Воздаяние

– О, Бог мой, Монтинеро!
– обронил он, проезжая мимо прокурора.
– А я-то думал, ты умер!

– С чего ты это взял, Нелло? - усмехнулся мессир Лоренцо.

– Я вчера днём встретил нашего подеста, так он столько хорошего о тебе наговорил...

Епископ поболтал с прокурором, в том числе о пропажах честных женщин и дурных забавах знати, причем заявил, что в том, что творится в Сиене, никакой вины власти нет, это целиком и полностью её заслуга, потом поинтересовался, на какую лошадь, по его мнению, лучше поставить, а, заметив Тонди с Бочонком, довольно бестактно сообщил тому, что его собственный кот Подлиза недавно, увы, отдал Богу душу и, судя по его нраву на этом свете...

– ...Теперь он в аду, Камилло, да. Гадит в тапки дьяволу.

Альбино так и не смог понять, трунит епископ или глуп. Каждая его фраза звучала двусмысленно. Монах спросил о епископе у Фантони, но тот сказал, что его преосвященство всегда отпускает его грехи, стало быть, с его стороны будет галантностью ответить ему тем же, Арминелли заметил, что епископ свой человек у Петруччи, стало быть, всех устраивает, а вот Камилло Тонди на тот же вопрос ответил, что дуракам обычно свойственно умничать, а вот дурачиться - это забавы людей с головой.

Однако самому Альбино так не показалось. Квирини сел играть в карты с мессиром Венафро, и узнав, что тот недавно побывал на побережье, завистливо вздохнул:

– Мazza che culo ce' hai! (4) А мне этот бастард, римский визитатор, свалится на голову как кусок говна, теперь месяц никуда не выберусь из-за этого ублюдка. Так ещё и истерику мне закатил, почему, мол, фрески сыпятся в храме? А у меня лишних денег нет, одни потаскухи обходятся чёрт знает во сколько, а недавно я ещё и проигрался в прах... Тратиться на иконы, когда и на блядей денег не хватает? Ну не идиота ли прислали, а?

Альбино побледнел и торопливо отошёл: епископ внушал ему такое отвращение, что даже прокурор Монтинеро, похожий на палача, показался приличным человеком. Как может человек Церкви произносить такие кощунства?

Весь день был заполнен увеселениями: везде кружились гимнасты и жонглеры, актеры разыгрывали пантомимы, столы на весенней поляне под тутовником ломились от яств и напитков. Несколько раз Альбино замечал Франческо, который то играл в кости с Монтинеро, то, к большому удивлению монаха, о чем-то секретничал с мессиром Марескотти. Видя Фантони рядом с этим человеком, Альбино мрачнел и на душе его мутнело.

Потом почти все сошлись на пустоши позади виллы Палески, где были устроены конные состязания. Альбино слышал какие-то препирательства и крики в зеленом шатре, позже оттуда вышли несколько одинаково одетых мужчин и пошли к лошадям. Но всё очень быстро закончилось. Один всадник вырвался вперед после первого же круга и после никому уже не дал себя обогнать, его чёрный жеребец, огромный и страшный, как конь Апокалипсиса, нёсся как ветер, и алая лента победителя спустя несколько мгновений затрепетала на его могучей шее.

Теперь Альбино узнал всадника. С коня спрыгнул Франческо Фантони. Он с улыбкой принимал поздравления и удивительной красоты седло с изогнутой лукой и позолоченными стременами. Прокурор же, как понял Альбино, поставил на победу Сверчка и сейчас подмигнул епископу Квирини, который тоже с улыбкой опустил в карман несколько монет.

После конных состязаний на поляне устроили танцы. Мессир Монтинеро в них не участвовал, он много ел и столь же много пил, но выпитое никак на нем не отражалось, Альбино же выпил лишь два стакана вина за здоровье хозяина виллы и главы синьории Петруччи и совсем не чувствовал хмеля. Он старался не спускать глаз с Марескотти, Пьетро Грифоли, Паоло Сильвестри, Карло Донати и Никколо Монтичано, но Марескотти вскоре тоже исчез вместе с Палески, надо полагать, для них было сервировано внутри виллы особое застолье. Но остальные были перед ним: Сильвестри и Донати пили и мерзко судачили о женщинах, Монтичано, миловидный юнец с томными, словно нарисованными глазами, говорил только о лошадях и зло куражился над выигрышем Фантони, уверяя, что тот сжулил, обойдя его на два корпуса, хоть и не уточнял, как именно, а Грифоли, широкоплечий, смуглый и темноволосый, с мутным нечитаемым взглядом, что-то шепотом вещал слуге, почтительно склонившемуся перед ним.

– Этот мерзавец явно нарушил правила. Он и весит-то всего ничего, его жеребец, почитай, порожним шёл...
– не мог успокоиться Монтичано, скрипя зубами.

– Ну, сто восемнадцать фунтов в нём, положим, есть и ему же добавили веса на седле, - бросил Грифоли, думая, казалось, о своём, - а вот седло от Пульчи жаль, недурное...- сам он внимательно следил за стайкой девушек.

Среди девиц особой красотой выделялись две - синьорина Лаура Палески, дочь хозяина, и ещё одна Лаура, из дома Четона, племянница и наследница известного в городе откупщика и родня самого Петруччи. Обе девицы ревновали друг к другу, но, как вскоре понял Альбино, причиной было не соперничество в красоте, а любовное состязание, ибо обе были явно влюблены в одного мужчину, и Альбино не составило труда понять, в какого именно. Обе строили глазки Франческо Фантони и вертелись вокруг него. Тот не отдавал предпочтения ни одной девице, но оживленно болтал с обеими. В начавшихся танцах юноши приглашали девиц, и Альбино заметил, что Франческо, солировавший в гальярде и, без сомнения, бывший не только лучшим наездником, но и королем танцующих, кружился в танце с двумя Лаурами и прекрасно справлялся. Карло Донати и Паоло Сильвестри стояли в тени дуба и перешептывались, к ним подошли Пьетро Грифоли и Никколо Монтичано, но тут, однако, к немалому смущению Альбино, какая-то девушка увлекла в круг танцующих его самого. Гальярду Альбино когда-то учила танцевать сестра, он, глядя на отплясывающих, вспомнил движения, но был, конечно, не очень ловок. Но на смену смущению пришел испуг, едва он вблизи заметил лица перешептывающихся Грифоли, Монтичано, Донати и Сильвестри. Все они смотрели на Фантони - исподлобья, угрожающе. Альбино обернулся на Франческо и ему показалось, что тот замечает, сколь сильно злит соперников, но не сильно взволнован этим.

Sul monte San Nicola con piacere

si reca gente da tutto il mondo:

chi con la chitarra, chi con il mandolino

vanno a vedere l'alba.

Che bellezza sul monte San Nicola

e quando spunta il sole c'Х da restare senza fiato! , (5)-

распевали танцующие, и голос Франческо Фантони звенел громче всех.

Потом на поляне появились ещё три девушки, отмеченные явным сходством: стройные, большеглазые и очень миловидные. Но если двух из них сразу пригласили танцевать, то третью, самую, на взгляд Альбино, красивую, молодые люди избегали как чуму. Между тем она походила на ангела с храмовых фресок: её густые волосы зримо утяжеляли изящную головку, огромные глаза синели, как горные озера, она была столь прекрасна, что монах с трудом отвёл глаза, забормотав покаянную молитву.

Франческо вскоре наскучило танцевать, и он сел рядом с Альбино.

– А почему никто не пригласил танцевать эту красивую девушку?
– тихо спросил монах Фантони, указывая глазами на сидящую у дальнего конца стола девицу.- Это же три сестры, да?

Тот усмехнулся и кивнул.

– Это Феличиана, Розамунда и Катарина Корсиньяно, - язвительно пояснил он, - дочки нашего подеста, как он сам говорит, его позор.

– Почему?
– изумился Альбино.

– У него пять дочерей и только недавно жена родила ему сына, на что он уже перестал и надеяться. Двух старших дочек он выдал замуж, остальные на выданье, что до младшей... Тут лучше не рисковать, - гаер насмешливо прищурился, но что он имел в виду, Альбино не понял.

Однако вскоре эта загадка прояснилась. К девице, оставшейся неприглашенной, медленно приблизился мессир Монтинеро и опустился рядом на скамью, с улыбкой заметив девице, что она прелестно выглядит и, если ей хочется потанцевать, он к её услугам. Красавица обернулась к нему, смерив прокурора злым взглядом, и объявила, что танцевать не хочет.

– Правильно, - одобрил её мессир Лоренцо, - что прыгать-то без толку? Гораздо умнее употребить время для рассудительной беседы. Итак, как я уже говорил вам, дорогая синьорина, я достроил дом на купленном участке в контраде Орла и теперь намерен жениться. Поглядев вокруг, я остановил свой выбор на вас. С вашим отцом мы понимаем друг друга, приданое ваше меня устраивает, остается заручиться согласием невесты. Вы согласны?

Катарина Корсиньяно покачала головой.

– Я уже говорила вам: нет, и никогда не соглашусь.

– "Никогда" - тяжелое и мрачное слово, синьорина, - спокойно отозвался Монтинеро, - со своей сторону замечу, что абсолютно не вижу для вас причин отказывать мне. Это нелепо. За мной вы будете жить, как за каменной стеной, в холе, покое и сытости. Я не беден, не увечен, не крив и не хром. Я здоров и для мужчины достаточно благообразен. Не вижу ничего, что могло бы помешать мне стать хорошим мужем и отцом нескольких ребятишек, коих вы мне народите.