Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Несомненно, что осада завершилась бы полным разгромом царских войск, если бы не одно хитроумное предприятие. Им удалось затопить Тулу. Проект «потопления» еще в июле предложил «муромец сын боярский Иван Сумин сын Кровков». Проект отличался смелым замыслом. При впадении в Упу реки Вороньей была сооружена высокая плотина, тянувшаяся на полверсты.

К постройке плотины «из иструбов, набитых землею», приступили в самом начале августа, а в действие она была введена через два месяца. В результате сооружения плотины половина города оказалась затопленной.

После этого положение осажденных, уже давно испытывавших нехватку продовольствия, стало критическим. Под давлением горожан, не желавших страдать от голода и наводнения, Болотников, Телятевский и «царевич Петр» вступили в переговоры с Василием Шуйским.

Царь тоже находился между двух огней: с одной стороны, защитники Тулы («воровские люди»), в отличие от местных жителей, собирались не только стоять до последнего, но и выйти на прорыв навстречу войскам «царя Дмитрия». Между тем, Меховецкий и Будзила — командиры передовых частей Самозванца — 8 октября взяли штурмом Козельск. До Тулы из Козельска оставалось около 120 верст, не более четырех — пяти дней пеших переходов. Поэтому царю пришлось согласиться на условия сдачи города, выдвинутые вождями повстанцев:

1) Всем участникам обороны Тулы разрешается уйти с оружием в руках туда, куда они пожелают;

2) Тех, кто захочет вступить в царское войско, примут на службу без всяких препятствий;

3) Князьям Телятевскому и Шаховскому, гетману Ивану Болотникову и «царевичу Петру» была обещана личная свобода.

С. М. Соловьев по поводу переговоров и условий сдачи пишет:

«Шуйский, имея уже на плечах второго Лже-Дмитрия, естественно должен был хотеть как можно скорее избавиться от Лже-Петра и Болотникова и потому обещал помилование…

(Болотников), не имевший средств узнать истину касательно событий (не знал, когда придут на помощь войска Самозванца — А. Т.), мог в самом деле думать, что исполнил свой долг, если до последней крайности верно служил тому, кому начал служить с первого раза».

Цит. по книге И. И. Смирнова, с. 484

Итак, 10 октября 1607 года повстанцы открыли городские ворота. Царь Василий Шуйский в основном выполнил условия договора о сдаче. Казаки и прочие «воровские люди» беспрепятственно разошлись кто куда. Лишь Илейку Муромца (царевича Петра) и Ивана Болотникова царь не отпустил на волю. Илейку отвезли в Москву и, продержав несколько недель в тюрьме, повесили (в январе или феврале 1608 года) на Серпуховской дороге, недалеко от Данилова монастыря. Болотников остался в оковах в Туле. В Москву его доставили лишь в конце ноября, а марте 1608 года сослали в Каргополь. [182] Там через 6 месяцев его ослепили и в конце года утопили.

182

Каргополь — небольшой город на реке Онега, в нынешней Архангельской области.

Обычно расправу с ним изображают как коварный умысел Василия Шуйского. Между тем этот вопрос не так прост, как кажется. Во-первых, ряд источников свидетельствует, что Болотников пытался использовать переговоры с царем в качестве тактического приема («устроить некоторую штуку»). Он хотел ценой потери Тулы обмануть Шуйского, чтобы спасти свое войско и самого себя. Но царь разгадал его истинные намерения и потому держал в Туле до тех пор, пока все войско «гетмана» не разошлось в разные стороны.

Во-вторых, и перед арестом в Москве, и по пути в Каргополь, и в ссылке Болотников вел себя вызывающе. Так, он постоянно угрожал царским приставам и каргопольскому воеводе: «Погодите, придет мое время, я вас всех закую в железо, зашью в медвежьи шкуры и брошу псам!» Воевода терпел-терпел, да и взял грех на душу — велел сначала ослепить, а потом и утопить смутьяна. В Москве к тому времени были уже другие проблемы, посему такое своевольство сошло воеводе безнаказанно.

Глава 4 ВОЙНА «ТУШИНСКОГО ВОРА»

Появление второго самозванца

Слухи о том, что царь Дмитрий остался жив, что вместо него убили кого-то другого, появились среди москвичей еще в день убийства 17 мая 1606 года. Якобы ему удалось бежать вместе со своим «комнатным служителем» Михаилом Молчановым. Тем более этим слухам поверили в отделенных городах, особенно на юго-западе страны, в Северской земле. Произошло уникальное в истории явление. Города выходили из подчинения центральной власти и переходили на сторону «царя Дмитрия», под его знаменами выступила армия «царского гетмана» Ивана Болотникова. Но все это делалось без его самого.

Более года, с мая 1606 по июнь 1607 гг., в Московской Руси шла кровопролитная гражданская война во имя царя Дмитрия, однако сам он отсутствовал.

Но вот, наконец, 12 июня 1607 года в городе Стародуб на Северщине царь Дмитрий Иванович объявился. Ни его современники, ни позднейшие историки не имели точных данных о нем. По наиболее достоверным сведениям, вторым самозванцем стал Дмитрий Нагой, сын стрельца из Стародуба. Подругой версии, им был поповский сын Матвей Веревкин из Северской земли, по третьей — еврей Богданко из города Шклов (тогда на территории ВКЛ, ныне в Беларуси). [183]

183

Третья версия наименее убедительна, однако именно ее горячо отстаивают современные российские «национал-патриоты». Еще бы! Вот он, заговор сионистов в чистом виде.

В «Баркулабовской летописи» о появлении Лже-Дмитрия II сказано так:

«Того ж року 1607, месяца мая, после семое суботы, ишол со Шклова и з Могилева на Попову гору якийсь Дмитр Иванович; менил себе быти оным царем московским, который первей того Москву взял, и там же оженився. Бо тот Дмитр Нагий был напервей у попа Шкловского именем (пропуск в тексте), дети грамоте учил, школу держал; а потом до Могилева пришол, также у священника Федора Сасиновича Николского у селе дети учил. А сам оный Дмитр Нагий мел господу у Могилеве у Терешка, который проскуры заведал при церкви святого Николы. И прихожувал до того Терешка час немалый, каждому забегаючи, послугуючи; а мел на собе оленье плохое, кожух плохий, шлык багряный, в лете в том ходил. А коли были почали познавати онаго Дмитра Нагого, в тот час в Могилева на село Онисковича Сидоровича аж до Пропойска увышол. Там же у Пропойску были его поймали, во везенью седел. А потом пан Рагоза, врядник чечерский, за ведомостю пана своего его милости Зеновича, старосту чечерского, оного Дмитра Нагого на Попову Гору, то ест за границу Московскую пустил, со слугами своими его сопровадил.

А коли приехал до москвы, то ест Поповы Горы, там же его москва по знаках царских и по писаных листах, которые он, утекаючи з москвы по замках написавши давал, — через тые уси знаки его познали, иж он ест правдивый певный царь восточный Дмитр Иванович, праведное слонце. Тут же почали радоватися, в шаты, убиоры коштовные одъли; потом конного люду семсот до него прибегло. Тут же почал лысты писати до Могилева, до Оршы, до Мстиславля, Кричева, до Менска и до всих украинных замков, абы люде рыцерские, люде охотные до онаго Дмитра Нагого прибывали, гроши брали его. И заразом с Поповы Горы оный Дмитр Нагий, сёл мнимый царь московский, осел замок московский Стародуб».

Столь солидные российские историки, как СМ. Соловьев, Н. И. Костомаров, М. Н. Покровский, С. Ф. Платонов считали, что Лже-Дмитрий II появился независимо от поляков. По их мнению, его кандидатуру выдвинули северские служилые люди и казаки, ненавидевшие Шуйского, а поляков и литвинов он использовал как наемников.

Но советские историки сталинской эпохи, когда особенно пышно расцвели теории всевозможных «иностранных заговоров» против старой и новой Руси, начали усердно выставлять второго Самозванца польской марионеткой.

Якобы с его помощью польско-литовские паны задумали осуществить интервенцию в Московскую Русь, дабы лишить ее независимости, а всех православных силой превратить в католиков. С тех пор эта теория обрела массу сторонников. Один из самых убежденных — А. Б. Широкорад.

Итак, стародубцы собрали деньги «государю» и стали рассылать грамоты по городам, чтобы посылали к ним ратных людей:

«Чтобы вы прислужились государю нашему прирожденному Димитрию, прислали бы служилых всяких людей на государевых изменников, а там будет добра много. Если государь царь будет на прародительском престоле на Москве, то вас всех служилых людей пожалует своим великим жалованьем, чего у вас на разуме нет».