Войны Миллигана

Когда Аллен почувствовал, что готов сыграть свою роль, он заявил новому старшему надзирателю, что хочет побеседовать с мистером Горманом. Через час его вызвали в круг, где сообщили, что помощник психолога примет его.

Старший надзиратель открыл дверь комнаты отдыха, которая выходила на «Вечный Коридор», такой длинный и пустой, что он казался бесконечным. Бюро высококвалифицированного персонала находилось в конце коридора, так называемой зоне повышенной безопасности.

Под наблюдением санитаров на терапию ходили только зомби и буйные пациенты. «Разумные» имели право ходить по «Вечному Коридору» самостоятельно.

Дойдя до середины коридора, Аллен заметил на правой стороне двустворчатую дверь. Он повернул ручку, но дверь не поддалась.

В отчаянии он пнул по ней, и тогда одна створка тихо открылась внутрь.

Аллен осторожно заглянул в приоткрывшееся пространство и увидел пустой зал с одним столом и несколькими стульями. Все было покрыто густым слоем пыли, на полу не было ни одного отпечатка следов.

Это следовало запомнить, чтобы потом использовать в своих целях. Он прикрыл дверь и продолжил свой путь к кабинету Гормана.

Помощник психолога поначалу проявил сдержанность.

— Что я могу для Вас сделать, мистер Миллиган?

— Мне нужно с кем-нибудь поговорить, — ответил Аллен.

— На какую тему?

— Я не знаю. Просто поговорить… О том, что меня беспокоит… и о том, что я хочу сделать, чтобы все это прекратилось…

— Продолжайте…

— Даже не знаю, с чего начать…

Разумеется, Аллен не собирался рассказывать этому человеку о своих реальных проблемах. Горман не верил в синдром множественной личности, и все же в суде он будет оценивать умственное состояние Миллигана. Аллен довольствовался тем, что выполнял план Артура. Он расскажет этому психологу лишь то, что тот желает услышать.

— Итак, что-то вас беспокоит, и вы хотите поговорить с кем-нибудь об этом, — приободрил его Горман.

— То, что я хочу понять — это… — начал Аллен, пытаясь сохранить серьезность, когда он произносил эти слова, — почему я стал таким ублюдком.

Психолог выразил свое согласие покачиванием головы и задумчивым выражением лица.

— Я хочу научиться ладить с такими людьми, как вы, которые здесь для того, чтобы помочь мне. Это невыносимо, знать, как сильно вы ненавидите меня за все, что я натворил.

— Я не испытываю ненависти к вам, — ответил Горман. — Я только стараюсь вас понять, чтобы работать с вами.

При этих словах Аллен сильно прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Ему надо было сообщить Горману только то, что представляло для него интерес, и постараться не сказать ничего такого, что в дальнейшем может быть использовано против Билли.

— Я буду рад помочь вам, — сказал Горман в конце беседы. — В ближайшие три дня я буду отсутствовать, но по моему возвращению мы снова вернемся к этому разговору, и обсудим его более детально.

Помощник психолога появился только на следующей неделе, зато со списком подготовленных вопросов. Аллен подозревал, что их составил доктор Линднер, но Артур считал, что его вопросы будут касаться тривиальных тем, которыми легко управлять, поэтому он предложил Горману чуть больше того, что тот просил.

— Всю свою жизнь я использовал людей. Я постоянно искал способы, как использовать других людей. Я не могу понять, почему стал таким. Чтобы измениться, мне нужна помощь.

Аллен наблюдал за лицом Гормана, за языком его тела. Он знал, что попал в точку: это было именно то, что хотел услышать психолог.

До следующего визита, Артур посоветовал Аллену быть более сдержанным, и не показывать усталость и отчаяние.

— Я не знаю… — пробормотал Аллен, не глядя в глаза Гормана. — Я так больше не могу. Мне очень жаль… Я не должен был никогда доверять никому из вас. Наверное, сейчас мне лучше помолчать.

Он опустил глаза в пол и изо всех сил старался показать, что он был готов раскрыть свои самые сокровенные мысли, а теперь вдруг дал задний ход.

— Что-то не так? — спросил Горман.

— Послушайте, сейчас надзиратели постоянно меня преследуют. Я не могу писать письма, ведь они захотят их прочитать; я не могу даже посидеть в комнате отдыха и почеркать на клочке бумаги, без их постоянного присутствия за моей спиной.

— Мы обсудим это с терапевтической командой. Я думаю, что мы сможем дать вам чуть больше свободы, чтобы вы могли писать свои письма.

Изо всех сил Аллен старался держать себя в руках, чтобы психолог не заметил его волнения. От Гормана ему больше ничего не было нужно. Бумага. Авторучка. Возможность изложить на бумаге то, что происходит вокруг него и в его голове, чтобы можно было рассказать об истории Лимы.

После встречи со следующей группой, Горман обратился к одному из надзирателей в присутствии Аллена.

— Отныне мистер Миллиган будет иметь свободный доступ к авторучке и бумаге. Никто не вправе мешать ему писать.

— Хорошая идея, — съязвил надзиратель — а на следующей неделе вы дадите ему номер в Ритц.

— Это решение принято терапевтической командой, — возразил Горман — и даже не пытайтесь прочитать то, что он пишет: это противоречит закону. Он может затаскать нас по судам. Мы позволим ему писать его семье и близким. Дайте ему небольшое послабление.

Аллен устроился в комнате отдыха, чтобы вести записи. Результат достигнутого оказался более впечатляющим, чем ожидалось. Один из надзирателей начал было оскорблять пациента, но остановился, увидев Миллигана с авторучкой в руках. Другой поднял кулак, чтобы ударить зомби, но не стал этого делать, встретившись глазами с Алленом.

Время от времени, надзиратели собирались в круг у стола и с ненавистью смотрели на Билли. Они понятия не имели, что конкретно он пишет, а также что движет им. Надзиратели видели, что Миллиган выходит из своей камеры с чистым листом бумаги и начинает на нем писать, затем вдруг листок исчезает, и он берет новый лист.

Осознание того, до какой степени он выбивает надзирателей из колеи, побудило его описывать все события, произошедшие после его перевода в Лиму: как господин Браксо ошпарил руку перед тем, как вцепиться в нее зубами, как они изготовили самогон и напились, как Льюис убил песчанок, как Ричард пытался покончить с собой…

Он писал восемь-девять часов в день.

Три дня спустя, он перенес свои записи в комнату отдыха, где спрятал их в одном из старых журналов, сваленных на самой высокой полке. Прямо у них под носом, спрятал на виду у всех.