Возлюбленная Казановы (= Опальная графиня)

Фальконе покачал головою. Лицо его было мрачно.

– Так всегда, – промолвил он, оборачиваясь к Лизе и отвечая на ее невысказанный вопрос. – Всегда где-то рядом таится опасность. Она близко и сейчас, я чую ее приближение. И кто знает, минует она нас сегодня или ужалит?..

Что-то знакомое было во всем этом, и Лиза целый день ходила под впечатлением ужасной сцены, пока не вспомнила: нечто подобное – образ подползающей змеи – привиделось ей, когда она застала Фальконе в объятиях Чекины!

Ожидание необходимых бумаг все затягивалось и затягивалось.

Наконец Яганна Стефановна и Лиза, которые не могли без боли наблюдать молчаливые страдания Августы, взбунтовались. Их поддержал Фальконе, считавший, что сердечное нетерпение и затворничество сведут молодую княгиню в могилу еще прежде, чем она доберется до желанной России, а потому надобно хоть ненадолго выезжать, хоть как-то развлекаться. Разумеется, под его присмотром и неусыпною охраною.

* * *

Наступило 19 марта, День святого Иосифа, покровителя всех пекарей. Синьора Дито, дядюшка которой был владельцем преуспевающей пекарни в самом центре Рима, вся так и пылала в радостном предвкушении торжества, которое всегда было необычайно красочно и обещало быть таковым и нынче.

Фальконе предложил Августе непременно побывать на празднестве; и та скрепя сердце согласилась, но после того лишь, как он с улыбкою намекнул, что будущей государыне следует знать обычаи народные не только своей страны.

Слова его неожиданным образом вернули румянец поблекшим щекам Августы и блеск ее угасшим глазам. Она ласково улыбнулась, протягивая Фальконе руку для поцелуя.

– Если б вы знали, граф, сколь много значат для меня ваши слова!

И Лиза, стоявшая рядом, с изумлением увидела, как тонкие пальцы Августы скользнули по щеке Фальконе в мимолетной ласке…

Выехали тотчас после полудня, и сразу стало ясно, что сегодняшний день – праздник для великого множества людей. Еще с вечера здания были разукрашены огромными картинами, намалеванными на холсте: души в огне чистилища, адские котлы с кипящею смолою. Итальянские пекари считают, что в их ремесле многое связано с огнем, а значит, и с пеклом.

На улицах тут и там, куда ни глянь, гремели сковороды, полыхало пламя в наспех сложенных очагах. Народу было множество, и, едва добравшись в calessino до площади Святого Петра, по просьбе оживившейся Августы оставили коляску на попечение какого-то услужливого мальчишки, а сами пошли пешком.

Из толпы их окликнула Агата Дито, которую сопровождал важный синьор Джузеппе, приложившийся к руке княгини с таким видом, будто удостоился чести поцеловать туфлю святейшего папы римского. «Неужто и он обо всем проведал?» – подумала Лиза, которую события последнего времени сделали подозрительной.

А праздник шел своим чередом.

Огонь в самодельном очаге наконец разгорелся. Один подмастерье тут же замешивал тесто; другой придавал ему форму, вытягивал, лепил из него кренделя и бросал в кипящий жир, шкворчавший на огромной сковородке. Эти двое были нарочно перемазаны сажею и олицетворяли собою слуг ада, чертей. Еще два парня одеты в белоснежные передники; сверкающие чистотой колпаки нахлобучены поверх белых париков; они изображали ангелов. Один доставал горячие, с пылу с жару, кренделя, пончики и нанизывал на небольшой вертел, который второй ангел тут же предлагал зрителям.

Другие подмастерья подносили вино товарищам, пили сами, кричали, выхваляя товар. Впрочем, ангелы и черти тоже кричали что было мочи. Народ собирался отовсюду: в этот день выпечка продавалась со скидкою, а то и отдавалась бесплатно беднякам, как и часть выручки.

Августа, по всему видно, была счастлива. Она пробилась сквозь толпу вплотную к пекарям и тоже получила благоухающий крендель, такой румяный и обжигающий, что ей пришлось перебрасывать его с ладони на ладонь, пока не остынет. Фальконе стоял рядом, глядя на нее преданным, обожающим взором; Лиза, которая замешкалась в толпе, остановилась, не сводя с них растроганных глаз.

Странный был какой-то день нынче – так брал за сердце, что слезы то и дело подкатывались к горлу. Или это весна растопила измученное сердце? Свет и тень, движение и покой беспрестанно сменялись на римских улицах, как оттенки настроения, оттенки жизни. Ветер дул из-за Тибра; и запах возделанных полей смешивался с влажностью древних каменных стен, а шум работ в садах и на виноградниках – с шумом улиц.

О, Лиза хорошо понимала эту лихорадочную веселость Августы! Быть иной в такой солнечный, звенящий смехом и песнями день просто невозможно.

Толпа стиснула Лизу со всех сторон, она уже не могла пробраться к своим, да не больно-то и пыталась: весенние ароматы кружили голову и словно бы нашептывали: «Не мешай им! Не мешай!»

Она с улыбкою отвела глаза и вдруг вздрогнула. Взгляд упал на огромного пекаря с могучими плечами, который, расталкивая всех локтями, продирался к суетившимся подмастерьям. И еще прежде, чем Лиза рассмотрела его лицо, она уже знала, кто это. Верзила повернул голову, словно искал кого-то, и Лиза почувствовала себя так, словно шла по цветущей полянке, да забрела в зловонное, гибельное болото. Перед нею был Джудиче!

Что он здесь делает? Кого ищет? Неужто ее?

Лиза склонилась еще ниже, отчаянно молясь в душе, чтобы дама в шляпе не вертела так головою и не открывала то и дело Лизу взгляду Джудиче, который был так велик ростом, что людские головы не помешали бы ему, если б он захотел кого-то отыскать. Она была уверена, что Джудиче явился отомстить ей, и прилагала все усилия, чтобы неприметно выбраться из гущи народа, как вдруг заметила, что грубое лицо Джудиче просияло, его взор нацелился… на Августу и Фальконе, все еще стоявших у печи.

О боже! Да вовсе не ее искал Джудиче! Что она, самозванка, лгунья? Ему нужна Августа, Августа-Елизавета, истинная наследница русского престола!

Своими ручищами он раздвигал толпу, как опытный пловец – волны, и неудержимо продвигался вперед.

– Агостина! Агостина! – отчаянно закричала Лиза, подпрыгивая, чтобы лучше видеть, и уже нисколько не заботясь о том, что может быть замечена Джудиче. Однако крик ее слился с многоголосым восторженным воплем, которым зрители приветствовали одного из пекарей: он жонглировал десятком горячих кренделей с ловкостью заправского циркача.

Казалось, никогда в жизни не испытывала Лиза такого ужаса, как сейчас, вынужденная стоять и беспомощно наблюдать, как убийца подкрадывается к жертве. Она уже не в силах была даже крикнуть: горло свело, по лицу катились слезы, она судорожно смахивала их, истово шевеля губами в последней, отчаянной молитве, заранее зная, что ничто не поможет, что вот сейчас Джудиче приблизится к Августе, сейчас выхватит нож, сейчас…

Вдруг что-то произошло. Многоглавое тело толпы испустило единый вопль ужаса. Лизе показалось, что этот крик издало ее готовое разорваться сердце. Толпа заколыхалась, рассыпалась, зрители заметались, разбегались, падали. И Джудиче бежал, петляя и отшвыривая людей со своего пути.