Возмездие Эдварда Финнигана

Финниган не пошевелился. Не сказал ни слова. Вернон смотрел на человека, который лежал на диване обхватив руками живот, и почувствовал успокоение. Все эти годы он думал об этом, теперь он был у цели.

— Но это не Джон убил твою дочь.

Он словно ударил Финнигана.

— Человек, которого вчера казнили, чего ты так долго ждал, был невиновен.

Финниган попробовал подняться, но рухнул назад — руки не держали его.

— Вы с Алисой редко бывали дома до восьми вечера. И до этого времени дом был в полном распоряжении Элизабет. Я видел, когда Джон ушел отсюда, они обнялись на прощание в дверях, а потом он ушел.

Вернон продолжал следить за Финниганом, хотел видеть его лицо, как оно изменится, когда он все узнает.

— Я вошел сюда через десять минут после его ухода. Он обнимал ее, они занимались любовью, как обычно, когда вас не было дома. Вы этого не знали? Отпечатки пальцев, его сперма — они были по всему ее телу. Мне потребовалось всего несколько минут, не больше, она осталась лежать на полу, когда я закрыл за собой дверь.

Вернон говорил и говорил, пока Финниган не бросился на него в ярости, пытаясь ударить его по лицу сжатыми кулаками. Все так, как и было задумано. Побагровевший человек кричал, дрался и кусался, а Вернон позволял ему это до тех пор, пока не убедился, что они обменялись кровью и частичками кожи.

Тогда он нанес один-единственный точный удар Финнигану в грудь, и тот сразу потерял сознание. Затем Вернон поспешил в холл, достал из пакета тонкую тряпку и флакон с эфиром.

Он все рассчитал — Эдвард Финниган пролежит без сознания полтора часа: ровно столько, сколько требуется.

Вернон Эриксен никогда прежде не встречался с Ричардом Хайнсом, хотя уже больше десяти лет читал его статьи в «Цинциннати пост» о системе правосудия. Он не всегда разделял оценки журналиста, но ценил точность и выверенность его формулировок. Результаты расследований Хайнса всегда подтверждались, а его утверждения, пусть неудобные, оказывались верными.

Они договорились о встрече в маленьком кафе на въезде в Маркусвилл, в десяти минутах ходьбы от дома Финнигана. Вернон знал, что тесный зал в это время обычно почти пуст. Одинокая официантка, какой-нибудь шофер-дальнобойщик, а в остальном — только крошки на столах да заезженная музыка из дешевых динамиков.

Ричард Хайнс уже сидел за столиком, — легкое пиво и бутерброд с чем-то, похожим на ростбиф. Он оказался меньше ростом, чем Вернон себе представлял, худощавый мужчина от силы килограммов шестидесяти, с живыми глазами и улыбкой шириной во все его узкое лицо.

— Эриксен?

Вернон кивнул и, прежде чем сесть напротив, посмотрел на официантку и указал на бутылку пива перед Хайнсом.

— Спасибо, что пришли.

Хайнс развел руками.

— Поначалу я хотел отказаться. Вы показались мне, если уж говорить начистоту, каким-то чокнутым. Звонят порой такие, борцы за правду, прочли что-то и решили, что я могу стать их доверенным лицом. Но я проверил ваше служебное досье и был бы идиотом, если бы отказался выслушать то, что хочет сообщить мне начальник охраны Death Row в одной из самых строгих тюрем штата, тем более что он звонит и назначает встречу через двенадцать часов после назначенного времени казни и утверждает, что обладает сенсационными сведениями.

Официантка подала Вернону пиво — совсем молоденькая, почти девчонка, у нее еще вся жизнь впереди, — удивительно все же, что она тут делает в этой отстойной забегаловке этого захолустного городишки, когда вокруг лежит весь мир.

— Вы получите свою сенсацию. И у меня только одно условие. Вы напечатаете ее уже завтра.

Хайнс рассмеялся и ответил чуть высокомерно:

— Это уж мне решать.

— Завтра.

— Давайте сразу договоримся. Ценность новостей определяю я. Если ваша история стоит того, я о ней напишу. А нет — мы просто попили пива.

— Она стоящая.

Назойливая музыка раздражала. Вернон извинился, подошел к официантке и попросил ее убавить громкость, потом снова сел за маленький столик из сосновых досок, поверх которых лежали четыре красные пластиковые подложки для тарелок.

— Вот так. Теперь мы слышим друг друга.

Он посмотрел на Хайнса и начал рассказ:

— Я проработал в тюрьме Маркусвилла всю свою сознательную жизнь. Я фактически жил там, среди заключенных, больше тридцати лет. И всего навидался. Всяких преступников, всех возможных видов преступлений. Я верю в необходимость наказания. Общество, которое карает, — это общество, имеющее моральные нормы.

Перед окном затормозил трейлер. Короткий взгляд в окно, они оба увидели, как крупный мужчина с волосами собранными в хвостик вылез из кабины и направился к входу.

— За одним исключением. Смертная казнь. Общество, имеющее моральные нормы, не может позволить государству отнимать у человека жизнь. Я понял это, проведя несколько лет на службе в Доме смерти. Понимаете, в каждой тюрьме есть невиновные или несправедливо осужденные. Я это знаю, все, кто работает в тюрьмах, знают это. Я убежден, что несколько моих подопечных — из их числа.

Шофер-дальнобойщик сел за столик в другом конце зала, Вернон, понизивший было голос, когда он вошел, теперь снова заговорил, как прежде.

— Достаточно казнить одного невиновного. Одного-единственного, и все — система не работает! Ведь если впоследствии вскроется ошибка, уже ничего не изменишь. Верно? Мертвого назад не вернешь.

Он готовил эту речь восемнадцать лет. И вот теперь ему вдруг стало трудно подбирать слова.

— Право жертвы на возмездие… Хайнс, это всего-навсего жажда мести. Это что касается справедливости. Которую мы якобы блюдем. Вы верите в это? В такую вот справедливость? Ее нет и не было. Я наблюдал это каждый день. Месть… вот что движет государством.

Он отпил из бокала, покосился на Хайнса, который по-прежнему слушал его с интересом.

— А иногда… иногда приходится отнимать жизнь, чтобы спасти другие. Вам это известно, Хайнс? Я голосовал за Эдварда Финнигана. Да, я его выбирал. Финниган из тех, кого люди слушают. Последовательный сторонник смертной казни, влиятельный человек в этом штате. Все совпадает. У него была дочь, о которой ему следовало заботиться. У дочери был парень — мальчишка, на которого легко можно было свалить всю вину. Две жизни. Это стоило того, Хайнс. Я решил пожертвовать двумя жизнями, чтобы заставить людей понять, как ошибочна их вера в справедливость смертной казни. Если две жизни могут поставить под сомнение систему, которая лишает жизни намного большее число людей, тогда игра стоит свеч.

Ричард Хайнс сидел не шевелясь. Он перестал делать записи, он не был уверен, что правильно понимает то, что слышит.

— Я убил Элизабет Финниган. Я знал, что Джона Мейера Фрая приговорят к смерти, ведь она была несовершеннолетней. После его казни я решил сделать то, что делаю сейчас: выступить и рассказать, что случилось на самом деле.

Хайнс заерзал, ему было не по себе. Перед ним сидел высокий чин тюремной охраны и утверждал, что одно из самых громких убийств в их штате было делом его рук.