Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942
Шрифт:
Скоро мимо батареи начали проходить группы легко раненных, направлявшихся в тыл самостоятельно или в сопровождении кого-либо. Проехали над балкой севернее места расположения батареи и несколько автомашин с тяжело раненными бойцами и командирами.
После 14 часов дня я, стоя на кузове грузовика ЗИС рядом с пулеметом и ожидая появления полевой кухни с обедом, поглядел на юго-запад и увидел вдалеке, что туда, в тыл, форсировав обратно реку Берестовая, движется большая колонна танков и другой техники. (По-видимому, это был 23-й танковый корпус, наступавший раньше слева от нас на северо-запад и который сегодня высшее командование решило немедленно перебросить на помощь войскам Южного фронта. Об этом мне стало известно совсем недавно из соответствующих литературных источников.) Появление этих танков на горизонте
Оба зенитных орудия и пулемет, который теперь обслуживал и я в качестве помощника наводчика и подавателя лент с патронами, без промедления открыли по целям огонь. Однако стрельба не дала положительного результата. Сначала самолеты, как и вчера, не трогая нас, спокойно пролетели вперед. Но на обратном пути, видимо где-то уже почти полностью отбомбившись и отстрелявшись, принялись с оставшимся боекомплектом за нас, а также за стоявшие недалеко автомашины и два ремонтируемых танка. Сделав на небе пару разворотов, они дали по нам несколько пулеметных очередей и побросали вокруг как попало небольшие бомбы.
Командиры и бойцы батареи, непосредственно не занятые стрельбой, быстро укрылись в это время в окопах, а остальные, и я в их числе, не обращая внимания на свист пуль и падавшие рядом осколки от бомб, продолжили стрельбу. Особенно хорошо постреляла пушка второго взвода, над которой «колдовал» первым наводчиком мой земляк и соплеменник старший сержант Василий Алексеев. Наверное, в значительной мере благодаря Василию, к великой радости всех нас, один из пикирующих бомбардировщиков загорелся в воздухе и где-то впереди рухнул на землю, подняв огромный столб пламени и дыма. Однако кто был конкретным исполнителем этого события, сказать было невозможно.
Самолеты полностью разбили пару не принадлежавших нам автомашин, убив или ранив их водителей, повредили машину медсанчасти и ранили несколько других лиц, не сумевших вовремя и надежно укрыться от пуль и осколков бомб. Легко была повреждена одна наша английская автомашина «Бедфорд», тянувшая за собой пушку, и совсем не пострадали оба ремонтировавшихся танка.
Очень плохим последствием налета авиации противника оказалось для всей зенитной батареи то, что уничтожило бомбами подъезжавшую к нам полевую кухню вместе с грузовиком ГАЗ. Из-за этого, конечно, в этот день весь личный состав батареи остался без более или менее сытных горячих обеда и ужина. А многих бойцов, кроме того, очень огорчил тот факт, что на кузове разбитого грузовика находился и пропал бидон с водкой. К счастью, водитель той автомашины и повара, успевшие при появлении самолетов укрыться, не пострадали.
Между прочим, весь этот период, несмотря на получаемое совсем недостаточное и плохое питание, я не чувствовал себя голодным, потерял аппетит и даже имел отвращение к любой пище, в то время как мои коллеги только и думали о том, чтобы досыта наесться. Мне чаще всего хотелось пить, жажда мучила постоянно. И вероятно, причиной этому было то, что я принимал ежедневно вечерами хинин из-за заболевания малярией. В результате с каждым днем я слабел и слабел физически, но как-то все же держался на ногах.
О несчастье с полевой кухней нам сообщил подошедший проведать своего подопечного мальчика Леню старшина Ермаков. Он дополнительно заявил, что теперь всему личному составу батареи в лучшем случае только до завтра придется питаться сухим пайком. И поскольку в этот момент уже давно прошло обеденное время, мои коллеги-пулеметчики вытащили каждый из своих вещевых мешков вяленую рыбину, два-три сухаря, несколько кусочков сахара и закусили ими, запив съеденное водой из стеклянных фляг. Я же, совсем не имевший желания есть, ограничился тем, что выпил лишь глоток воды из собственной фляги, подвешенной за спиной на поясном ремне. А напиться досыта, несмотря на большую жажду, не решился,
так как питьевую воду надо было экономить, поскольку поблизости ее трудно было найти и набрать во флягу.Примерно часам к трем с половиной дня над нашей балкой начали двигаться на восток другие уцелевшие в боях танки нашей, 199-й, и 198-й отдельных танковых бригад, которые накануне тоже переехали обратно реку Берестовая.
Танки вместе с мотострелковыми батальонами покинули передовую линию фронта, оставив ее полностью в распоряжении пехотных частей. Между танками двигалось и множество разных автомашин с прицепленными к ним орудиями и без них, а также редко – мотоциклы.
Теперь, по логике, и нашей батарее предстояло немедленно сняться с позиций и последовать за танками 199-й отдельной танковой бригады, так как мы входили в ее состав, но, по-видимому, нам приказа об этом еще не было. Опять можно было ожидать налета вражеской авиации, но пока все шло спокойно.
Вдруг к ремонтировавшимся двум танкам у берега речки в балке подъехала грузовая автомашина ГАЗ, на открытом кузове которой сидели на двух скамейках несколько красноармейцев с винтовками, а между ними – человек без оружия. К этой машине стала собираться большая толпа. Нам стало интересно, почему же это происходит. Старший сержант Чиж попросил меня присоединиться к той толпе, узнать, в чем там дело. Я быстренько прибежал туда и увидел, что на машине находятся двое часовых и охраняемый ими человек, оказавшийся… пленным немецким солдатом. Он был молоденьким, примерно моего возраста, но несколько выше меня по росту и, как я, тоже худеньким. На нем был такой же мундир, как и у того погибшего немецкого солдата, тело которого мы видели 13 мая.
Сразу можно было догадаться, что пленный является рядовым. Часовые сказали, что его взяли в плен сегодня утром в том самом лесу, где я вчера с товарищами побывал. Якобы он сидел более суток на дереве, а потом слез с него, пытался выйти к своим и при этом был пойман с рацией и автоматом в руках.
Многие присутствовавшие громко кричали на пленного, грозились его прикончить, но часовые не давали им это сделать. Особенно отличился пожилой сержант-водитель ремонтировавшегося танка, попытавшийся даже взобраться на грузовик. Он возмущался тем, что его семья в Смоленской области, оккупированной врагом, теперь вынуждена терпеть великие муки, так как «немецкие изверги-фашисты издеваются над ней и держат ее в голоде. А может быть, семьи уже нет и в живых».
Однако не все были так агрессивны к пленному, как этот смолянин. Они пытались, даже совсем не зная немецкого языка, вступить с ним в разговор и задавать ему вопросы. Но тот, как мне тогда казалось, мелко дрожал от страха перед окружавшими его чужими людьми, молчал и бросал на всех беспокойные и умоляющие взгляды.
Мне удалось протиснуться близко к грузовику и громко задать пленному по-немецки первый пришедший в голову простенький вопрос одним словом: «Infanterie?» («Пехота?») И тут все окружавшие автомашину лица вдруг затихли, удивились моему произнесенному немецкому слову и стали ждать ответа от немца. «Nein, nein. Funker» («Нет, нет. Радист»), – произнес тот, почувствовав какую-то надежду. Я перевел сказанное пленным на русский язык и вызвал тем у всех повышенный интерес к этому человеку. «Значит, он был разведчиком и по рации сообщал своим о наших передвижениях и силах», – сказал кто-то.
После ответа на мой вопрос немец сам задал мне вопрос о том, что его ожидает, и, не дождавшись ответа, начал говорить и говорить. А я, до сих пор фактически еще никогда не слышавший живой и быстрой немецкой речи, не мог многого уловить и понять. Тогда я подумал, что, может быть, немец сам расскажет по-русски о том, что он хочет, если воспользуется моим немецко-русским словарем. И поэтому сказал ему: «Ich habe Deutsch-Russisches W"orterbuch, sagen Sie mit ihm russisch, was Sie wollen» («У меня есть немецко-русский словарь, скажите с ним по-русски, что вы хотите»). Затем протянул немцу свой словарь. Но тот лишь замахал руками, дав понять, что не хочет брать эту мою книжечку. Одновременно он ответил: «Kann nicht, kann nicht» («Не могу, не могу»). И лишь после этого я сообразил, что поступаю неверно, считая собеседника таким же достаточно образованным человеком, как я сам, а ведь он, наверное, даже не был знаком с русским алфавитом. У меня возникла большая жалость к пленному.