Война по обе стороны экрана
Шрифт:
Я даю ей руку, пытаюсь что-то спрашивать, но интервью не идет (много лишнего, а сбить человека на нужное не получается, а на рассказ «от Адама и Евы» времени просто нет, запоминаю только фразу: я видела, как украинцы подорвали вход). Начинают снимать лежачих с брони. Прямо в процессе этого подскакиваю к солдату – рассказывает, что обстановка сложная, сильные обстрелы, и из минометов бьют сильно. Вывозим сколько получается, в первую очередь – женщины и дети. Людей еще очень много. Из-за корпуса
Дима проветрился
Водитель Дима стоит за стеной совершенно протрезвевший, вздрагивая от каждого взрыва, и тихо говорит, практически сам с собой: поехали, пожалуйста. Пишем интервью ждущих на стульях отъезда на микроавтобусах волонтеров. Истории рассказывают страшные. Азовцы, заходя в больницу, сразу предупредили: вы для нас скот, если будете мешать – убьем. Делайте что хотите. Все.
Люди спустились в подвал. Из врачей осталась только семья Щепетильник – отец, мать и сын, все трое – врачи. Помогали, как могли. Далее дословная расшифровка женщины в розовой куртке (говорит очень эмоционально, срываясь на плач): «Пусть вы прокляты будете, вэсэушники, которые нас якобы защищали! Вы стреляли в нас, сидели на четвертом этаже… Говорите, что вы нас защищаете, да вы стреляли в нас… Пусть вы прокляты будете… Зеленский, если бы ты знал, как они тебя обсирали». (Это уже в сюжет не вошло.) И далее, она же: «Вот, на старости лет…» (Показывает культю ноги.) «Зеленский, пусть твои дети будут в ответе за это за все».
Все – абсолютно все – рассказывают, что приход наших войск был как глоток свежего воздуха. Добрые и отзывчивые, пришли помогать. Первым делом дали воды, многие не пили вдоволь и нормального качества воды с самого начала событий.
Кто желает порассуждать об ответственности за все происходящее,
знайте, пожалуйста, что в полностью разрушенном городе наши, русские войска встречают как освободителей. Украинцы вели себя как оккупанты и даже хуже. Я объясню. Обычные оккупанты не ненавидят людей на захваченной территории, они им, как правило, безразличны, и задачи, которые они решают, лежат никак не в эмоциональной плоскости. Эти же ненавидят все русское, и в первую очередь русских людей и русскую землю, которой, безусловно, является истерзанный и уничтожаемый именно ими и именно поэтому Мариуполь. «Донбасс будет украинским – или безлюдным». Ведь были эти слова, мы их помним. И не дай бог им сюда вернуться для воплощения своего черного и пещерного украинства (против которого в здоровом и нерадикальном ключе лично я ничего против не имею). Мариуполь сейчас – город неожиданных встреч. Уже уезжая, встречаем депутата Саблина (Шпагина, как его называют в шутку чеченцы, показывая жестами фехтование). Он сам родился и вырос здесь, сейчас отвечает за межпарламентские контакты с ДНР. И привозит, и привозит сюда тонны еды, воды, лекарств… Лучший друг директора школы номер 5 и всех, кто имеет отношение к гуманитарной помощи и ее распределению. Записываем интервью, говорит он много, но я спрашиваю главное, что интересует лично меня. Как город будет входить в зиму. Ответ получился интересный – в зиму однозначно город будет входить с отоплением, водоснабжением, электричеством, газом, канализацией и прочими благами цивилизации. Я хочу в это верить, очень. Но возможно ли это? Сейчас, отвечает, мы делаем за два дня то, на что обычно уходит два месяца. Время невероятно сжалось.Мы прощаемся, едем на выезд из города – по его широким и пустым проспектам, уворачиваясь от лохмотьев свисающих и валяющихся проводов. Я вспоминаю, что мы так и не отдали ни воду, ни хлеб, ни шоколад. Проезжая перекрестки, встречаем людей с детьми. Чем дальше, тем больше. Даем им шоколадки – они радуются. Родителям предлагаем хлеб – они радуются тоже. Малыш на трехколесном велосипеде от избытка чувств предлагает мне свою змейку из треугольничков. На Олимпийской улице, за которой уже поля, видим женщину, стоящую у калитки дома, разрушенного полностью. Ситуация распространенная, значит, что люди живут или в летней кухне, или в каком-то сарае. Останавливаемся и предлагаем хлеб. Женщина, хромая, начинает идти к нам, и я понимаю, что мы сделали все правильно: с такими ногами ни за какой гуманитаркой она не доковыляет. Она начинает плакать и обнимать оператора, который сидит на пассажирском сиденье. Просит воды – мы даем ей и воды тоже, конечно же. «Когда это все кончится, милые, родные, когда, скажите?»
Конец ознакомительного фрагмента.