Вождь окасов

С этой минуты индейцев нечего было опасаться: они получили слишком жестокий урок и, без сомнения, не скоро могли решиться на подобную попытку. Дон Грегорио оставил ущелье, похоронив своих мертвых, и вернулся в Вальдивию, предоставив трупы ароканов в добычу коршунам.

ГЛАВА LVI Путешествие

Теперь нам пора вернуться к двум другим героям этой истории, которых мы вынуждены были оставить на такое долгое время.

После своего свидания с доном Тадео, Валентин, едва успев проститься с молодым графом, немедленно отправился в путь с Трангуалем Ланеком и со своей неразлучной ньюфаундлендской собакой.

Оставляя Францию, Валентин принял для себя план поведения: он выбрал священную цель своей жизни, которая до тех пор шла день за днем, без воспоминаний о прошедшем, без забот о будущем. В то время вся будущность заключалась для него в более или менее осуществимой мечте получить после продолжительной службы, если только он не будет убит арабами, эполеты поручика, а может быть и капитана. Этим ограничивались все его честолюбивые замыслы, но даже и в этом он едва смел сознаваться себе, до того подобное честолюбие казалось ему неизмеримо высоким, когда он вспоминал о том, что некогда был нищим парижским мальчишкой.

Но когда молочный брат призвал его к себе, чтобы вверить ему тайну своего ужасного положения, в которое он попал, потеряв все свое состояние, и которое заставляло его искать выход в самоубийстве, тогда Валентин, без сомнения первый раз в жизни, начал размышлять серьезно.

Высоким завещанием воина, полковник де Пребуа-Крансэ, умирая, некоторым образом поручал ему своего сына. Валентин понял, что настала минута принять наследство, оставленное ему его благодетелем. Он не колебался.

Хотя с самого детства Валентин почти потерял из вида своего молочного брата, который по своему аристократическому происхождению и богатству жил в высшем парижском обществе и только тайно принимал у себя бедного солдата, он с первого раза угадал эту исключительную организацию, почти женскую, необыкновенно чувствительную, нервную, и между тем сильную, могущественную даже в самой своей слабости. Валентин понял, что этот молодой человек, воспитанный в правилах аристократизма и привыкший с помощью денег жить чужой деятельностью, погибнет, если он не протянет ему своей грубой руки простолюдина и не поддержит его в жизни, которая начиналась для него.

Как большая часть молодых людей, рожденных в богатстве, Луи не знал первых правил в жизни. Чтобы победить затруднения или преодолеть препятствия, он всегда прибегал к деньгам; но этот золотой ключ, отворяющий все двери, вдруг был для него потерян. Тогда Луи, после зрелых размышлений, дошел до печального убеждения в том, что он ничего не может сделать без помощи других и решился наконец убить себя.

Напротив, Валентин, с рождения привыкший жить своим собственным умом и самостоятельно находить средства к существованию, почувствовал, что его молочного брата надо совершенно переделать. Он не отступил перед этой трудной обязанностью, почти невозможной для того, кто подобно ему не носил в сердце своем зародыша способности к самоотвержению. Валентин решился сделать из Луи, как он красноречиво выражался, человека.

С этого дня цель всей его жизни сосредоточилась в одном желании посвятить себя исключительно заботам о своем молочном брате, которого он хотел сделать счастливым во что бы то ни стало. Валентин заставил Луи вдруг переменить образ жизни. Чтобы принудить молодого человека оставить Францию, он нашел прекрасный предлог: его любовь к донне Розарио.

Мы говорим, что Валентин в любви своего молочного брата нашел предлог, потому что решительно не предполагал, чтобы Луи мог когда-либо отыскать в Америке ту женщину, которая подобно блестящему метеору блистала несколько месяцев на парижском горизонте и потом вдруг исчезла.

Ступив ногою на землю Нового Света, Валентин хотел заставить Луи забыть романтическую страсть и повести его по новому пути, надеясь, что беспрерывные, вечно неожиданные перемены странствующей жизни не дадут ему времени подумать о любви, этой странной болезни, – как называл ее Валентин.

Случай, который всегда любит расстраивать наши планы, расстроил и планы Валентина, нечаянно сведя молодых людей с самого приезда их в Чили с молодой девушкой, которую Луи любил так страстно.

Вынужденный признать себя побежденным, Валентин благоразумно склонил голову, с терпением ожидая часа взять свое; он надеялся на слабость Луи и был убежден, что время излечит его от любви, которую донна Розарио, хотя и разделяла, однако первая признавала невозможной.

Признание, вырвавшееся у дона Тадео в пароксизме его горести, еще раз разрушило все намерения Валентина. Но вдруг светлая мысль, как молния, промелькнула в голове его. Мужественный молодой человек с жаром ухватился за представлявшуюся ему возможность отыскать донну Розарио, которую он горячо желал спасти и возвратить ее отцу.

Мы считаем бесполезным говорить, что Валентин составил новый план, который ему нравился чрезвычайно, потому что в случае удачи он мог доставить ему средство возвратить Луи счастье, дав ему вместе и богатство, и ту, которую он любил.

Утром в этот день, когда в ущелье происходила кровавая битва, описанная нами в предыдущей главе, Валентин и Трангуаль Ланек шли по дороге к Сан-Мигуэлю; за ними бежал Цезарь. Они разговаривали между собой, закусывая сухарем, который орошали время от времени смилаксовым настоем из кожаной бутылки, которая висела у Трангуаля Ланека за поясом.

День был великолепный, небо сияло прозрачным голубым цветом, и от лучей теплого осеннего солнца сверкали искры на каменьях дороги. Тысячи птиц, притаившись в изумрудной зелени деревьев, весело щебетали, а вдали виднелось несколько хижин, в беспорядке разбросанных по краям дороги.

– Послушайте, вождь, – сказал, смеясь, Валентин, – вы меня приводите в отчаяние вашей флегмой и вашим равнодушием.

– Что хочет сказать брат мой? – спросил с удивлением индеец.

– Как! Мы проходим мимо самых восхитительных пейзажей на свете, перед нами прекраснейшее местоположение, а между тем все эти красоты оставляют вас холодным как вон та гранитная масса, высящаяся на горизонте.

– Брат мой молод, – кротко заметил Трангуаль Ланек, – он впечатлителен.

– Не знаю, впечатлителен ли я, – с живостью отвечал молодой человек, – но только я вижу и чувствую, что эта природа великолепна и говорю это, вот и все.

– Да, – сказал ульмен глубоко выразительным голосом, – Пиллиан велик! Все это сделал он.

– Вы хотите сказать: Бог, вождь? Но это все равно; наша мысль одинакова и мы не будем спорить об имени. Ах! В моей стране, – прибавил Валентин со вздохом сожаления об отсутствующей родине, – дорого заплатили бы за то, чтобы полюбоваться тем, что я вижу каждый день даром. Правду говорят, что путешествие образовывает молодых людей.

– Разве на острове моего брата, – с любопытством спросил индеец, – нет гор и деревьев так как здесь?

– Я уже заметил вам, вождь, что моя страна не остров, а земля такая же большая, как и ваша; у нас, слава Богу, нет недостатка в деревьях, их даже много; и горы у нас есть очень высокие, между прочим Монмартр.

– Гм! – сказал индеец, который не понимал шутки молодого человека.

– Да, – подтвердил Валентин, – у нас есть горы, но в сравнении с этими они не более как крошечные холмы.