Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942
Шрифт:
…Хотя, конечно, мне и очень неудобно писать об этом, но именно на данном месте своих воспоминаний я посчитал нужным отметить, что в годы войны многие из русских, украинцев, белорусов, евреев и лиц других национальностей, имевших, как правило, очень плохое воспитание и образование, обзывали уроженцев Кавказа и Средней Азии – жгучих брюнетов и особенно тех из них, которые исповедовали ислам, – отвратительным оскорбительным словом «черножопые». Рассказывали, когда такой брюнет – совсем неграмотный мусульманин бывал вдруг в бою ранен, то очень многие его соплеменники или одноверцы сразу же сбегались к нему кучей, сильно кричали при этом, обращаясь к Аллаху и практически совсем не помогая раненому товарищу. А в это время вражеский минометчик немедленно открывал по той куче точный огонь, в результате
…Далее наши машины проехали немного, завернули влево и по узкой дороге вошли в лес в глубь него километра на полтора, пока не доехали до небольшой поляны, где и остановились. Там же среди елей и сосен оказались наши танки, замаскированные лапником. Тут мы все высадились с грузовиков, а шоферы так же, как и танкисты свои танки, загнали автомашины среди деревьев так, чтобы их не заметили сверху самолеты. Убрав с грузовиков личные вещи и оружие, а частично – и ящики с боеприпасами, все в первую очередь занялись рытьем для обеих пушек позиций. Расстояние между позициями составляло не менее 25 метров. Работа по рытью позиций не была трудной, так как грунт представлял собой хороший желтый песок. После того как позиции были готовы, мы загнали в них обе пушки, которые хорошо замаскировали. Рядом с ними уложили нужное количество ящиков со снарядами. Установили на место и пулемет с патронными лентами. Нашли поблизости ручеек, откуда можно было брать воду для личной гигиены и других целей.
Дальше поступила команда вырыть среди деревьев для проживания личного состава батареи две большие капитальные землянки-бункеры с двумя накатами бревен сверху, а сначала соорудить шалаши, чтобы в них можно было всем ночевать и дневать до окончания земляных работ. В шалашах каждый из нас содержал и личное оружие.
Рытье и обустройство землянок длилось трое суток – ровно столько, сколько танковой бригаде и батарее дали побывать на новом месте. Разумеется, пожить в этих землянках нашим людям вовсе не пришлось. Кстати, то же самое у нас имело место много раз и в дальнейшем: бывало, только-только закончим рытье и обустройство капитальных землянок, так сразу же поступала команда сняться с места и двигаться дальше. При этом бывало очень обидно за бесполезно выполненную тяжелую работу.
Устройство шалашей совсем не составило труда. Погода, к счастью, в те дни и ночи оставалась сухой и теплой. Солнце днем хорошо грело. Ночью спать в шалашах и находиться вне их было не холодно. Конечно, всем бойцам не пришлось обойтись без несения дежурств и караульной службы. Но в основном многие занимались днями строительством двух землянок.
В эти дни я выпустил один боевой листок. Этим я занимался часто по поручению комиссара Воробьева. Накануне для получения необходимых материалов мне пришлось побывать в штабе нашей танковой бригады. По дороге туда и обратно я видел, что другие подразделения бригады также роют землянки. Кроме того, стал свидетелем, как на опушке леса какая-то «чудная» группа бойцов мотострелкового батальона учится… маршировать с громким пением в строю соответствующих песен. При этом бросилось в глаза, что пожилой и худенький старший сержант – командир этой группы по своей внешности очень похож на моих соплеменников. В этом можно было убедиться и по акценту подаваемых им на русском языке команд.
Я невольно остановился и загляделся на то, как он красиво демонстрирует своим подопечным строевой шаг, держа прямо спину и голову и выбрасывая вперед ноги. А затем, когда он остановил для отдыха свою группу, я подошел к нему и с ходу тихо, чтобы не услышали меня его подчиненные, поприветствовал его на моем родном языке. Тот совсем не удивился, ответил мне тем же и повел со мной дальше разговор на нашем общем чувашском языке. Между прочим, он заявил, что воевал еще в гражданскую войну командиром взвода в Чапаевской дивизии и что был лично знаком и много раз разговаривал по-чувашски с самим В. И. Чапаевым (точнее – Чепаевым), который якобы чувашским языком владел как родным, так как был уроженцем Чувашии. Но был ли Чапаев чувашом, спросить у соплеменника я не догадался. Жалею также, что не познакомился с ним как следует, так как больше
его уже не видел.В те же дни вместе с коллегами мне несколько раз пришлось сходить за завтраком, обедом и ужином для всего своего взвода на полевые кухни, находившиеся от нас на расстоянии не менее одного километра. «Путешествия» на эти кухни были интересными, поскольку по дороге туда и обратно можно было увидеть и услышать что-то новое, и, кроме того, это позволяло испытывать какое-то разнообразие в жизни.
Рано утром 6 мая поступил приказ командира танковой бригады срочно покинуть данное место и двинуться дальше на северо-запад. Мы быстро собрались, сняли с позиций обе пушки и пулемет, прицепили орудия к грузовикам с открытым кузовом и установили пулемет с патронными лентами на грузовую машину ЗИС. Командир батареи старший лейтенант Сахаров сидел рядом с шофером в кабине первой машины, а политрук Воробьев – в кабине третьей машины.
Между обоими грузовиками, тащившими за собой пушки, ехала машина с закрытым кузовом, в кабине которой находился вместе с шофером старшина Ермаков. Я сидел в кузове четвертого – замыкающего – отечественного грузовика ЗИС, везшего на себе также подготовленный к стрельбе пулемет. Рядом со мной расположился командир взвода лейтенант Кирпичев.
Погода была несолнечной и прохладной, из-за чего все ехавшие были одеты в шинели и пилотки. Личные оружие и вещевые мешки каждого (кроме наводчиков) были сложены на дно кузова. Ехали по сильно заезженной, с ухабами проселочной дороге. Выехав из леса, сначала по старому, еще крепкому короткому мосту переехали небольшую речку – приток Северского Донца. Затем оставили справа расположенный по обоим берегам этой речки очень зеленый сельский населенный пункт и повернули на северо-запад.
По существу, мы тронулись в путь от правого берега Северского Донца, который на нашем участке протекал с севера на юг. В этом случае у любой реки правый берег круче, чем левый. Поэтому некоторое время нашим автомашинам пришлось преодолевать большой участок пути со значительным уклоном вверх, то есть ехать в гору. Однако наши три английских грузовика «Бедфорд» и особенно два из них, тянувшие за собой пушки, не были приспособлены к таким тяжелым условиям движения. Вследствие этого более получаса мы ехали в гору медленно, а однажды даже всем пришлось слезть с грузовиков и толкать сзади первую автомашину, а также прицепленную к ней пушку.
Дальше со мной случилась неприятность: лейтенант Кирпичев, державший в руках и рассматривавший какую-то важную часть дальномера, нечаянно выронил ее из кузова на дорогу. Пришлось остановить наш грузовик громким стуком снаружи в его кабину шофера. Но пока тот остановился, машина проехала вперед еще не менее ста метров. Тут лейтенант Кирпичев попытался слезть с грузовика. Но я, учитывая, что мой командир всегда хорошо относился ко мне, мгновенно решил выполнить эту работу за него. Поэтому выпрыгнул раньше, чем он, из кузова и изо всех сил быстро побежал под гору по дороге к месту падения предмета, нашел и поднял и попытался так же быстро возвратиться с ним назад. Однако не рассчитал, что обратная дорога все еще идет в гору и двигаться по ней с той же скоростью, что при движении под гору, было невозможно.
В результате я, как и многие сослуживцы, сильно ослабший в последнее время от недоедания и прочих невзгод, вдруг почувствовал, что ноги при беге требуют слишком больших усилий, сердце стало биться более учащенно и что-то стало давить на левую грудь. Начал задыхаться, и закружилась голова. Сильно раздражало то, что мешают бежать длинные полы новой шинели. Но все же я достаточно скоро добежал до грузовика, а подняться сам на его кузов уже не смог, и товарищи с лейтенантом, слезшим на дорогу, вынуждены были мне помочь.
В тот же день к обеду наши автомашины благополучно добрались до большого села Лозовенька (тогда местные жители называли его Лозовеньки), расположенного совсем недалеко от передовой линии фронта. Здесь наши командиры, предварительно переговорив с хозяевами, прежде всего отвели каждому боевому расчету батареи для проживания по отдельному подворью, состоявшему из окрашенной снаружи и изнутри известкой и крытой соломой белой хаты-мазанки с земляным полом и двора с разными белыми же постройками для содержания скота и птицы.