, ни хрена она не сделала. Ни хрена! Не поступило приказа, вот и просидела на жэ все свое удалое время. Я тебе хуже скажу. Мой батя – он-то уже генералом тогда был – так вот, его часть, не наша зенитно-ракетная, а мотострелки, с места не сдвинулась, когда в Туркмении всяческие отморозки вырезали целые села русских. Там такое творилось, Колек! Баб насиловали, у беременных вспарывали брюхо, доставали младенцев и на вертеле жарили. Доклады об этом батя в Москву давал и что думаешь?

– Думаю, что твой батяня такая же мразь как ты, Саблин. Хоть и фамилия у вас обоих геройская, – комментирует Редька. Пистолет дает большую волю в излиянии начальничкам некоторой правды жизни.

– А ты, Редька, мне папу не тронь! Он вот до сей поры, может, мучается, вспоминает.

– Видишь, генерал Саблин, – констатирует Редько, – совесть она такая. Все едино достанет. Вдруг ему лучше бы было, свою часть, наверняка приведенную в готовность, из казарм-то вывести? Одного этого вывода, с запасом бы хватило, чтоб вся шваль боевицская унесла ноги подальше. А если б все генералы тогда так сделали, то не получили б мы ни Чечни, ни прочих прелестей.

– И чего ж тут славного, Редька? – нехорошо ухмыляется Саблин. – Тогда б и нашей свободной Батьківщіни тоже не было б. А Чечня, то проблема русско-москальска, не наша.

– Вот и получается, что теперь мы, как потомки, и расплачиваемся за грехи-то отцов. Не находишь? Построили Содружество Независимых на первичной крови, вот и получили теперь под дых. Правда, того Содружества давненько уж нет. Но дело-то не в этом.

– А дело в том, Николай, что, давай наше-то улаживать, а? Убери ты свою пушечку, и давай обсудим.

– Что обсудим-то, Саблин?

– Какой тебя смысл в сем геройстве? Ну, покаешься, скажешь, что больше не будешь.

– Нашел детский сад, – кривится генерал Редька. – Вас, небось, турки рачком-то поставили. Командованью теперь кровь из носа «треба» [113] хоть кого-то на заклание. Теперь у вас, полюбовному-то житию с оккупантами-то «кирдык».

– Что ты понимаешь, Мыкола Редька? Какие, на фиг, оккупанты? Ты хоть в курсе, что все это ненадолго? Скоро турчаки уйдут. Сами уйдут. Договорено так.

113

нужно (укр.)

– Очень интересно, – снова оценивает выгодность разговора с позиции силы Редька. – А кто ж тебе это довел, Саблин?

– Да, довели, довели. Уйдут, и все будет по-прежнему.

– Это как же по-прежнему, после всего? А если народ спросит?

– Ой, насмешил, Редька, ой насмешил? – Саблин и вправду пытается выдавить из себя смешинку. Получается плохо. – Эта биомасса спросит? Да она забудет через месяц. Только «ящики голубые» в обратку включатся, тут сразу и забудет. А если не забудет. Здесь, пан Мыкола, будут уже стоять войска освободителей. Усек?

– Это ж кто? Западенські, галичанські хлопці?

– Ой, «темний» [114] ! Ну, «темний»! – Саблин закатывает глаза к потолку. – Бери выше, Деревня Гарнизонная. Войска НАТО тут будут. Тут, и по восточной границе. Понял?

– Это план такой?

– Да, план такой. И не на нашем глупом уровне составлен. Оцениваешь, на каком идет игра? А ты, ни хрена не знаешь, а полез.

– А я полез, – Редька чешет затылок свободной рукой. – Кстати, а сколько турчаков-то завалили, а?

114

темный (укр.)

– Да, какая тебе разница, Николай Николаевич? Бросай комедию, а?

– Ты вот, Саблин, смелый парень, почти камикадзе, – оглашает очевидное командир полка. – Сидишь под стволом, а условия диктуешь.

– Редька, ты сам-то куда денешься? Там, за дверью, турецкая пехота. Ей богу, не чета нашей. Посмотри хоть на экипировку. Это они до поры смирные: не ведают, что ты тут с пистолем и в шантажисты играешься. Но ты ж отсюда не выйдешь никоим образом. Сдавайся, а?

– Погодь, Саблин, погодь, – кивает генерал Редька. – Мы ж еще кой-чего не довыясняли, так? Я спросил, сколько тебе отстегнули за предательство. Ведь не за идею ж ты, верно?