Война в раю

Даже когда богатство этого необычайного зрелища захлестнуло меня с головой, я понимал, что вижу сам Альбион, но выше, благороднее и чище, чем Альбион, знакомый мне. Этот Альбион пребывал в невыразимой чистоте, безупречный, без изъянов. Передо мной открылась редчайшая сущность Альбиона, словно бесценный эликсир непревзойденного совершенства.

Полнота чувств едва не повергла меня в обморок. Голова кружилась от восторга. Я хотел засмеяться и в ту же секунду рот мой рот наполнился необыкновенной сладостью — не приторной, как мед, а нежной и чистой — самым редким и прекрасным вкусом, какой я когда-либо знал. Я облизнул губы, они тоже стали сладкими. Блаженство разлилось в воздухе, оно было повсюду.

Зрение, звук и вкус объединились; выдержать такое было почти невозможно. Я громко рассмеялся и смеялся до тех пор, пока смех не превратился в слезы, принесшие облегчение. Экстаз света и музыки! Я был погружен в звук, как мошка в янтарь. Океан звуков! Подобно клочку пены, уносимой отливом, меня несла огромная сила музыки. Музыка плескалась вокруг и сквозь меня; я слился со звуками, как сливается звук флейты с дыханием, которое его наполняет. Я сам стал звуком.

Так же внезапно, как начался, этот невероятный фейерверк чувств кончился. Еще мгновение я падал откуда-то из поднебесья, а затем рывком пришел в себя. Музыка смолкла, мерцающий свет потускнел. И я понял, что мое видение продолжалось не дольше одного-двух ударов сердца, ровно столько, сколько звучал удар разбивающегося камня. И мне открылся смысл видения, заключенного в невыразимой музыке.

То была Песнь Альбиона. Не вся песнь, только маленький ее фрагмент; вот что я услышал. Но этот крошечный фрагмент наполнил меня силой, мудростью и мощью. Песнь изменила меня, глубоко и навсегда. Я не мог сказать, чего именно коснулись изменения, пока не вернулся с факелом Тегид.

— Что здесь произошло? — спросил он, вбегая в зал.

— Ты слышал?

От удивления он чуть не выронил факел. Бард отпрянул и выставил перед собой руку, словно защищаясь.

— Что с тобой, брат? — спросил я, подходя ближе.

Тегид не отвечал. Он продолжал таращиться на меня, словно видел впервые.

— Что ты увидел, Тегид? — Я уже начинал злиться. — Да перестань ты на меня пялиться. Ответь мне!

Он сделал осторожный шаг ко мне, но при этом смотрел на меня вполоборота, готовый в любую минуту бежать. Факел дрожал у него в руке, и я отобрал его, чтобы бард не уронил наш единственный источник света. Тегид съежился и умоляюще сложил руки на груди.

— Пожалуйста, господин! — воскликнул он. — Я не могу на вас смотреть!

— Да что такое с тобой? О чем ты говоришь? Тегид? — Я шагнул к нему.

Он отпрянул, закрыв глаза ладонями. Я остановился.

— Почему ты прячешь глаза? Тегид! Отвечай! — потребовал я, повысив голос. Мой крик заполнил хрустальный грот и прокатился по подземным залам со звуком, похожим на раскат грома.

Тегид неожиданно рухнул на пол. Я шагнул к нему, и мне показалось, что я вижу его сжавшуюся фигуру с огромной высоты. Тут меня самого начало трясти; сначала задрожали руки, потом все тело — каждый мускул, каждый внутренний орган сотрясала дрожь.

— Тегид! — крикнул я. — Что со мной не так?

Теперь я и сам упал на землю, скрипя зубами. Странные слова, слова, которых я не знал, не мог знать, вырвались из моего горла. При каждом звуке я чувствовал, как мое тело тает. Я стал духом, сбрасывающим грубые покровы; что-то, а скорее всего я сам настоящий поднималось изнутри моего тела, как будто проходя через слои плотных облаков, воспаряло в более высокие области ясности и света, пока я не стал всего лишь призраком, освобожденными из тюрьмы неуклюжего глиняного сосуда. Я, дух, летел высоко-высоко, выше горных пиков над бушующим морем, так высоко, как орел над Инис Скай.

Наконец меня окружила мягкая, темная тишина. И это казалось благословением еще чудеснее славной музыки и света моего предыдущего видения. Ибо только здесь, в тишине я мог слышать и чувствовать самый фундамент творения: вечного и неизменного, непоколебимого и неопровержимого, неисчерпаемого в своем изобилии, полного и содержащего все, что было или когда-нибудь будет.

Я погрузился в благословенную тишину и позволил ей окутать меня терпеливой, непреходящей нежностью. Я отдался ей, и она приняла меня, как огромный океан принимает песчинку, падающую в его бездонные глубины. Я нашел неподвижный центр, вокруг которого совершается танец жизни; я стал единым с миром, подателем всего сущего. Я ощущал тишину как утешение, я проник в нее, и она проникла в меня, заключила в вечные объятия, подобные любящим рукам матери. И я успокоился как потерянный ребенок в исцеляющих объятиях матери.

Я очнулся в темноте, черной как смоль. Факел выпал у меня из рук и погас. Я лежал на боку, подтянув колени и прижав голову к груди. Пришло время вставать. При первом же движении раздался взволнованный голос Тегида:

— Где ты, господин?

— Здесь, Тегид, — ответил я. Все болело: лицо, голова, руки, ноги. Наверное, я метался в забытьи, и теперь все тело покрывали синяки. Послышался шелест одежды и меня неуверенно коснулась рука Тегида.

— Ты ранен? — спросил он.

— Кажется, со мной все в порядке, — ответил я, подвигав больной челюстью. — Ничего не сломано. Думаю, даже стоять смогу.

— Факел я нашел, но он догорел. Я не могу зажечь его снова, — ответил бард и добавил в тихом отчаянии: — А другой взять неоткуда.

Я осторожно встал. Слегка качало, но это ничего. Главное — силы вернулись… и зрение. Не знаю как, но я видел! То, что раньше было полной и абсолютной тьмой, теперь стало тусклым светом, как внутри королевского зала ночью. Я мог видеть в темноте! Однако в тот момент это меня не удивило, я просто отметил — вижу. Возможность пришлась очень кстати, хотя оставила по себе немалое изумление.

— Не беспокойся, брат, все в порядке, — сказал я и объяснил, что вижу достаточно хорошо, чтобы найти дорогу назад. Я повернулся к куче камней, среди которой лежало тело Фантарха. Он был мертв, но песня — Песнь Альбиона — не умерла вместе с ним. Мудрый Фантарх позаботился об этом. Полагаю, что убийцы, осмелившиеся разбудить столь могущественного человека, просто завалили камнями его немощное тело, а дальше Фантарх умер сам, но не раньше, чем нашел способ спасти драгоценное сокровище.

Беспомощный Фантарх сильными чарами, должно быть, привязал Песнь к камням, наваленным сверху и в конце концов убившим его. Песнь не пропала. Камни у моих ног хранили ее.

Я быстро подошел к дальнему концу грота и осмотрел стену. Как я и ожидал, здесь нашлось то, чего мы не заметили при свете факела: низкий проход, заваленный камнями. Я понял, что убийцы пришли в хрустальный грот не тем путем, который проделали мы с Тегидом. Похоже, они ворвались внутрь снаружи, а затем использовали выпавшие из стены камни, чтобы похоронить под ними Фантарха.

— Тегид, — я бросился к могильному кургану, на ходу снимая плащ. — Возьми свой плащ и расстели на полу.

— Зачем? — спросил он, оборачиваясь на мой голос.