Война на пороге. Гильбертова пустыня

Наконец, к 6.00 подвалило соединение прикрытия из четырех крейсеров и двух эсминцев, готовое стрелять, сопровождать и даже что-то высадить, ежели этим русским мало покажется. Вторая волна десанта в районе 6.30 утра была воспринята гарнизоном Оха-Ноглики без всякий радости. Прежде всего, нашим не хватало боеприпасов. В обычном для летней Охи тумане японца, конечно, было занимательно выследить и убить, но они лезли и лезли. Два наших катера они раздолбали прицельным огнем, да и не катера были — так, бутафория одна. Командир роты послал сообщение о потерях к полудню, когда у него кончились и люди, и вертолеты. На одной из нефтяных платформ невесть откуда взявшиеся американцы держались до обеда, пока японцы не запустили к ним переговорщика, того убили, и ситуация провисла. Нефтяники подожгли нефть. Героическая платформа вырвалась из огня на своем вертолете и села на полуострове Шмидта. Потом эти рейнджеры, среди которых было два русских менеджера, как раз и сообщили Маше в Штаб и миру в Интернет о том, «какие, брат, дела». Туман сгущался, мешаясь с дымом. Горящую нефть никто не тушил. Стрелять по берегу вслепую было бесполезно. Корабли ушли, опасаясь поджариться изнутри, да и график развертывания операций второго этапа не ждал. Десантники потеряли свои цели, точнее, цели эти увязли. В Охе было нечего захватывать. Но там стреляли из каждого дома, а из разрушенных стрелять оказалось даже лучше. Взрывать все под корень у десантников не было возможности, да и задачи стереть Оху с лица земли командованием не ставилось. Чеченцы и бандиты в дружбе с ментами превратили Оху в

Сталинград, и грядущее в планах наступление врагов на мост явно захлебнулось. Русские пообещали своим интернациональным братьям по рыбе и нефти куш после войны, и те взяли на себя командование микроотрядами. Эти народности, привыкшие к партизанской войне, не сомневаясь укладывали юных десантников и только дивились: воевать японцам уже некем — детей посылают! Не лезло это в чеченскую голову. В тумане было легко ловить одиночных десантников сетью. Библиотекарша, немолодая, но крепкая тетка, просто надела вошедшему японцу на голову ведро, благо позиция у нее была подходящая — «вид сверху» — и ведро в руках. Он успел выстрелить, но пуля разбила окно, тут хранительница знаний озверела и без суеты уронила на юношу плохо скрепленный книжный стеллаж. Обнаружив струйку изо рта и остекленевшие глаза — следствие удара деревянного стеллажа с томами русских классиков повдоль и поперек тела, библиотекарша проводила себя в архивную комнатку и села подумать о вторжении. Больше всего ей не нравились взрывы. Она подкинула монетку — как лучше уберечься: остаться в невзрачном здании или выскочить и... куды бечь? По всему выходило, что стены, как и родные стеллажи, помогают лучше. Библиотека осталась цела. Ночью женщина разгребла книги вокруг японца, вытащила труп на улицу за дом и помыла пол: не сидеть же в грязи, даже если война. Библиотекарша была одинока и привыкла надеяться на себя. Она устроилась в архиве ца ночь, придвинув к двери старинные стенды городского музея, которые лежали в ее архиве с незапамятных времен. Она даже не стала курить, а прилегла на узкий топчанчик, прикрыв плечи платком, и уснула.

Японцы рапортовали, что взяли Оху, но не признали, что их наступление захлебнулось. Выяснилось, что вторая очередь десантирования промахнулась мимо Ногликов в тумане, вернулась, высадилась, но там тоже не прошло все гладко, и тоже горела нефть. Русские вгорячах раздолбали взрывом дорогу, недолго и простояла выстраданная магистраль: утром хлынул дождь и промоина вышла знатная. Парочка наших КАМАЗов в японских руках застряла в аккурат посредине небольшой глиняной реки. Это для японцев в но-

Cestui Tft^ccMXM* Елшл (Jс+ссмгм+А

вилку, а раньше, когда дожди, люди вообще туг на трое суток застревали, для нас не впервой.

4 сентября 2012 года. Владивосток. Утро

Кирилл, прилетевший из Сеула и севший на ремонтируемый Артем, рассказывал Гному и вице-адмиралу Леонтьеву:

— На Сахалине предполагается Львовско-Сандомирская операция.

Гном кивнул и перевел Леонтьеву:

— Мы в 1944-м предложили немцам на Сандомирском плацдарме сдаться. Немцы ответили стишками на русском: «мы в кольце и вы в кольце — посмотрим, что произойдет в конце». Байка есть такая сю старой войны. У нас теперь тут новая война. Застрелиться можно. Тут воюем. Тут торгуем. Тут доверяем. Тут проверяем.

— Знаю я твою байку, — ответил адмирал. — Ты мне скажи, друг ситный, что у нас с Курилами будет? Как это вы с командующим лодок туда не послали? Хотя бы дизельных. Там подводники в гневе, когда ими чужие командуют.

Они сидели на кожаном диване в приемной.

— Боюсь, «молодая не узнает, какой у парня был конец», господа, — заключил Гном. — Григорича-то отдавать придется. Сахалин меньше жалко, чем Григор'ича. Больше того, что я ему послал по воздуху, там не сядет.

— А что ты ему послал, майор вездесущий?

— Да «Илюшку» с десантом — сесть на брюхо и молиться, чтоб не взорвались. Еще вчера. Как мы с вами договаривались, товарищ командующий.

— Это ты не со мной договаривался, майор. Я за самолеты ответственности не несу, тем паче — гражданские. Это вы там с ВВС разбирайтесь. А Головко шутить не любит. Впрочем, ему тоже не до шуток. Слышали такое? У него горючки в обрез. Война идет, а горючее выбрано... Кем оно выбрано? Ладно. Московских Ханов после войны расстреливать будем, если нас самих не порешат за самодеятельность в международном масштабе. Что там у тебя с Курилами?

— Может, Григоричу пригласить туда ООН или НАТО какое? Больно место хорошее. Центр АТР, - озабоченно ответил Первый. Он шутил, значится, был вполне в ладу с собой и прочими планами.

– Ну, а как ваша челночная дипломатия, господин вице-адмирал?

— Мне бы челнок и другую вселенную, — в сердцах отозвался вице-адмирал. — Здесь японцы ядреную бомбу кинули в небушко, и теперь гадай их следующий шаг. Это называется «высотный взрыв электромагнитного заряда». Японцы все отрицают... Корейцы — тоже в тряпочку, вот Кирилл Андреевич прилетел из Сеула и молчит.

— Ну, я бы тоже отрицал. Корейцы совсем успокоились — не к ним непосредственно прилетело, значит — пронесет. А японцы там - рядышком совсем — тренируют свой Учебный флот. Смех на палке: тут воюют, тут тренируются, тут рыбу заворачивают по браконьерским углам. Ажно корейцы раздулись от предвидения. Мол, на страже мы! Видел я этих стражей! Но хоть оружие предлагают. Сбывают, то есть. На тебе, Боже, что нам негоже...Вертолеты у них, прямо скажем... Но своих-то мы не сделали: каких мог взять — таких поставят, — Кирилл умолк. — Корея сгорит в этом котле. Еще и мы опалимся, — грустно добавил он.

4—7 сентября. Северная оконечность острова Сахалин

— В общем, «пришел Наполеон к Москве сожженной», — объяснял Гном, закончив со своими «лодками», расчетами и прочей магией. Он был доволен Охинской операцией, правда, называл ее на совещании отвлекающей. Уже после войны Гном узнал, что, в довершение ко всему японскому горю, второй временный японский КАМаз расстрелял издалека первый — то ли по недомыслию, то ли что-то там напутали, в общем, поэтому воссоединение десантов не случилось, и, хотя войск в районе было больше, чем все русское население сахалинских северов, бродили враги, зачастую безрадостно и безрезультатно. Туман рассеялся к 7-му числу, в этот день их и выбили с территории, причем задумчивые американцы с героической платформы участвовали в войне вместе с нами, и никто из пятерых янки серьезно при зачистке территории от самураев не пострадал. Японцы, привыкшие к каким-то литературно компьютерным боям, так и не приспособились к русскому партизанскому стилю — «укуси и беги» и, наконец, устали. Охинцы, потерявшие город и половину жителей, всех остальных сразу объявили героями, в том числе в «лучшие люди» попал и «Владленовский» десант с северо-запада, наспех собранный в Приамурье, — как писали в Интернете.

— Ничего себе наспех, — возмутился Гном. — Продуманная тонкая операция. Из Хабаровска все время вопили, что «кто-то пойдет под суд за несанкционированное», но неотвратимо наступало пятое число, четвертый день войны, и Россия просыпалась...

— И «он сказал, держись браток, и я держался», — это говорил Первый в шифровальной, где Маша зашивалась смертельно без Гнома, но все равно кокетничала с бывшим шефом. Гном на сутки отправился командовать вместе с «сушей»: закончил свои «лодки» и на радость адмиралу Веревке четвертого сентября в ночь улетел в Хабаровск. Там он добрался до сухопутного штаба, где у него нашлись дружки, «крыша» и кофе. Он нарушал субординацию и правила полетов. Первый лишь спустя сутки узнал, что Гном с Владленом спелись по своей «Нуль-Т» связи и высаживали десанты на полуострове Шмидта транспортами, взятыми в Николаевске под честное слово, тут же нарушенное, «но уже было поздно». Что там, в Николаевском порту, делали два экраноплана, было совершенно непонятно. «У моста должны быть - как есть под трибунал!» — орал командующий. Но напрасно. Оказывается, Владлен еще два дня назад на «Сесне» вылетел в Николаевск и оттуда руководил погрузкой людей и техники... Никогда прежде он не ходил на эк- ранопланах. Мечтал. Сбылось.

«Атмосфера накалилась, — подумал Игорь, — раз группа распалась по своим задачам, не успевая координировать, просто доверяя, что все остальные впишут нужное в тот же контекст». На Игоре лежала экономика этой войны, и она буксовала, но ехала. Первый с Кириллом вообще удалились в международные таинства. Игорь чувствовал себя племенным быком, на которого вся надежда. А он уже очень устал.

Выжившие на охинской платформе американе транслировали свои интервью всему миру, несмотря на дипломатические ноты и протесты, харисменты и дивертисменты испугавшихся европейцев. Потому что война не кончалась, а они в Европе все еще решали, что же будет правильнее, а Америка не вмешивалась, и конец света витал черным бакланом над Боденским озером, и в европейских церквях как- то жалостливо звонили колокола, словно давая понять, что благородный Старый свет своею гуманистической, но согбенной позою не держит бразды влияния, и из старческой руки они выпадут уже сейчас. А кто подхватит — то неизвестно местному оракулу. Японского ига никто особенно в Европе не ожидал, но непонятное и непредвиденное вдвойне страшно, и средневековое мракобесие исподволь подсвечивало бюргерам чужим солнцем. Какими бы ни были хозяева суперпостиндустриальными, но вассалами оказаться — лучше смерть, - считал гордый Швейцарец, немец и, что уж совсем странно, поляк. И чтобы не бояться, надо воевать: раздолбать, наконец, Россию, ведь всегда все выигрывали именно от ее разгрома. Это была совсем уж странная логика статей и памфлетов ведущих политических обозревателей Европы. Но когда тебе страшно, логика убегает первая, за ней справедливость, а следом летит все наносные «христианские чувства».