Война

Присутствовали камеры – всё, что делает леди губернатор, должно появиться в новостях – но держались, как приказано, вдалеке.

Даймонгский хор исполнял флотскую погребальную службу в интерпретации Орнарака, закончив ее глубоким басом: "Да утешит вас, что всё важное уже известно". Когда звуки растаяли среди могил, Сула наклонилась поцеловать полированную крышку гроба и увидела свое искаженное лицо с тщательно наложенной косметикой, скрывающей смятение и горе.

Она должна была сказать что-то, но слова не шли. Казимир вел жизнь удачливого преступника, наполненную роскошью и насилием, оставаясь счастливым и безжалостным хищником, и погиб, как и многие, в борьбе за то, чтобы одна порочная тирания сменилась другой, не столь откровенной. Они с Гредель, став лордом и леди Сулой, проникли бы во все потайные уголки Верхнего города и вынырнули бы оттуда, нагруженные добычей, довольные и лоснящиеся, как пара красивых молодых животных. Род Сулы воспрял бы, подпитанный грабежом.

Отсутствие совести у Казимира было частью его опасного обаяния. Он брал, что хотел, не думая о последствиях. Сула показала ему, что терпение, пусть изредка, вознаграждается; но он слушал ее только из-за своего странного понимания учтивости – учтивости и, возможно, любви, а также из любопытства, желания посмотреть, что она будет делать дальше. Наверное, они с Казимиром больше любили ощущение риска и бренности бытия, чем друг друга. Что бы то ни было, они получили друг от друга всё, что хотели.

Ничего из этого не могло быть сказано леди Сулой ни сейчас, ни в другом месте.

Она стояла у гроба и глядела на собравшихся: на бойцов, бандитов, Спенс и Макнамару в изумрудной форме, ушастых даймонгов-плакальщиков в странных белых одеяниях. Порыв ветра принес пронзительный аромат цветов, и Сула почувствовала тошноту. Облизнув губы, она начала речь:

– Казимир Масуд был одним из моих командиров и моим другом. Он погиб, сражаясь, чтобы пала власть наксидов. Как и у всех в подпольной армии, у него был выбор, – никто не заставлял его воевать. Дела шли хорошо, и он мог бы отсидеться до конца войны, а потом появиться опять – богатый и… – она на мгновение запнулась, – … и живой, – закончила она.

Сула посмотрела на гроб и ожидающие продолжения лица и почувствовала дрожь в коленях. Она справилась с волнением и продолжила, глядя поверх голов в серое небо.

– И живой, – повторила она. – Я бы хотела присутствовать лично на похоронах каждой жертвы наксидов, но это невозможно. Пусть эта служба будет для всех. Пусть запишут, что Казимир был смелым, умным, преданным своим товарищам и беспощадным к врагу. Он сам выбрал путь и никогда не сожалел об этом, даже умирая в госпитале.

Голос дрогнул, и лишь усилием воли она заставила себя закончить:

– Да пребудет с вами Мир Праксиса.

Из толпы выступили Бого, подняли винтовки и сделали несколько залпов в воздух. Плакальщики начали древнюю пантомиму, гроб подняли и внесли в склеп.

Когда могилу запечатали, поставив перед дверью памятник, Сула почувствовала, как невыносимо на нее давит необходимость быть леди Сулой, каждую минуту переживать последствия безрассудного и жестокого решения, принятого много лет назад, всё время скрываться под маской, нанесенной этим утром на лицо, быть всегда одной…

Потом она, взяв Скачка и Тургала, отправилась в Риверсайд и другие районы Нижнего города исполнить последнюю волю Казимира. Они открывали и опустошали сейф за сейфом, сваливая всё в наволочки. Попутно Сула извлекла все полученные от собственной транспортной компании средства – и даже любимую китайскую вазу – из тайников. После этого пошла в банк, открыла счет и положила всё на него.

Вышло примерно сто девяносто пять тысяч зенитов. Не сравнить с действительно огромными состояниями обитателей Верхнего города, но достаточно, чтобы купаться в роскоши до конца своих дней.

Деньги были залогом комфорта. Но не исключено, что в конце концов она швырнет всю сумму с акрополя.

Пока Скачок отвозил ее в Штаб Флота, Сула держала вазу на коленях, слепо скользя пальцами по растрескавшемуся прохладному фарфору и размышляя о том, что, наверное, и она, совсем как эта ваза, пережила свое время.

***

"Я получил ваш список представленных к наградам". Послание Торка была записано семь часов назад и всё это время добиралось до планеты. Сула благоразумно отложила просмотр, пока не пообедает, боясь, что испортит аппетит.

"Я уверен, подумав, вы захотите пересмотреть некоторые из своих рекомендаций. Вы представили простолюдинов к орденам, которыми обычно награждают только пэров. Знаки отличия более низкой степени здесь смотрелись бы уместнее. – В звенящем голосе главнокомандующего появилось дисгармоничное жужжание: – И у меня возникли вопросы, касающиеся амнистии, обещанной вами различным гражданам. Храбро сражаться во имя Праксиса – долг каждого, и он вряд ли исключает ответственность перед законом за совершенные ранее преступления. Я должен тщательно обдумать ваше предложение. А пока…"

Голос Торка стал настолько неприятен, что волосы Сулы поднялись дыбом. Она представила себе, как этот лязг пугает окружающих, потому что и на расстоянии семи световых часов он был почти невыносим.

"…я должен выразить свое негодование по поводу вашего присутствия на похоронах человека, чья жизнь прошла вне рамок закона. Это не согласуется ни с достоинством, ни с серьезностью положения официального представителя власти. И эти «солдаты» на похоронах, – в голосе отчетливо прозвучали кавычки, – не показали должной воинской дисциплины. Надеюсь, что подобное отвратительное мероприятие больше не повторится".

Оранжевый значок окончания сообщения появился до того, как Сула успела выплеснуть на него поток брани, так и оставшийся в груди.

Но потом она подумала: " Откуда ему известно?"

Похороны шли в эфире Заншаа, но как про них узнал Торк, находящийся в нескольких световых часах? Никто не передавал выпуски новостей Флоту.

"У Торка тут осведомитель, – поняла Сула. – Знать бы, кто он".

Подобные мысли смягчили тон ее ответа, хотя и ненамного.

Она делала запись из апартаментов командующего Основным флотом, на фоне блестящего серебряного герба Флота на обитой панелями стене, сидя за огромным деревянным столом.

В кадр также вошла стоящая на краю китайская ваза.

"Я бы с радостью представила пэров к наградам за мужество, милорд, – начала она, – но, к сожалению, большинство из них на полной скорости умчались с Заншаа на своих яхтах, а те, кто остался, отсиживались там, куда не долетают пули. Насколько мне известно, в подпольной армии оказалось лишь два пэра, одним из которых была я. Второй, ПэДжи Нгени, как вы увидите, представлен к медали «За отвагу» первой степени.

Честно говоря, милорд, – Сула смотрела прямо в объектив, – простолюдины показали себя в этой войне гораздо храбрее пэров, и они это знают. Если мы, пэры, хотим, чтобы нам доверяли, то должны по меньшей мере признать мужество, проявленное другими. Рекомендации останутся неизменными – и об этом будет публично объявлено к тому времени, как вы увидите это сообщение".