Воздушная гавань

Для Байяра самым верным поступком было бы ускорить движение и постараться опередить неповоротливую «Итаску», точно так же уходя от гибельного залпа, как несколько минут тому назад уклонялся от него Гримм, — но Байяр вместо этого устремился в противоположную сторону, словно надеясь вовсе прекратить бой.

Такое, вроде бы, нелогичное решение казалось вполне ожидаемым для вконец напуганного капитана торгового судна или впервые ступившего на мостик зеленого новичка. Своим маневром Байяр лишь ускорил попадание своего корабля под прицельный огонь канониров «Итаски» и при этом не сумел увеличить дальность их стрельбы, чтобы хоть как-то повлиять на точность попаданий. Хуже всего — маневр открывал неприятелю скудно защищенную корму крейсера, где броня была тоньше, а корабельные системы — уязвимей. Гримм уже вообразил себе, с каким пылом «Итаска» хватается за шанс сделать верный залп и уничтожить последнего серьезного противника.

Но при этом она подставила «Хищнице» зияющую дыру в броне днища.

— Кеттл! — крикнул Гримм.

— Так точно! — отозвался пилот. Он тоже увидел пролом и направил проворную «Хищницу» ниже, в тень от корпуса «Итаски», куда не смогли бы дотянуться ее пушки (и где, стоило крейсеру качнуть бортом, «Хищница» оказалась бы разнесена на части единственной великолепной вспышкой гремящего света).

— Криди! — окликнул старпома Гримм. — Залп!

— Залповый огонь, так точно! — крикнул в ответ Криди.

— Мистер Джорнимен! — крикнул Гримм в раструб трубки. — Вырубить балансиры левого борта!

Гримм всем телом прочувствовал миг, когда питание, подававшееся на цепь сразу половины балансировочных кристаллов, оказалось отключено. Палуба «Хищницы» внезапно встала под прямым углом к горизонту, и страховочные канаты резко натянулись, стиснув грудную клетку Гримма. Мисс Ланкастер взвизгнула было от удивления, но быстро сумела подавить напряжение ужаса в своем голосе.

Орудия правого борта «Хищницы» уставились прямо в брюхо «Итаски» с расстояния в пятьдесят ярдов.

— Открыть огонь! — взревел Гримм.

Весь правый борт ответил ему оглушительным воем, как единая огромная пушка.

У «Итаски» не осталось защитного покрова, который отразил бы эти, не особенно мощные, разряды орудий «Хищницы», а тяжелая артиллерия «Доблестного» уже нанесла катастрофический урон бронированному корпусу и внутренним перегородкам. В открытом небе подобные выстрелы едва ли смогли бы оставить на внешнем корпусе крейсера даже несколько раскаленных вмятин, — однако в замкнутом пространстве внутренних помещений заряд разорвался с дикой яростью, и из относительно небольшого отверстия в броне «Итаски» вырвался столб свирепого, всепожирающего пламени.

«Итаску» с силой тряхнуло, и запоздало пущенный ею вслед кораблю Байяра залп оказался рассеян во всех направлениях. Рев аврорианских турбин внезапно оборвался, и на несколько секунд в небе повисла тишина. Были слышны разве что хруст ломавшегося дерева, треск огня и — в отдалении — деловитое пыхтение двигателей «Доблестного».

А потом, с грохотом неистового грозового раската, взорвался котел «Итаски».

Ударная волна от этого взрыва смяла Гримма, выбив из его груди весь воздух, подобно широкому кулаку силача-великана. Он было попытался отдать Кеттлу новый приказ, но не оказался способен издать и звука. Впрочем, Кеттл, не замедляя хода, уже начал опускаться ниже, чтобы поскорее выплыть из-под «Итаски».

В результате взрыва весь огромный корабль был полностью деформирован: его бронированный корпус искривился и вспух, треснул в десятках мест. Все его мачты, без исключений, оказались сломаны, а несколько кристаллов балансировки вышли из строя, — и крейсер под сильным креном и медленно вращаясь начал дрейфовать в сторону, подхваченный течением энергетических потоков. Беспомощные аэронавты болтались на концах оборванных страховочных ремней. Вся орудийная палуба левого борта исчезла в клубах дыма, и канониры с криками пытались спастись от буйства огня. Многие нашли в пламени страшную смерть, поскольку предназначенная для их защиты сбруя теперь лишь удерживала их в западне.

До них донесся торжествующий свист сигнального гудка «Доблестного»: крейсер Байяра возвращался к «Итаске» по дуге, уводящей от зоны оружейной стрельбы сохранившихся орудий, и одна из его носовых пушек уже послала победный выстрел, скользнувший по кончику носа аврорианца.

— Прекратить огонь! — крикнул Гримм.

— Есть прекратить огонь! — эхом отозвался Криди, надзиравший за орудиями.

Казалось, «Итаска» очень долго провисела в небе, словно гигантский зверь в состоянии шока и уже не понимающий, что творится вокруг. Гримм слышал, как из конца в конец крейсера с отчаянием летят все новые и новые приказы.

И тогда знамена Авроры сорвались с немногих удержавшихся мачт и, завиваясь на ветру, отлетели прочь.

«Хищница» так далеко проскользила вперед, приближаясь к «Итаске», что Гримм смог отчетливо различить на мостике капитана, удерживаемого от падения тремя натянутыми страховочными ремнями. Отсюда он выглядел ровесником Гримма — высокий, худощавый мужчина с обветренным лицом и с серебряным отблеском в иссиня-черных волосах. Капитан «Итаски» всмотрелся в Гримма, кивнул, отцепил от пояса вложенную в ножны саблю и протянул ее «Хищнице», рукоятью вперед.

Гримм выпрямился, насколько мог себе это позволить в почти горизонтальном положении, сохраняемом исключительно благодаря страховочным ремням. Затем он стянул с головы шляпу и отвесил кивок в ответ капитану аврорианцев.

«Итаска» сдалась на милость победителя.

Сражение окончено.

Глава 69

^{«ХИЩНИЦА», ТОРГОВОЕ СУДНО АЛЬБИОНА}

Бриджет мгновенно проснулась, стоило Бенедикту шевельнуться на своем тюфяке.

Выпрямившись в кресле, она по привычке сразу вскинула руки отереть ладонями губы, как всегда это делала. У Бриджет имелась отвратительная склонность пускать во сне слюни, и девушка очень этого стеснялась, но теперь, забывшись, чуть не выбила себе половину зубов, треснув прямо по губам гипсовой повязкой, которая сковала ей запястье и руку до локтя.

Шепотом выругавшись, Бриджет потерла пострадавший рот пальцами здоровой руки. Только этого не хватало — чтобы Бенедикт очнулся и увидел перед собой ее разбитые, опухшие губы.

Юный боерожденный снова шевельнулся, с негромким стоном. Его тело дернулось, а руки попытались сделать какое-то движение — но их стягивали ремни лазаретного тюфяка, который занимал Бенедикт. Тогда он открыл глаза и затуманенным взором огляделся вокруг.

Лазарет был переполнен, и люди на тюфяках покрывали едва ли не каждый фут свободного пространства на полу. Доктор Бэген, проработав почти целый день напролет, теперь лежал в растянутом в углу лазарета гамаке, похрапывая с силой далеких громовых раскатов. В противоположном углу, в таком же гамаке со сложенными на животе руками вытянулся мастер Ферус: старик спал с легкой улыбкой полного довольства на лице. Чудачка свернулась на досках пола, точно под своим наставником, и спала с приоткрытым ртом в узком пространстве между двумя тележками, груженными добром эфирреалиста.