Война потерянных сердец. Книга 2. Дети павших богов

– Он вернется, – сказал Зерит.

«Пусть бы попробовал не вернуться! – подумала я. – Должен!»

– Почему он? – спросила я. – Почему ты поставил во главе армии того, кто так тебя ненавидит?

– Потому что он хороший полководец.

– Уверена, у тебя много хороших.

– Может, я выбрал его потому, что он меня ненавидит, а я смог его заставить.

Я метнула на него взгляд. Зерит, непринужденно опираясь о каменную стену, кривил уголки губ в улыбке. Внешне смотрелся беззаботным, как угревшийся на солнышке кот.

Но я заглядывала глубже.

Что-то во всем этом было не так. Небрежная поза хорошо отработана, заучена, и улыбка как бы вымученная, и приторный до липкости голос с деланой ленцой…

Нет. Не так все просто. Не совсем так.

– Что ты на меня так смотришь? – Зерит склонил голову к плечу.

– Помнишь нашу первую встречу? Мне было, наверное, лет четырнадцать.

Он хмыкнул:

– Пожалуй.

– Я так взволновалась, увидев такого же, как я. Пусть и с некоторыми отличиями. – Я коснулась золотистых пятен на своем лице и с усмешкой подняла бровь. – Я просила рассказать мне об Аре, и ты взял нож и вырезал на яблоке очертания континентов. Трелл, и Бесрит, и даже земли фейри. Показал мне, где расположена Ара.

– Не припоминаю. – Его улыбка стала отчужденной.

– Конечно, ты забыл. А я хранила то яблоко, пока совсем не прогнило.

Я и сейчас помнила, как это выглядело: белая мякоть сморщилась, пестрая кожица «континентов» проедена мухами. Я все испробовала, пытаясь его сохранить, – невозможное дело удушливо-жарким треллианским летом. К тому времени как я наконец сдалась и его выкинула, яблоко выглядело погибшим миром – почерневшим, распадающимся, как гниль, которая теперь зарождалась на телах под моими пальцами. Зерит к тому времени был, конечно, далеко за морем. А я, выбросив яблоко в помои, вернулась в свою комнатушку с одной мечтой – о том, что лежало за ее глухими стенами.

– Я была так молода, – сказала я, – что приняла за доброту то, что ты со мной сделал. Ты, Зерит, всегда умел подвесить перед носом целый мир так, что чудится – только руку протянуть.

Я плотнее закуталась в плащ, сунула в карманы заледеневшие пальцы и направилась вниз.

Умом я понимала, что семья Макса была из важных. Но, проходя коридорами поместья Фарлионов, видела ее новыми глазами. Увидеть самой – совсем не то, что в отпечатках памяти Решайе. Те смутные картины не передавали размаха и непривычной красоты. Макс редко говорил о родных. А теперь я в точности представляла, чем были Фарлионы до их гибели. Такое поместье подобает семейству в двух шагах от вершины власти.

Коридоры были увешаны картинами. Я задержалась перед женским портретом: длинные темные волосы, устремленные вдаль карие глаза. На губах полуулыбка – такая же, как у Макса, когда он уходит в свои мысли. Наверняка его мать. Рядом был мужчина – черноволосый, с сединой на висках, с глубокими улыбчивыми морщинами, всей лепкой лица так похожий на Макса, что я с одного взгляда узнала его отца.

Сзади прозвучали легкие шаги.

– Нам сегодня же надо браться за дело, – сказала Нура. – Работать над стратегией. И упражняться, конечно. Взять Казару будет не просто, наши силы разделены. Нам во многом придется полагаться на тебя. И чем раньше мы возьмем столицу, тем скорее закончится этот кошмар.

Я впервые видела Нуру такой многословной, и впервые она так открыто выражала отвращение – не считая вчерашнего метания ножей в столовой. И еще что-то появилось в ее голосе – отзвук скрытой неловкости. Я даже заметила, как дрогнуло ее лицо под маской ледяной невозмутимости, едва мы вошли в этот дом.

Я развернулась к ней:

– Почему ты промахнулась, бросая ножи?

Она растянула губы:

– Думаешь, тебе одной хватило дури пролить кровь на договор?

А-а…

Теперь, когда это прозвучало, выглядело совершенно очевидным. Как я раньше не поняла.

– Ты не можешь действовать против него.

– Убить точно не могу.

Она выразилась иначе, чем я. Стоит взять на заметку.

– Мы с Зеритом… никогда не ладили, – сказала она. – А всякий Второй – неудачливый соперник верховного коменданта и наследник его власти. Заручиться клятвой верности – разумно. Как бы я ни презирала этот путь.

Казалось, слова причиняли ей настоящую боль. Я не сомневалась, что ей это действительно ненавистно. И не сомневалась, что это – единственная причина, по которой Зерит еще жив.

– В этом мы с тобой заодно, – добавила она. – Нам обеим желательно покончить с этим как можно скорее.

Я не ответила. Сделала несколько шагов по коридору, без всякой цели, разглядывая другие полотна. С них смотрели темноволосые, темноглазые подростки. Потом я остановилась, увидев лицо, от которого сжалось сердце.

Он поразительно переменился. На этом портрете Макс был юным, почти мальчишкой. Лицо мягче, да. Но прежде всего разительно отличались глаза – у мальчика не было знакомого мне холодного, пронзительного взгляда.

– Он выглядел совсем другим.

– Он и был другим – в те времена. Не таким… боязливым. Если чего-то хотел, готов был на все. – Нура смолкла. И не сразу, с отзвуком грусти, добавила. – Он был невероятно одарен.

Она так это сказала, что у меня зубы заскрипели. «Был невероятно одарен» – как будто потом он все дарования растерял. И «на все готов» звучало у нее как что-то похвальное.

Макс увидел, во что обходится война, и счел цену неприемлемой. Не от робости – от жалости. А этот ребенок, что надменно смотрел на меня со стены? Он был не отважным, а глупым. Сколько я видела молодых треллианских солдат с таким взглядом – взглядом, говорившим, что они заранее отпустили себе вину и то, что они сейчас со мной сотворят, – просто еще один шаг в их «на все готовы».

Он ничего не потерял. Он кое-что приобрел.

Я отвернулась.

– Сиризены сказали мне, что беженцы устроены, – произнесла я. – Хочу их увидеть, прежде чем браться за другое.

– После можно будет.

– Я прежде всего повидаю их. Потом будем работать.

Видно, она по моему голосу поняла, что спорить бесполезно, потому что с досадой вздохнула:

– Хорошо, если ты настаиваешь.

Это были не дома – лачуги. Треллианских беженцев разместили в больших уродливых строениях у городской черты; камень крошился, дерево прогнило. Внутри они оказались разбиты на маленькие комнатушки, что было бы и не плохо, не будь они такими ветхими и запущенными. И местность кругом выглядела не лучше. Здания стояли за пределами столицы – достаточно близко, чтобы над ними нависали стены и виднелись башни за стенами. Так близко, что у меня вспотели ладони при мысли о скором сражении за город.

– Здесь безопасно, – заверила в ответ на мой вопрос Ариадна. – Никому эта земля не нужна. Да и не станут ни Авинесс, ни Зерит разрушать город, который рассчитывают занять, – ни внутри стен, ни снаружи.

Мне это не нравилось. Совсем не нравилось. И я холодела, будто в ледяной тени, вспоминая все, чего не додумалась внести в договор. Я не один час обдумывала свои требования, постаралась избежать всех возможных ловушек. Но могла ли я предотвратить вот это? Как было подобрать слова, требующие, чтобы уборные работали и окна были целыми?