Война миров

Красно-рыжая, соболиные брови вразлет, твердые черты лица, косо посаженные зеленые глаза вприщур… Осанка богини и плечи королевы. Даже сидя, она возвышалась над Хикати на голову. Он говорил, что она холодна. Сейчас на ее беломраморном челе отражались растерянность, страх и бесконечная усталость. И все, в общем, было понятно: она пришла к человеку, который ее любил. К единственному человеку, который много лет ждал, когда же ей потребуется его помощь.

Невольно я вспомнила, как сурово о ней отзывался Павлов. Понятное дело, я интересовалась его личной жизнью, в нашей ситуации любое обстоятельство могло иметь значение… Леони Хоффманн выглядела так, словно приходилась жене Павлова родной сестрой. Поразительное сходство. И не в этом ли причина его ненависти к Леони? Может, он перенес на нее весь негатив от отношений с женой? Удивительно, конечно, для разведчика его уровня, но Дима все-таки живой человек. И уже очень немолодой.

Она поднялась, когда я подошла, протянула руку:

– Леони Хоффманн.

Рука твердая, уверенная. Интересно, сколько лет Леони? Она выглядела на твердых тридцать. Но у нее давно выросли дети, наверняка есть внуки. А молодец тетка, что ни говори.

– Делла Берг.

– Наслышана о вас.

Мы обе сели за стол. Официант подал чай. Когда Леони брала чашку, я заметила, что у нее чуть-чуть дрожат пальцы. Но голос звучал ровно. Она все для себя решила.

– Я хочу кое-что сказать о себе. Это пригодится для общего понимания ситуации. Мое имя при рождении – Инге Свенсон. Леони Хоффманн – настоящее, но я получила его по программе о защите свидетелей в четырнадцать лет. Я родилась на Земле, когда мне было семь лет, мои родители переехали на Дамбу. Не знаю, сталкивались ли вы с таким типом колоний. Это то, что называется корпоративная планета. Она в федеральной собственности, но корпорация арендует ее для пользования. Мои родители были ценными кадрами и больше всего на свете боялись потерять работу. Мы жили в респектабельном квартале, я дружила с двумя сестрами по соседству. Их мать вышла замуж во второй раз за сына топ-менеджера компании. Однажды ко мне прибежала одна из подруг, в слезах, и сказала, что отчим делает что-то ужасное с ее сестрой. И грозит, что если девочки проболтаются соседям, то он бросит их мать и выгонит ее с работы без рекомендаций. Я спрятала подругу в своей комнате. Вечером пришли родители. Они выслушали меня, посовещались за закрытой дверью – и силой увели мою подругу домой. А мне сказали, что она все выдумала.

Она рассказывала спокойно, деловито, без эмоций.

– Тем же вечером мой брат пригрозил, что, если я буду болтать, мне не поздоровится. Он сказал это при отце. Тот сделал вид, что ничего не слышит. Через неделю произошла беда. В соседнем доме нашли три трупа. Обеих девочек изнасиловали и задушили, у одной были связаны руки. А их мать зарубили топором, сзади, как будто она сама встала на колени в ожидании удара. Отчима поймали лишь через три дня. По всем домам на нашей улице прошли люди из службы безопасности компании. И объяснили, что надо говорить. Что мать пила беспробудно и, напившись до невменяемого состояния, убила дочерей. А когда пришел ее муж, кинулась на него с топором. Он отнял оружие, но она схватила нож. Он убил ее из самозащиты. Мои родители знали, что я нипочем не стану лгать. Я ведь знала, что отчим насиловал сестер. На глазах друг у дружки и у их матери. После того как одна из девочек сбежала, он приказывал их матери связывать беглянку. Он был садист. И когда в наш городок приехали федералы, я им сказала: ничего от меня не услышите, потому что меня убьют. Мне предложили программу защиты свидетелей. Я согласилась и дала показания. С тех пор я – Леони Хоффманн, женщина, у которой нет иллюзий насчет мужчин.

– Думаете, дело в том, что негодяй был мужчиной?

– Дело в том, что наш мир – мужской. Власть, деньги, насилие. Это мужские методы достижения цели. А цель одна – больше покорных самок. Я никогда не питала ненависти к мужчинам как таковым, и доказательство тому – пятеро моих мужей. Но я с того самого дня, как дала показания в суде, жила одной мечтой: научить женщин быть непокорными.

Я балдела от нее. Такого концентрированного обаяния мне встречать еще не доводилось. Наверное, будь у меня в школе такая учительница, я бы никогда не стала разведчиком.

– Похожих историй вы, наверное, слышали множество. Среди евиток-новобранок вообще нет женщин без отягощающего опыта. И это понятно: счастливая женщина не хочет изменить мир. Ее все устраивает, она даже не боится тех перемен, которые несут ей окружающие, – она ведь получила свое счастье даром, без борьбы, и ей кажется, что так будет всегда. Амбиции, талант? Счастливая женщина совершенно не амбициозна. И ее таланты могут реализоваться как в другой сфере, так и в нужной, но случайно, без усилий, как бы само собой. Все перекосы начинаются, когда женщина несчастна. И какой опыт ее сломает, а какой стечет, словно вода, – поверьте психологу, наверняка сказать невозможно. Потому что этот перелом случается в раннем детстве. Один и тот же опыт может совершенно по-разному повлиять на двух девочек. Вы знакомы с доктором Нильс, верно? Должно быть, знаете, что у нее есть названая сестра, такая же сирота. Обе девочки находились примерно в равных условиях, но Нильс чувствовала себя лишней и глубоко несчастной, а ее сестра – абсолютно довольна своей жизнью. Ни сиротство, ни подростковая некрасивость, ни даже неудачный опыт первой любви ее не изменили. Поэтому она спокойно вышла замуж, а Нильс пришла в Орден. Все это справедливо не только для евиток – любая женщина, добивающаяся или добившаяся успеха в какой-либо области, начинала с того, что осознавала необходимость изменить свою жизнь. Кто-то после этого менял себя, кто-то расчищал лично для себя место под солнцем, чтобы никогда ни от кого не зависеть, а кто-то сразу замахивался на глобальное господство…

Последнюю фразу она произнесла с легкой улыбкой, и эта самоирония неожиданно превратила ее в другого человека – в юную девочку, остроумную и шаловливую. Но девочка тут же спряталась.

– И на этом этапе многие, да что многие – практически все совершают главную ошибку. Они назначают мужчин виновниками своего несчастья. И объявляют им войну. Война может принимать форму конкуренции или открытого противостояния. То есть эти женщины сами в значительной степени становятся мужчинами, принимают для себя их модель поведения – но карикатурно искаженную женским и к тому же обиженным сознанием. А проблема ведь не в мужчинах.

Она запнулась, повернула голову в сторону. Я посмотрела туда же: ничего особенного, просто официантка. Обычная студентка, которая подрабатывает, потому что не хочется жить в нищете. Тоже, наверное, не очень счастливая. Может быть, даже мечтающая о мировом господстве.

– Все беды нашего мира от того, что он перекошен. Общество полагает женщин легитимной добычей мужчин и осуждает не сам факт обладания, а лишь некоторые способы, какими мужчины достигают цели. Плохо взять добычу силой, но хорошо – купить в прямом или в переносном смысле. Да, сейчас вы напомните мне феминистские движения, особенно двадцать первого века. Но чего они добились? Рассеяние и Катастрофа отлично показали все, чего они добились. Ничего! И все потому, что они хотели поменяться местами с мужчинами. Стать гегемонами. Они пытались подменить женскую зависимость ненавистью к мужчинам. Они относились к мужчинам не как к партнерам, а как к узурпаторам и насильникам. Они пытались стать не равными, но одинаковыми. Хотели занять мужские места в мужской же модели. Они говорили о том, чего делать нельзя, но слишком мало думали о том, что делать нужно. Они сумели раскритиковать прежнее общественное устройство, но не смогли предложить миру принципиально новую модель. Потому и проиграли. Я изучила множество исторических материалов еще до университета. Массовая колонизация внешних планет, потом Катастрофа – эти события отбросили нас в девятнадцатый век, а в некоторых аспектах – еще дальше. Снова появился спрос на качества мужчины-завоевателя, на детский труд, на огромные семьи. Женщина с ребенком, а тем более с несколькими детьми уже не могла выжить в колонии. Она не конкурент мужчине там, где надо пахать землю плугом, валить девственный лес и охотиться с примитивным оружием, потому что удобное для нее оружие слишком дорого и требует припасов, которые не производят на месте. И поскольку равенство полов до Рассеяния существовало лишь юридически, оно не вошло еще в плоть и в кровь, да и не могло войти – ведь новой модели отношений не возникло, – оно исчезло. Старая модель снова напомнила о своих правах. И произошло это потому, что, в сущности, никакой другой модели никогда и не было.

Я не собиралась с ней спорить. Но и перебивать – тоже.

– Я изучала патриархальную модель. Да, я отлично понимаю, что есть объективные причины, вызвавшие ее к жизни, но я не могла понять: почему в этой модели женщина всегда становится человеком второго сорта? Почему ее труд может быть, не такой яркий, ценится меньше, чем труд подростка, хотя подросток точно так же не конкурент взрослой женщине, как она сама – взрослому мужчине. Это загадка. Почему мужчина с уважением относится к старику или к инвалиду, который может совсем немного, но презирает женщину? Увы, я пришла к однозначному выводу: это общественное устройство создано самими женщинами. Да-да. Женщина хитрее и практичнее мужчины. Она пытается избежать лишних тягот. Желание побыть слабой, опекаемой, защищенной – оно проистекает из желания переложить ответственность за себя на кого-то другого. Вместо того чтобы быть с мужчиной равноправным партнером, нести с ним равную ответственность, женщина начинает хитрить и притворяться. Матери, и никто другой, учат дочерей быть вещью мужчины. Потому что так прожить легче. Это не просто нечестно или некрасиво, это подло. При этом подходе унижается не только женщина, но и мужчина. Его используют для решения задач, вовсе не нужных для выживания и развития. А потом его же и обвиняют во всех бедах. Но это лишь одно последствие из многих. Другое – мальчики в детстве не получают уроков уважения к женщине. Они видят, как мать унижается перед отцом, – и перенимают его модель, и ждут от своей жены того же самого поведения, какое демонстрировала их мать. Некоторые ждут с ужасом, но это ничего не меняет: другого они принять не способны. А самое ужасное – женщины утратили возможность дружить. В каждой особи своего пола они видят конкурентку. Женский мир – это мир ненависти, зависти и ревности. Разумеется, я утрирую. Сгущаю краски. Просто я хочу, чтобы вы поняли, почему я пришла к Ордену Евы.

Хикати положил ладонь поверх кисти Леони и нежно погладил ее. Она посмотрела ему в лицо.

– Если б ты была мужчиной, я бы похлопал тебя по плечу, – сказал он. – Но в любом случае я бы как-нибудь проявил сочувствие.

– Спасибо, Лоренс. Мог бы не объяснять. Уж тебя-то я знаю как облупленного. – Леони улыбнулась. – Мисс Берг, Лоренс – единственное известное мне исключение из общего мужского правила. Человек, который не способен на насилие. Жаль, что мы поздно встретились. Если бы я увидела его в мои четырнадцать, когда стала одиноким изгоем, моя жизнь сложилась бы иначе. Но мы встретились, когда мне было уже двадцать, я все для себя решила и искала не путь, а способы пройти по нему. – Она помолчала. – Орден Евы. Я услышала о нем, когда готовилась поступать в университет. Я мечтала стать врачом-хирургом. Но когда познакомилась с евитками, поняла, что главная проблема моей жизни имеет решение. И мой долг – ускорить это решение. Поэтому я стала психологом. Мне очень понравилась та модель, которую предложил Орден Евы. Женщина и мужчина – партнеры. Да, у них тоже были свои перекосы, особенно среди новообращенных. Этим женщинам невозможно было перестроиться сразу. Только в третьем поколении евитов новая мораль была уже естественной. А я была очень молода. И мне казалось, что если мир не переделать прямо сейчас, то через сорок лет он погибнет. Я не хотела ждать три поколения. Я думала, что рабская модель, когда одно живое существо принадлежит другому, довела мир уже до точки и дальше будет уже сплошная деградация. Я читала новости и понимала: мы гибнем. В Шанхае физически уничтожены особые экономические зоны, и даже через двадцать лет после этого чудовищного преступления китайцы отлавливали потомков жителей тех зон – и убивали. А год моего знакомства с Орденом Евы – это же был Год Огня. Вы разведчик, вы должны помнить этот год.

Я помнила, конечно. Год, когда пылал весь Фронтир. Год чудовищного мятежа в пятом радиусе. Год небывалого разгула пиратства. И даже на Сибири в тот год были волнения. Трясло нас качественно.

Именно в тот год мой отец получил тяжелое ранение, оставил армию и женился. Мы никогда не вспоминаем об этом, но женился он в госпитале, и на церемонии его рукой водил молоденький интерн – потому что папа был по самые брови в корсете. И никто тогда не верил, что папа сумеет передвигаться иначе, чем в экзоскелете. А мама никого не слушала. Рожала и рожала, одного за другим. Наверное, она и есть та самая загадочная и неуловимая счастливая женщина, которая не верит, что обстоятельства могут сделать ее несчастной. После рождения Криса отец оправился настолько, что смог обходиться без экзоскелета, а к моему рождению вообще словно забыл о былом ранении.

– Я не умела смотреть наперед. Мне казалось, мы катимся в пропасть, мы уже летим на дно, хотя думаем, что живем. И я, как мне казалось, нашла выход. Евиты – это мой фундамент. Но их слишком мало. Надо разом переделать всех женщин мира. Тогда мы спасемся. Я никогда не прислушивалась к их религиозным догмам, меня это не волновало. Я начала разрабатывать методики воздействия на сознание, которые позволили бы сразу изменить женщин. Потом поняла, что этого недостаточно. Надо работать и с мужчинами. Надо заставить их забыть свое прошлое и вложить новую мораль. Сразу, пакетом. И в этой морали не должно быть места для личной власти. Я никогда не была властной. Но я изучала власть. Чтобы понять, как уничтожить явление, нужно его познать. Я не избегала ничего в этой жизни. Я подчинялась и подчиняла. Своих дочерей я воспитывала без методик замены памяти – и потерпела поражение. Тогда я запретила им выходить замуж. Я боялась, что мои дочери передадут заразу власти и покорности своим детям. Я была уже одной из самых видных ученых в Ордене Евы. Я обучала специалистов, которые на местах работали с людьми. С годами я поняла, как же далека от цели, но обстановка в мире вроде бы успокоилась, и, значит, у меня еще было время для работы. А потом… – Леони грустно усмехнулась. – Потом я поняла, чем занимаюсь. И на кого работаю.