Война и мир Михаила Тухачевского

Всего к концу 1918 года в РККА было призвано более 22 тысяч бывших офицеров и генералов23. К 1920 году среди командного состава РККА бывшие офицеры составляли 92,3% командующих фронтами, 100% начальников штабов фронтов, 91,3% командующих армиями, 97,4% начальников штабов армий, 88,9% начальников дивизий и 97% начальников штабов дивизий24.

Военные специалисты были поставлены под жесткий контроль Политуправления РВС, комиссаров, особых отделов.

Ленин признавался:

«Бывшие офицеры в Красной Армии окружены такой обстановкой, таким громадным напором коммунистов, что большинство из них не в состоянии вырваться из этой сети коммунистической организации и пропаганды, которой мы их окружаем»25.

Создаваемой армии необходима была четкая организационная система, прочные штабы, жесткая иерархия и дисциплина. Еще более ей нужны были профессиональные командиры — кадровые офицеры, имеющие специальное образование и практический опыт. «Поручик–командарм » принялся за дело. Одной из сложнейших проблем, с которой приходилось бороться в новой армии, были ошеломляющие нарушения веками установившейся иерархии. Генералы царской армии могли оказаться — и оказывались — в подчинении у капитанов. Тухачевский, в 1918 году шагнувший из поручиков (лейтенантов) в командармы (должность генеральская), в оценке этой ситуации был безапелляционен, объясняя труднооспоримые удачи 1–й армии «счастливым подбором» командного состава:

«На ответственные посты назначались лица не по своему прежнему стажу, а по способностям. У нас совершенно не стеснялись подчинять генералов подпоручикам»26.

25–летний «нестеснительный» командарм делал комплимент самому себе. Уже в 1921 года он без ложной скромности вспоминал о тогдашних своих успехах:

«1–ая армия не только по номеру, но и на деле шла первой, как в области организационных успехов, так и в деле выявления и создания широкого и смелого маневра гражданской войны.

Формирование Красной Армии, как известно, долгое время носило стихийный характер. Сотни и тысячи отрядов самой разнообразной численности, физиономии, дисциплины и боеспособности, вот внешний вид Красной Армии до осени 1918 года»27.

В это время Тухачевский много теоретизировал, размышлял о методологии «обработки масс», применяя в армии весь набор (впрочем, весьма ограниченный) мер воздействия, уже обкатанных большевистскими идеологами.

Сам Тухачевский идеологом большевизма ни в это время, ни позже не был, его интересовали результат, достижение цели. Впервые в советской военной практике он ввел армейские и дивизионные Военно–революционные трибуналы. И констатировал: вместе с комиссарской, а значит, агитационной работой политотдела, учреждение трибуналов окончательно закрепило «утверждение дисциплины ».

Мобилизация проходила отнюдь не в кабинетных условиях — по всему Поволжью шли бои. Уже 8 июля 1918 года Тухачевский телеграфировал в Москву заместителю председателя Всероссийского бюро военных комиссаров, члену ВЦИКа Н. Н. Кулябко:

«Тщательно подготовленная операция Первой армии закончилась блестяще. Чехословаки разбиты. Сызрань взята с бою»28.

Однако дальнейшее наступление — на Самару, где в то время концентрировались главные силы белогвардейцев и материальная база для ведения войны — не получило развития из–за бунта, неординарного даже для Гражданской войны. Бунт был поднят самим командующим Восточным фронтом М. А. Муравьевым. Эсер, подполковник царской армии, протестуя против жесточайшего подавления в Москве антибольшевистского выступления его товарищей по партии, поднял мятеж. Уехав на пароходе «Межень » в Казань, он собрал отряд из своих приверженцев и прибыл в Симбирск. Выпустил воззвание «Всем рабочим, солдатам, казакам, матросам и анархистам!», где звал к всеобщему восстанию и разрыву Брестского мира, предлагал образовать «Поволжскую республику» во главе с левоэсеровскими лидерами, помириться с чехословаками и, прекратив Гражданскую войну, начать наступление против Германии.

Мятеж вспыхнул, когда заканчивалась подготовка к наступлению на Самару. Тухачевский получил сведения о том, что Муравьев выезжает в Симбирск для личного руководства самарской операцией. Последнее обстоятельство Тухачевского радовало мало, как сам он позднее писал: «Муравьев наглядно увидел бы, что его планы не были точно выполнены, …он мог бы изменить уже законченные приготовления», — приготовления, сделанные фактически вопреки приказам командующего.

Муравьев предлагал раздробить армию на семь колонн, которые должны были одновременно вести наступление на фронте. Реальные боевые действии вела бы одна из колонн, все остальные — лишь «демонстрировали », предприняв обходной маневр. Тухачевский категорически не соглашался:

«Я не мог проводить сознательно этот сумасшедший план в жизнь, и, поневоле, должен был внести коррективы»29.

План Тухачевского сводился к тому, чтобы использовать Волгу как коммуникацию для продвижения войск от Симбирска до Самары, по берегам реки он намеревался пустить кавалерию и броневые автомашины, а на подводах — небольшие пехотные части.

Конфликт между Муравьевым и Тухачевским назревал и без того стремительно. Уверенный в себе командарм, к тому же окрыленный первыми эффектными победами, не терпел вмешательства в собственную деятельность. Осторожный, привыкший даже чрезмерно вникать в детали подготовки к операциям, Муравьев стремился осадить слишком активного подчиненного, давая подробнейшие директивы. Тухачевский не выдержал после того, как вследствие руководящего вмешательства Муравьева красные оставили Сызрань, о занятии которой командарм еще несколько дней назад телеграфировал в столицу. Он направил командующему Восточным фронтом беспрецедентную по степени нарушения субординации телеграмму.

«Главкому Муравьеву, Симбирск Сызрань оставлена. Хотел еще вчера начать наступление всеми силами, но броневому дивизиону было Вами запрещено двигаться, а потому наше наступление на Усолье и Ставрополь велось лишь жидкими пехотными частями.

Совершенно невозможно так стеснять мою самостоятельность, как это делаете Вы. Мне лучше видно на месте, как надо дело делать.

Давайте мне задачи, и они будут исполнены, но не давайте рецептов, это невыносимо. Неужели всемирная военная история еще недостаточно это показала?! Не сочтите этого заявления недисциплинированностью.

Поверьте, что я ценю Ваш пыл и не меньше Вас предан общему делу. Ведь армии, согласно уставу, тактике и стратегии, получают только задачи и директивы самого общего характера.

Даже приказания армиям избегают давать. Вы же командуете за меня и даже за моих начальников дивизий. Может быть, это было вызвано нераспорядительностью прежних начальников, но мне кажется, что до сих пор я не мог бы вызвать в этом отношении Вашего недовольства.

Я ничуть не считаю положение опасным. Я думаю, что нам необходимо свидеться. При первой возможности возвращусь. Немедленно перейду в наступление на Сызрань.

Командарм–1 Тухачевский 10 июля 1918 г.»30 11 июля Муравьев прибыл на пароходе в Симбирск — лично командовать операцией. Тухачевского, вызванного к нему для доклада, немедленно арестовали красноармейцы — по приказу главкома. Муравьев уехал на заседание симбирского губисполкома, а красноармейцы — по установившейся в Гражданскую войну традиции самосудов — вознамерились тут же расстрелять арестованного. Кто–то из них, правда, к счастью, успел спросить: «За что арестован?

» Спокойный ответ нерастерявшегося командующего:

«За то, что большевик», — ошарашил их. Тухачевского освободили. О дальнейших событиях можно судить лишь по воспоминаниям участников происшествия: самого Тухачевского и комиссара 1–й армии В. Куйбышева.

«Муравьев прибыл в Симбирск без политического комиссара с 600 солдатами, заранее в Симбирске было сосредоточено око ло десятка броневиков. В 15 верстах от Симбирска Муравьев устроил на пароходе митинг и сообщил солдатам о цели поездки в Симбирск. Говорил туманно, солдаты ничего не поняли»31, — телеграфировал Куйбышев в Совнарком 14 июля 1918 года.