Война

Он собирался порвать Касс на куски голыми руками.

Он убьёт любого, кто прикоснулся к его жене — любого, кто помог сделать так, чтобы Элли ощущала те вещи, которые он почувствовал от неё во тьме.

Слыша, как его жена кричит и зовёт его, Ревик прикладывал усилия, чтобы тоже не закричать. Он не мог уловить достаточно деталей, чтобы понять, чего она боится — был лишь её страх. Он не мог видеть, где она находилась. Он лишь знал, что они её сломали.

Они сломали её, бросили во тьме.

Она была потеряна, напугана до безумия, и боялась не только за себя.

Что бы они ни сделали с ней, он собирался вернуть это им в тысячекратном размере.

Он не остановится передохнуть, пока всё это не будет сделано.

Должно быть, в определённый момент он издал какой-то звук, потому что Джораг снова стал гладить его спину сильной ладонью, уже наполовину поддерживая его, а Оли, шагавшая впереди, бросила на него испуганный взгляд поверх автоматической винтовки, болтавшейся за её спиной.

Джон тоже посмотрел на него, но Ревик ничего не мог прочесть на его лице, не мог посмотреть кому-то из них в глаза, пока они нервно косились на него, словно он уже сделался призраком.

Ревик не позволял себе думать о том, что он ощущал от них. Он не позволял себе тратить на них ни капли своего света, хоть они помогали ему, хоть нет. Всё, что у него имелось, он бросал в сторону Элли. Он тянулся к ней всей своей сущностью; пытался дать ей свет, любовь, ободрение, всё, что у него имелось, абсолютно всё, но уже знал, что она этого не почувствует, и этого никогда не будет достаточно.

Она снова закричала, и её мучения переломили его пополам.

Потерянная в темноте.

Она затерялась во тьме.

Ревик едва мог что-либо видеть к тому времени, когда они привели его к одинокому самолёту, стоявшему на взлётно-посадочной полосе. Он понятия не имел, где он находился; не различал вообще ничего, кроме того крика во тьме.

Глава 48 Возвращение домой

Кто-то тряхнул его, возвращая в сознание.

Ревик открыл глаза, и возникло такое ощущение, будто его лицо и челюсти залили цементом.

Над ним нависло другое лицо, глаза слегка светились в тусклом освещении и затмевали всё остальное перед ним. Ревик рванулся быстро, не раздумывая… как животное, вышедшее из ступора, словно его ударили электрическим прутом, а не ласково прикоснулись голой ладонью.

В результате он слишком резко дёрнул больной ногой, ударился ею о подлокотник самолётного кресла и едва не потерял сознание, когда боль зазубренными линиями пронеслась по его свету. Он застонал, тяжело дыша, и поднял взгляд, посмотрев на Джона.

Мужчина выглядел таким бледным и загнанным, каким Ревик никогда его не видел.

— Боги, Ревик. Прости.

Ревик покачал головой, вцепившись в подлокотники и стиснув зубы, дожидаясь, пока боль стихнет. Как только получилось сделать вдох, он заговорил.

— Нет, — сказал он, качая головой. — Всё хорошо. Говори. Где мы?

— Двадцать минут до приземления, — тут же ответил Джон.

Ревик кивнул, чувствуя, как тошнота в его груди усиливается.

Он попросил Врега, чтобы тот его вырубил.

Он знал, что не уснёт, если его не принудят, но в то же время понимал, что его свет даже с посторонней помощью совсем не восстановится, если он не поспит. Он заставил себя пересчитать свои травмы до того, как Врег сделал это. Он также позволил им промыть все раны, дать ему свет и по возможности заштопать его, чтобы он начал оправляться.

Он обнаружил практически то, что и ожидал найти.

Однако встретил и несколько сюрпризов.

Он сломал одну из своих ладоней и даже не заметил этого — наверное, когда Дитрини ударил его связанными руками о стену трубы. Он не ощутил этого, поскольку оковы перекрывали поступление крови, но как только ему вкололи седативное из медицинских запасов на самолёте, Ревик осознал, что едва может пошевелить пальцами, и даже не в состоянии пристегнуть ремень на кресле.

Они наложили повязку и шину, притупив боль до приемлемого уровня. Они промыли раны на его лице, наложили швы на порезы под глазом, над глазом и у линии роста волос. Они перебинтовали его сломанные рёбра и ногу. Они использовали наладонники, чтобы оценить повреждения внутренних органов и проверить наличие внутреннего кровотечения.

Ему чертовски повезло, что не обнаружилось ничего серьёзного; по большей части лишь сильные ушибы, в том числе ушибы почек и печени. Врач сказал, что у него может появиться кровь в моче и стуле, но ему нужно будет сообщить, если боль значительно усилится по сравнению с нынешним уровнем.

Они приложили лёд к его лицу и челюсти — на последней, по показаниям наладонника, была трещина в кости, чего он так или иначе ожидал.

Он потерял несколько зубов; опять-таки, это не стало сюрпризом.

Во время полёта Ревик всё равно ничего не мог делать, кроме как пытаться физически привести себя в норму, и он не хотел видеть сны. Он не хотел ощущать что-либо ещё от Касс, или даже от Элли, пока не сможет увидеть её собственными глазами.

Так что он попросил Врега вырубить его, что мускулистый видящий и сделал, похоже, с облегчением.

— Есть новости? — выдавил Ревик, стараясь прочистить горло. — Балидор?

Джон протянул ему стакан с чем-то.

Ревик не колебался. Он выпил содержимое, закрыв глаза и запрокинув голову. Это оказался бурбон, за что он был безмерно благодарен. Он протянул пустой стакан Джону, кивнув в знак благодарности, а Джон, в свою очередь, всучил ему бутылку воды.

— Это тоже выпей, — посоветовал Джон. — До дна. Ты потерял много крови. Медик добавил туда железо и ещё несколько штуковин.

Ревик кивнул, откручивая крышечку.

Он выпил её почти так же быстро, как и бурбон, слегка задыхаясь под конец. Он сделал это всё без эмоций, словно ухаживал за необходимой машиной. Проведя здоровой рукой по волосам, Ревик бросил пустую бутылку на сиденье рядом с собой, затем щёлкнул пальцами перед Джоном.

— Новости, — повторил он.

Он прищуренным взглядом следил, как Джон налил ещё один стакан бурбона и без единого слова протянул ему. Джон наблюдал, как Ревик выпил содержимое, и только потом заговорил.