Пролог Мэй

— Мэй? — позвала мисс Керри. — Отложи, пожалуйста, рисование, тебя ждет мама.

Девочка не сразу поняла учительницу — не потому, что слова были непонятные, в четыре года она уже не лепетала, как маленькая, — а потому, что они не вписывались в ее картину мира. Мама не могла прийти за ней. Мамочка улетела с Ганимеда на станцию Церера, потому что, как сказал папа, ей нужно было немножко времени для себя. Потом сердце у Мэй часто забилось: «Она вернулась!»

— Мама?

Колени мисс Керри загораживали вид на дверь в раздевалку от сидевшей за маленьким мольбертом Мэй. Руки у художницы были липкими от краски: она рисовала пальцами, и на ее ладонях закручивались красные, синие и оранжевые вихри. Девочка наклонилась вперед и уцепилась за ногу мисс Керри — чтобы отодвинуть ее и заодно ловчее подняться.

— Ой! — вскрикнула мисс Керри.

Мэй посмотрела на пятно краски, оставшееся на брюках. Широкое темное лицо учительницы выражало сдержанный гнев.

— Извините, мисс Керри.

— Все хорошо. — Интонации голоса женщины означали, что ничего хорошего в этом нет, но наказывать Мэй она не будет. — Пожалуйста, вымой руки и собери краски. А я сниму картину — ты можешь подарить ее маме. Это собачка?

— Это космический монстр.

— Очень славный космический монстр. А теперь, милая, пожалуйста, вымой руки.

Мэй кивнула и, взметнув полы халатика, побежала в ванную.

— И не прикасайся к стенам.

— Извините, мисс Керри.

— Ничего страшного, только, когда отмоешь руки, убери и это пятно.

Мэй до предела повернула кран. Краски, смешавшись, потекли с рук. Вытирая ладошки, девочка уже и думать не думала, чтобы не закапать пол. Казалось, сила тяжести сместилась и повлекла ее к двери в прихожую. Другие ребята, заразившись волнением Мэй, следили, как та отскребает цветное пятно со стены — почти начисто, — потом складывает баночки с красками в коробку, а коробку ставит на полку. Халат она стянула через голову, не дожидаясь помощи мисс Керри, и запихнула его в бачок утилизатора.

В прихожей рядом с мисс Керри стояли двое взрослых, но мамы Мэй здесь не оказалось. Незнакомая женщина опасливо держала наотлет от себя космического монстра и вежливо улыбалась. Вторым взрослым был доктор Стрикланд.

— Нет, с туалетом она очень хорошо освоилась, — говорила мисс Керри. — Конечно, время от времени случаются промахи…

— Конечно, — согласилась женщина.

— Мэй! — воскликнул доктор Стрикланд, подхватив ее на руки. Ростом он был больше папы и пахнул солью.

Качнув Мэй, доктор пощекотал ей бока, и девочка зашлась смехом.

— Большое вам спасибо, — сказала женщина.

— Приятно было познакомиться. — Мисс Керри пожала женщине руку. — Мы рады, что Мэй занималась в нашей группе.

Доктор Стрикланд все щекотал Мэй, пока за ними не закрылась дверь «Монтессори». Только тогда девочка перевела дыхание.

— А где мама?

— Ждет нас, — ответил доктор Стрикланд. — Мы отведем тебя к ней.

Новые переходы Ганимеда строились широкими и богатыми. Воздухоочистители здесь были почти без надобности, потому что из множества больших гидропонных горшков расходились вверх и в стороны острые как ножи листья пальм арека. Вдоль стен вились широкие желто-полосатые листья чертова плюща, а в самом низу торчали незатейливые клинья тещиного языка. Лампы полного спектра сияли белым золотом. Папа говорил, что именно так светит Солнце на Землю, и Мэй представляла себе планету в виде паутины зеленых коридоров с солнечными полосами в ярко-синем небе-потолке. Ей казалось, что на стены там можно карабкаться и не останавливаться, пока не захочешь.

Мэй склонила голову на плечо доктору Стрикланду и, поглядывая ему за спину, называла все знакомые растения. Sansevieria trifasciata. Epipremnum aureum. Папа всегда улыбался, когда она правильно произносила названия. А когда она делала это, оставаясь одна, то успокаивалась.

— Еще? — спросила женщина. Она была красивая, но Мэй не нравился голос.

— Нет, — ответил доктор. — Мэй последняя.

— Chisalipodocarpus lutescens, — проговорила Мэй.

— Хорошо, — сказала женщина и тихо повторила: — Хорошо.

Чем ближе они поднимались к поверхности, тем уже становились коридоры. Старые тоннели выглядели грязнее, хотя на самом деле грязи в них не было. Просто ими дольше пользовались. Здесь, в жилых отсеках и лабораториях, обитали бабушки и дедушки Мэй, когда прилетели на Ганимед. В те времена глубже них ничего не было. Сейчас воздух здесь пах необычно, а воздухоочистители трудились вовсю, гудя и постукивая.

Между собой взрослые не разговаривали, но время от времени доктор Стрикланд вспоминал о Мэй и обращался к ней с вопросами: какой мультик по станционному телевидению ей больше всего нравится? с кем она дружит в группе? что сегодня ела на обед? Мэй ждала от него других, привычных вопросов и уже заготовила ответы.

«В горле у тебя не першит?» — «Нет».

«Ты просыпаешься потная?» — «Нет».

«У тебя в попке на этой неделе была кровь?» — «Нет».

«Ты принимаешь лекарства два раза в день?» — «Да».

Но в этот раз доктор Стрикланд ничего такого не спрашивал. Коридоры, которыми они проходили, становились все более старыми и узкими, так что женщине пришлось отстать, чтобы пропускать идущих навстречу людей. Картинку Мэй она все еще держала в руках, свернув в трубку, чтоб не измять.

Доктор Стрикланд остановился у двери без надписи, пересадил Мэй на другой локоть и достал из кармана брюк ручной терминал. Он набрал что-то в программе, которой Мэй раньше никогда не видела, и дверь открылась, хлопнув клапанами герметизации, совсем как в старых фильмах. Коридор за дверью был полон мусора и старых металлических ящиков.

— Это не больница, — сказала Мэй.

— Это особая больница, — ответил доктор. — По-моему, ты здесь еще не бывала, верно?

Мэй решила, что это не похоже на больницу. Скорее на заброшенные тоннели «труб ы », о которых ей иногда рассказал папа. Заброшенные пустоты, которые жители Ганимеда использовали теперь только под склады. Правда, в конце коридора обнаружился шлюз, а помещения за ним больше походили на больницу. Здесь было чище и пахло озоном, как в карантинных боксах.