Воздаяние Судьбы

— Что это?! — спросила Вероника.

— Это Рагнарёк — конец света. — с печалью ответила Брунгильда. — Так его видели древние. Всё очень неопределённо и очень фантастично. Человек, как говорили они, есть мера всех вещей. Но, кажется, у вас несколько иначе: у вас человек стал вещью. Волк Фенрис есть символ преобладания хищного начала в человеке. Вот это и есть начало конца. Мой сын знал, за что сражался, а ваш военный Молох — машина для переработки мяса. Вы просто исполняете приказы, каждый на своём месте.

Валькирия опустила руки и отошла от края утёса. Видение стало таять и растворилось, остались только молчаливые седые леса, река да свист ветра.

— Я так поняла, вы каждый год в мае специально прилетаете сюда, чтобы полюбоваться на эти картины? — полюбопытствовала Вероника.

— Нет, не всякий раз, а только подходяще случаю. Обычно я посещаю места великих битв.

— Если вы хотите показать мне всю программу, то, может быть, вам стоит знать: мне неинтересно.

— Догадываюсь. — усмехнулась Брунгильда, отходя дальше к лесу. Вероника шла за ней.

Вернувшись к Лысой Горке, директор поспешно спрыгнула с коня и очень обрадовалась, когда он, повинуясь беззвучному приказу, взмахнул своими крыльями и моментально взмыл в тёмное небо, растворившись в нём.

Вероника нащупала завязочки плаща и с облегчением избавилась от него. Оставшись в своём строгом деловом костюме и туфлях, она слегка размяла ноги, прогуливаясь по бестравной верхушке и слегка увязая каблуками в почве.

— Ну, раз экскурсия закончилась, давайте по домам. — бодро предложила директриса.

Валькирия, однако, никуда не торопилась. Она небрежно провела рукой в воздухе, и прямо посреди вытоптанной площадки образовался массивный стол с резными завитками на толстой ножке, а также оскаленными волчьими пастями по четырём углам, возникли также два тяжёлых деревянных кресла с высокими прямыми спинками. На столе образовались две чаши и старинная бутыль. Видимо, колдунья решила продолжить встречу. Делать было нечего — не спорить же с ведьмой! — и Вероника уселась в кресло, ничего хорошего от продолжения банкета не ожидая.

Разлив вино по чашам, валькирия некоторое время сосредоточенно вдыхала аромат букета. Вино и в самом деле было необыкновенно хорошо — Вероника, которая умела ценить качество, признала это. Она не без удовольствия прихлебнула из широкого сосуда, который представлял из себя совершенно антикварную вещь, пряно-терпкий напиток, отдающий одновременно и ночным лесом, и солнечным теплом.

— Что за вино? — спросила она у ведьмы.

— Вы не поверите. — усмехнулась та. — Эту настойку умела бесподобно делать Кривельда, причём из обыкновенных терновенных ягод. Жаль, больше мне не пить его.

Вероника с пониманием покачала головой, соглашаясь с ведьмой: действительно жалко. Такого бы винца себе бутылочку домой — чтобы потягивать из хрустальной стопочки вечерком перед телевизором в своей уютно оборудованной квартире. Вероника обожала комфорт.

"Ну давай, говори, чего хотела." — мысленно подбодрила она ведьму, прекрасно понимая, что неуступчивая карга не просто так сотворила кресла, стол и выпивку.

— У меня только один вопрос к вам, коллега, — произнесла Брунгильда, словно отвечая на мысли гостьи. — за что вы так обошлись с нашим парнем?

Директриса скривила лёгкую гримасу, словно говорила: я так и знала!

— Понимаете, он мне мешал. — призналась она. — Я столько лет трудилась, продвигала свою школу, добивалась звания образцовой, выбивала финансирование. Теперь же, когда настало время пожинать плоды, он мне начал портить показатели. Он единственный, кто не укладывался в схему. Изолировать его на время было решением, а потом эта проблема осталась бы кому-нибудь другому.

— Это как? — удивилась валькирия.

— Я иду на повышение. — сообщила директриса. — Перехожу в департамент образования, благодаря своим заслугам, а потом намереваюсь баллотироваться в депутаты городского собрания.

— Вот оно что! А что же вы не спихнули нам его раньше, ещё в прошлом году, когда он вам мешал?

— Большая разница, коллега! Одно дело необъяснимое исчезновение — это уже криминал, а другое дело — диагноз!

— У меня большое желание превратить вас в гадюку. — вкрадчиво призналась ведьма.

— Не думаю, что вы так поступите. — небрежно отвечала Вероника. — Я уже заметила, что вы человек принципа. Вы же сами сказали, что гостеприимство в вашем мире свято, особенно в такую ночь. Я ваш гость, хоть и невольный. Вы ничего не сделаете мне.

— Ваша правда. — тут же согласилась Брунгильда. — Вы озабочены карьерой?

— Да. — прямо ответила директор. — Я помню наш прошлогодний разговор. Вы идеалистка, а я не питаю иллюзий в отношении педагогики: она нужна лишь, как средство сдерживания юношеских масс. Открою вам тайну тайн, моя наивная коллега: само существование педагогики невозможно без повсеместной моральной неполноценности человеческих масс. Для нормального функционирования военной машины нужно мясо. Для политики нужен кризис. Медицине нужны больные. Карающим органам нужны преступники.

— Я думала, вы недалёкая и ограниченная женщина, а вы сознательно циничны.

— Завуч Кренделькова тоже думает, что я примитивный функционер с одной извилиной в мозгу. — засмеялась Вероника. — Я нарочно обставила себя таким ущербным коллективом. Неважно, что они плохие учителя, главное — они послушны.

— А Маргарита Львовна?

— Она больна. — после минутного раздумья ответила директор. — Она не дотянет до пенсии. Мы проводим её с почестями.

— У вас всё продумано.

— Всё. — с твёрдой убеждённостью ответила Вероника Марковна и, видя, что ведьма не отвечает, продолжила:

— Судя по всему, ваш мир устойчиво пребывает в состоянии раннего средневековья. Может, быть, и того ранее. Не тем ли объясняется ваш наивный идеализм? Вы всё ещё верите в силу разумного воспитания, в золотой век? Я помню наш прошлогодний разговор, когда вы так решительно осуждали нашу несовершенную педагогику. Скажите, коллега, у вас есть абсолютно гуманный метод регулирования отношений в обществе, избегающий всякого насилия и подавления личности?

— Коллега, вы забыли, что население нашего мира живёт в раннем средневековье — тут тоже есть войны, злодейства и убийства. Люди есть люди — они живут так, как умеют. Нет, мы не клонируем сознание.