Война по понедельникам

— А вы, смотрю, здесь неплохо устроились. Военный городок. Запасы, небось… Жратва, оружие, техника… И хозяин у вас ничего: толковый мужик, профессионал. Думаю, мне у вас понравится.

— Иди.

На дальней окраине был овраг. В новые времена кто-то там жил в этом овраге, кто-то из новых хищников. Из людей хищника никто не видел, но мертвецы, сброшенные в овраг ночью, к утру бесследно исчезали. Очень удобно. Своих, конечно, ни в коем случае, своих закапывали, в овраг — только чужих.

Валентин вел Жору и думал, какой же это будет по счету? По его личному счету. Седьмой или восьмой? Одиннадцатый или двенадцатый? Двадцатый или двадцать пятый? Собственно, он и не считал их никогда. А вы считаете количество пораженных в тире мишеней, занимаясь стрельбой сравнительно регулярно? К тому же сам процесс давно уже был отработан до автоматизма: допрос у старика, словесный код, определяющий приговор, веселый после спада нервного напряжения пленник, овраг, выстрелы в упор. А чем отличается один вечер в тире от другого?

Валентин их никогда не жалел. Для него это было бы просто нелепо — жалеть бумажные декорации. Но взгляда приговоренных, последнего ищуще-умоляющего взгляда, он все-таки избегал. Чисто инстинктивно.

Жора заметил овраг, только чуть не сорвавшись с его края вниз. Он замер там, сразу все понял. В овраге сконцентрировалась, сгустилась особая тьма, черная, непроницаемая для зрения; прыгнуть туда Жора бы не решился: и он тоже знал, как опасны теперь подобные места.

Он обернулся:

— Нет!

Однако Валентин уже вскинул карабин, передернул привычно затвор.

— Нет!!!

Валентин выстрелил.

Пуля попала пленному в живот. Он полетел вниз, мгновенно сгинул во тьме. Вслед с тихим похоронным шорохом посыпались мелкие камушки.

Валентин поставил карабин на предохранитель, забросил его за плечо. Развернулся. Наступил, уходя, на выпавшую гильзу.

Сегодня ему снова удалось не встретиться взглядом с жертвой. И на какой-то миг это принесло ему облегчение. Он шел и твердил про себя заученно привычное слово, что было для него не только и не столько обоснованием, объяснением случившегося с миром, но и оправданием, в чем он никак не хотел себе признаться: «Декорация, декорация, декорация. Декорация, дьявол вас всех побери!..» 

Антон отложил книгу, давая отдых глазам.

Нельзя сказать, чтобы прочитанное ему очень уж понравилось. Нечто вроде этого, похожее он читал и ранее: то ли у Стругацких, то ли у Саймака. Сама по себе тема мира Земли после Пришествия была одной из основных в современной фантастике, и мало кто из писателей не уделил ей внимания. Но в данном случае, как уже нами отмечалось, Антона привлек не столько сюжет, сколько типаж героя «Обратной связи», его упорное нежелание верить в реальность изменившейся Земли. Валентин с его декорациями в стиле солипсизма хорошо был понятен Антону сейчас, вызывал сочувствие, сопереживание даже, что всегда способствует усвоению художественного текста. Поэтому где-то минуты через две Антон продолжил чтение, увлеченно перелистывая страницы. В ПОИСКАХ ОБРАТНОЙ СВЯЗИ (Фрагмент второй) 

…С двумя или тремя машинами они легко бы управились. Это было бы вполне по их силам. Но в этот раз машины перли одна за другой, и было их никак не менее двух десятков.

Почти сразу они прорвали оборону, двинулись на городок страшной лязгающей лавиной, своротив ограждения и поливая все вокруг шквальным огнем.

Валентину повезло. Он находился там, на переднем крае; рядом взорвался снаряд, осколками изрешетило Романа, тот успел только крикнуть: «Бля-я-я!», потом захрипел, корчась в песке; а ему только опалило брови, да совсем чуть — волосы на голове. И пока он приходил в себя, обалдевший и контуженный, машины прошли мимо, были уже где-то далеко за спиной — оттуда доносились звуки выстрелов, грохот, крики.

Валентин сидел минут двадцать, уперев руки в землю, тряс головой. И когда несколько очухался, то оглянулся и увидел прямо позади в полукилометре пылающий механизм, один из своры уродцев, — кто-то все-таки сподобился подпалить его; увидел, как другой, открытая платформа на четырех членистых лапах, прошагал в брешь в ограждении городка, на ходу выплюнул длинную струю огня в направлении сторожевой вышки, откуда кто-то с невероятным бешенством стрелял из пулемета; увидел, как вышка вспыхнула подобно сухой деревяшке, разбрасывая искры.

«Что же это делается?» — замычал Валентин. Он пытался встать, но сил в ногах не было; он снова упал, покатился по земле, по каменному крошеву, по пропитанному кровью песку, почувствовал только, как вдруг сразу намокли брюки. Запахло мочой.

А машины все шли и шли — целый парад механического бреда, и Валентин, лежа на спине, снизу вверх смотрел на это, и, заходясь, колотилось сердце, потому что казалось, так всегда будет: он будет лежать в луже из чужой крови и собственных нечистот, а они будут идти-идти-идти, идти мимо, пока какая-нибудь одна из них не выбьется в обгон остальных из колонны и не перемелет его лязгающими траками, смешав с горячей грязью. Он потерял сознание, а очнулся утром и понял, что сможет теперь встать и идти. Он встал и пошел.

Догорали крайние строения городка; ветер нес запахи паленой резины и крови, запах пороха. Еще с той стороны можно было услышать короткие выкрики, одиночные выстрелы и… кажется, смех? На последнюю отчаянную попытку оказать сопротивление это похоже не было: скорее, победители праздновали победу.

Совсем рядом, в двух шагах, Валентин услышал стоны и направился туда. Стонал кто-то из защитников, однако в сумраке невозможно было опознать его по закопченному изуродованному лицу. Но Валентину показалось, что это сам Маврин.

Человек дышал с хрипом. И Валентин понял, что жить «Маврину» осталось два-три часа от силы, и ничем помочь здесь уже нельзя. Да и смысл какой — помогать кукле? Он побрел дальше, в одном только месте наклонившись и подобрав брошенный автомат. Он шел без цели, в утреннем зыбком сумраке, и ни одной мысли не было у него в голове.

И повезло Валентину набрести на патруль. Как утопленнику повезло. Таинственный «босс», видно, времени зря не терял, и патрулирование было организовано по всем правилам.

— Пароль!

Валентин вздрогнул, остановился, но потом, сразу сорвавшись с места, побежал, как безумный, никуда не прячась, не петляя даже, напролом сквозь кустарник в лес.

Матерясь, патрульные открыли огонь, очередями сбивая ветки. Но были они поддатые — в такую ночь да чтоб трезвым остаться! — и мазали поэтому совершенно виртуозно. Валентин ушел от них, но в темноте и буреломе леса быстро заблудился, потерял направление, а под конец сверзился в какой-то овраг, прижался к земле; нервы у него не выдержали, он громко разрыдался.