Воздух Друмира

Прихлопнув ладонью свою отвисшую челюсть, я махнул рукой, отдавая команду к движению.

Впереди показались, бывшие некогда белыми, колонны могилы. Подбежав к ним, я отдал команду на отдых, ножки то мои коротенькие и не казенные. Опустился на землю и перевел дух. Скелеты же, остались стоять и даже не отпустили ствол.

– А, гном это ты, - приведений появился как чертик из табакерки - и что тебя занесло опять сюда?

– Да, дед, хочу вашей кузней воспользоваться, ты как не против?
– с улыбкой ответил я шоколадке.

– Да когда живые спрашивают то, махнул рукой дед,- вот было время... и тут старик увидел скелеты, охнул и кинулся к ним.

– Сыночки мои... деточки...
– Старик-привидение плакал и пытался обнять фрименов своими призрачными руками, только руки протекали сквозь белые кости.
– Мой народ, дети мои, внуки.

Призрачные слезы текли по морщинистым щекам старика.

Вдруг, скелет-командир, вдруг резко кинулся к деду и упал перед ним на колени. На миг показалось, что между ними проскочила искра.

В глазах скелетов загорелись зеленые огоньки, и они, бросив ствол, все как один, опустились на колени. А старик стоял и плакал.

Даже я, прожженый циник, плакал, плакал бессильно сжимая кулаки.

Эти воины отдали жизнь за свою родину, но нашлась какая-то сволочь, которая не дала им упокоения, а подняла их в виде нежити. Но что-то у этой твари пошло не так, и бывшие люди, теперь в виде скелетов, продолжили защищать свою, пусть мертвую, но свою, землю.

Мне почему-то вспомнилась песня одного старинного певца-поэта: Наши павшие как часовые...

Мы стояли долго, потом я подошел к старику. Он повернул ко мне невидящие глаза и прошептал: - Это мой народ. А я думал, почему ко мне никто не приходит, отцы не приводят своих детей, девушки не спрашивают благословения. А они все как и я мертвы... Нет больше моего народа. Нет.- и старик ссутулился.

Я не знал, что и сказать, потом решился: - Дед, да не может быть, чтоб все погибли, наверняка, кто-то из твоих спасся и сейчас живет далеко отсюда, забыв землю предков.

Старик вскинулся и яростно зашептал: - Обещай, что найдешь потомков. Обещай. Пусть оживет мертвая земля и снова наполнится детским смехом.

Я развел руками: - Да как я их найду, да и согласятся ли они здесь жить. Как я могу это тебе обещать.

Дед метнулся к могиле и вернулся ко мне. В руках у него болтался на цепи золотой медальон.

– Возьми, повесь на шею и как только рядом будет кто-то из моих, он будет биться в унисон с твоим сердцем.

– Дед, ну не могу я тебе обещать, я сам не знаю, что будет со мной завтра,- взвыл я

– Обещай, что хотя бы не пройдешь мимо моего потомка, хотя бы это...

Я сдался: - Хорошо, сделаю, что смогу. Давай свой медальон.

Я повесил его себе на шею, повернулся к скелетам и сказал: - Надо идти.

У меня появилось ощущение, что скелеты, знают куда идти. Они бежали ровно и уверенно.

Добежав до развалин, воины, вошли в проем, видимо бывший, когда-то дверями. Я последовал за ними.

Да, это была кузня.

Вдруг проснулась и зашевелилась Фырка, выскочив из коробочки, она метнулась в провал полуразрушенного пола. Вот же привычка мышачья, чуть что, шмыг в нору.

Я же достал горн и послюнявив палец проверил наличие сквозняка. Штиль, хорошо, то, что нужно. Скелеты положили один конец ствола в горн, а другой опустили на пол. Я почесал затылок и обратился к старшему: -Старшой, тут бы надо подложить чего.

Скелет повернулся к подчиненным и через несколько минут, то, что изображало затвор, было ровно уложено на неизвестно откуда, взявшиеся, гладко отесанные камни.

Сплавчик то тяжелый, ой и намаюсь с ним, и самое главное, нагрев должен быть, более или менее равномерным.

Я залез в сумку. Не сумка, а прям склад старьевщика. Чего только и нет, и этого нет, и того тоже. Минут через десять копаний, я нашел, неизвестно, как оказавшиеся у меня четыре ржавых щита.

– и не надо на меня так смотреть, не помню я, как у меня они оказались.
– строго сказал я скелетам. Вот блин, черепушки, как не посмотри, а не поймешь, толи они серьезные, толи скалятся своим беззвучным ржачем.

Один щит я брезгливо откинул - и сталь плоха, да и неудобен. Я б руки тому ковалю пообломал за такую работу.

Оставшиеся три щита, я разложил под стволом. достал баллон с огнянкой и аккуратно полил его. Огнянка полыхнула ярко и горячо. Подозвав ближайшего фримена, я сунул ему баллон и велел, когда будет затухать, поливать его, но понемногу. Воин зыркнул на меня зелеными огоньками в глазницах, но баллон взял.

Я же достал веревочку с размерами и начал работу. Возникший, было в моей голове мелкий гном, покрутил пальцем у виска и пропал.

Через десять часов работы, я отвалился в полном охренении от горна, и ведь это я только сделал заготовки.

Не зря этот мелкий гаденыш крутил пальцем у виска.

Появилась Фырка. она притащила какую-то штуку и положила мне под ноги. Я поднял ее и удивился. Это была детская игрушка, ну как наш ванька-встанька, только из кости, напоминающей слоновью, украшенная тонкой резьбой.

Вдруг кто то тронул меня за плечо. Я обернулся. Сзади стоял старший скелетов и смотрел на игрушку.

– Это твое?
– спросил я у него.

Он отрицающе покачал головой и вдруг сделал рукой жест, которым мы, живые, обычно показываем рост ребенка.

– Это твоего сына?

Скелет опять покачал головой.

– Дочки.

Ответом был короткий кивок черепа.

– Держи, - и я протянул ему игрушку. Скелет схватил и прижал ее к груди, потом низко поклонился.

Эхе хе, труды мои тяжкие.

Я с кряхтением поднялся и подполз к горну. Нус, продолжим, пошла проходка.

Самое неудобное, это было не свернуть конусы под кривые клычищи костяного вымогателя, и кто ж меня дернул за язык, я б такому дергателю все бы поотрывал, что жить мешает, а подогнать тютелька в тютельку, да шовчик сделать незаметный. Но как бы то ни было, после долгой и упорной работы, после нудной полировки, блин этож сколько я дорогой алмазной пыли угрохал, все было сделано. Я радостно потер свои натруженые руки, представляя, как сейчас, да что сейчас, для себя любимого сделаю, глянул на остатки драгоценного материала и упал. Какие слова и словосочетания я выкрикивал, лежа на пузе, суча ножками и стуча кулаками по полу, я приводить не буду. Не всякая бумага их выдержит, любые, даже ко всему привыкшие уши свернутся в трубочки. Вовремя выскочившая и отбежавшая в сторону, Фырка сочуственно смотрела на меня, и только скелеты скалились своими белоснежными улыбками в стороне.