Война крыш
Шрифт:
Я мог теперь ехать на Бар Йохай.
Усатый, с жирными складками на бритом затылке полицейский разговаривал с широкоплечим высоким мужиком, по виду полицейским детективом. Высокий держал в руке шлем мотоциклиста.
Мне следовало держаться от них подальше.
Как человеку, статус которого трудно определить однозначно:
«Телохранитель? Бандит?»
Через несколько минут я был уже на Бар Йохай. Тут жил прежде мой друг, который за это время нашел себе другое пристанище.
Меня смутил район, в котором жил партнер Марины. По моим представлениям, он должен
«Катамоны — прибежище иерусалимской бедноты…» — охарактеризовал этот район ведущий израильского телевидения, сообщая о терактах в автобусах.
Узкая Бар Йохай вилась по склону одного из застроенных домами холмов, приютивших Святой город. Вдалеке виднелись холмистые складки Иерусалимских гор — и лесистые, и застроенные.
Если Воробьевы горы в Москве перенести в район площади Маяковского, чтобы автобусы огибали их, направляясь к Белорусскому вокзалу на дне глубокой впадины у предгорья, это было бы похоже на то, что я увидел…
Вокруг стоял не колышимый ни малейшим ветерком тяжелый сухой зной. Скрипела проволока… Кто-то подтаскивал вывешенное на просушку за окно белье. Где-то далеко рассыпалась трель мчавшегося на вызов «амбуланса» скорой помощи…
Череда многоподъездных стандартных зданий, построенных во время массового приезда репатриантов из Марокко, — пятиэтажных, на столбах — тянулась по кривой.
Точная копия один другого.
Нужный мне дом не отличался от других. Я его помнил.
На балконе в торце виднелось несколько пар джинсов, похоже, их не снимали со дня моего отъезда.
Тут же рядом высился огромный мусорный контейнер с люками и целым выводком диких израильских кошек…
Все было мне уже знакомо. Нижний, поднятый над тротуаром израильский нулевой этаж, наполовину сквозной, с несколькими квартирами. Незастроенная часть — нечто вроде галереи, закрытой сверху этажами на опорах. В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах,
Летом — обсуждали домашние дела, скрываясь от зноя.
Так было и сейчас.
Молодая великанша — в майке навыпуск, в тапках, в узких, обтягивающих рейтузах, с сотовым телефоном в одной руке, с сигаретой в другой — трепалась с соседями. Беседа текла лениво.
Дети рядом гоняли на роликах…
Первое же, что бросилось мне в глаза, когда я ступил на галерею, был прикрепленный скотчем к стене белый с траурной каймой листок — типографское объявление о смерти…
Я подошел. Сложил ивритские согласные буквы. Мысленно расставил гласные. Это можно было прочитать и как «Амран Коэн»…
Цифры внизу означали возраст, дату и часы погребения.
«На 50-м году жизни… 17-го в 12.30…»
«Мир его памяти…»
Я был готов к этому.
Болтавшие на галерее женщины сразу положили на меня глаз. Замолчали.
Я поздоровался.
Великанша — с гипертрофированными ляжками и грудью, с сотовым в руке — сразу приблизилась. Принялась объяснять:
— Ты не слыхал? — Инициатива исходила от нее.
Все они тут сносно знали
английский. А кроме того', выходцы из арабских стран владели арабским или персидским. Марокканцы говорили еще и на французском.Женщина была определенно марокканка.
— Прямо тут убили, в доме!
— Я, кажется, слышал. Кто он был?
— Нищий…
— Нищий?! Poor?
— Yes…
У миллионеров и уголовников могли быть свои прихоти.
— Нищий. С площади Кикар Цион…
Все сходилось. Адрес, площадь Кикар Цион…
— Я могла тебя видеть с ним? — Она называла меня на «ты», словно мы были знакомы много лет. Другого обращения тут не знали.
— Никогда…
— Почему ты интересуешься?
— Я журналист. Из Тель-Авива… — Ее напористость мне не понравилась. — И за что его убили?
— Из-за чего убивают нищих?! Из-за денег!
Ей не терпелось кому-то позвонить. Она выдернула короткую антенну сотового, набрала номер. Одновременно продолжала болтать со мной.
— Полиция их уже задержала. Молодые парни. Жили тут, по соседству. Один в нашем доме — Борис… — Она сделала ударение на первом слоге. — Может, хочешь холодной воды? Я принесу…
— Нет, спасибо тебе.
— Другой — вон там, напротив, через пять домов, Гия… — Ей явно не хотелось меня отпускать. — Меня зовут Варда…
Она сделала паузу.
Я не собирался представляться.
— На третьем этаже. А напротив — там тоже русские. Лена, хавераБориса… Ты пошел?
— Мне пора.
— Бай! Когда ты еще придешь?
— Не знаю.
В лавке по дороге я купил газеты, издаваемые на русском языке. В «Магазине» — приложении к «Вестям» — мне бросилось в глаза короткое сообщение:
«Координатор по связям с прессой Иерусалимской окружной полиции Зеев Руби дал понять журналистам, что через несколько дней он будет готов сделать заявление по поводу лиц, виновных в убийстве иерусалимского нищего Амрана Коэна…»
Хозяин квартиры, которую «Лайнс» оплачивал в Иерусалиме, репатриант из Болгарии, был рад моему возвращению.
— Поздравляю… — Бецалел сносно говорил порусски.
Осанистый красивый мужчина, он был вдовец. После
смерти жены он почти не выходил из дома. Сидел в кресле, понемногу выпивал, смотрел телевизор…
Когда я пришел, Бецалел смотрел научно-популярный фильм об австралийских кенгуру.
— Привет, Алекс!
Он достал из холодильника напитки. Традиционный болгарский набор: ракия, мастика, плиска… Отведали каждого. Между прочим я завел разговор об убитом нищем.
— Он был богатый человек…
— Ты уверен?
— Абсолютно. Он даже одолжил деньги одному моему другу — болгарину…
Удивительно, что именно домосед, проводивший свое время у телевизора, оказался столь информированным.
— Еще рюмку мастики? Самое высокое качество…
— Спасибо. Ты знаешь такого должника?
— Один мой земляк из Габрова. Он брал у него взаймы года два-три назад, когда покупал квартиру.
— Земляк тоже живет на Бар Йохай?
— В Рехавии.
— Там дорогие квартиры!