Возмездие (изд.1972)
Шрифт:
Абст.Что было дальше?
Бретмюллер.Прошло более часа. Лодка продолжала двигаться. Я подумал: быть может, туннель сквозной и мы, пробираясь вперед, в конце концов окажемся на свободе? О своих надеждах сообщил по корабельной трансляции, и люди приободрились. «Только бы выплыть на чистую воду, — шептал я, — а там мы придумаем, как спастись!»
Абст.Ваши предположения оправдались? Туннель был сквозной? Вам удалось вывести из него лодку?
Бретмюллер.Нет.
Абст.Дальше, Бретмюллер!
Бретмюллер.Мне трудно говорить. Усиливается
Абст.Вот вам сигарета.
Бретмюллер. О,спасибо! Пожалуйста, спичку. Боже, как кружится голова!.. Нет, не могу курить. Погасите сигарету. Меня мутит от запаха дыма!
Абст.Говорите, Бретмюллер!
Бретмюллер.Прошло немного времени, и удары о корпус лодки прекратились. Она свободно висела в воде. Двигалась ли она, я не знаю. Мы выждали около двух часов. Вокруг было тихо. Тогда я рискнул включить машинки очистки воздуха — люди задыхались от недостатка кислорода. Замерев, мы ждали шума винтов корвета и новых взрывов. Однако все было спокойно. Еще час томительного ожидания. Я осмелел и скомандовал всплытие. Мы могли рискнуть: по расчетам, наверху еще продолжалась ночь. Как сквозь сон, слышал я голос матроса, считывавшего показания глубиномера. Мы постепенно поднимались…
Абст.Перебиваю вас. Какие глубины в туннеле?
Бретмюллер.Примерно сто пятьдесят футов.
Абст.Очень любопытный туннель!
Бретмюллер.Итак, мы всплывали. Каждую секунду я ждал удара рубкой о скалу. Но над нами была вода, только вода. Подвсплыв, мы подняли кормовой перископ. Мы ничего не увидели. Два других перископа были повреждены и не выдвигались из шахт. И вот на глубиномере ноль, я отдраиваю рубочный люк и поднимаюсь на мостик. Меня охватывает тишина и темнота — густой, ни с чем не сравнимый мрак. Нас будто в тушь окунули. Мрак и абсолютно неподвижный воздух. Почему-то вспомнился «Наутилус» капитана Немо… Неожиданно для самого себя я вскрикнул. Звук укатится куда-то вдаль, и немного спустя ко мне вернулось эхо. Я стоял на мостике, подавленный, ошеломленный, а голос мой все звучал, отражаясь от невидимых препятствий, постепенно слабея. Будто и он искал выхода и не мог отыскать. Сомнений не было — лодка всплыла в огромном гроте!..
Абст.Что же вы?.. Стойте, я поддержу вас!
19 часов 11 минут. Конец действия препаратов.
Сознание было восстановлено на 24 минуты.
Повторное исследование токов мозга. Состояние больного угрожающее.
Это была последняя страница. Канарис перевернул ее и закрыл папку.
Только сейчас услышал он звуки музыки. За роялем сидел Абст. Его пальцы легко бегали по клавиатуре, глаза были устремлены за окно, к тяжелой красной луне, которая медленно вставала над пустынным озером. Казалось, туда же уносилась мелодия, стремительная и тревожная. И музыка, и луна, и тускло отсвечивающая водная гладь за окном, да и сам Абст со странно неподвижными глазами — все это удивительно сочеталось с тем, что составляло содержание желтой папки.
Абст оборвал игру.
Они долго молчали.
— Это был Шуберт? — спросил Канарис, чтобы что-нибудь сказать.
Абст покачал головой.
— Я играл Баха. Одну из его ранних хоральных прелюдии. Написано для органа. Если бы здесь был орган!..
— Однако я помню, ты любил Шуберта, — упрямо настаивал Канарис. — Ты увлекался и
другими, но Шуберт для тебя…— Иоганн Себастьян Бах — вот мой король и повелитель! — взволнованно проговорил Абст. — Бах в музыке, Шиллер в поэзии.
— Шиллер? — пробормотал Канарис, рассеянно глядя на озеро. Сейчас он думал о другом.
— Да. Хотите послушать?
В голосе Абста звучала нетерпеливая просьба. Удивленный Канарис неожиданно для самого себя кивнул.
Абст встал, сложил на груди руки. За ним было окно, и темный, почти черный силуэт Абста четко выделялся на фоне широких светлых полос, проложенных луной по поверхности озера.
Грозовым взмахнув крылом, С гор, из дикого провала, Буря вырвалась, взыграла, Трепет молний, блеск и гром. Вихрь сверлит, буравит волны, — Черным зевом глубина, Точно бездна преисподней, Разверзается до дна.Читал Абст медленно, с напряжением. Голос его был резок, отрывист, и музыка стиха начисто пропадала.
— Это из «Геро и Леандра», — тихо сказал Абст. — Восемь строчек, а сколько экспрессии!
Канарис молчал. Он плохо разбирался в стихах, да, признаться, и не любил их. Он считал себя деловым человеком, а поэзия не для таких.
— Вот что, — сказал он. — Распорядись, чтобы нам принесли поесть. Мы поужинаем и поговорим. И не медли — нам предстоит немало дел.
Ужин сервировали в соседнем помещении. Канарис с аппетитом поел, выпил большой бокал пива.
— Вернемся к показаниям Бретмюллера, — сказал он, когда подали сладкое. — У меня из головы не лезет этот странный грот. Подумать только, он под боком у той самой базы! Хозяева ее, надо полагать, и не подозревают о существовании в скале гигантского тайника.
— В этом вся суть, — кивнул Абст.
Канарис стащил с шеи салфетку, решительно встал:
— Не будем терять времени! Идем к Бретмюллеру. Я сам допрошу его.
— Быть может, отложим допрос до утра? Вам следует отдохнуть, выспаться. И предупреждаю: это небезопасно. Мало ли как он вдруг поведет себя.
— Но ведь ты будешь рядом!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Они двинулись по лесной тропинке, которая вела в глубь острова. Было очень темно, и Абст включил предусмотрительно взятый фонарик. Шорох шагов в тишине, тоненький лучик света, выхватывавший из мрака то ветвь, похожую на протянутую руку, то дикий уродливый камень, усиливали тревогу, которой была наполнена ночь.
Где-то приглушенно проверещал зверек, ему ответило громкое уханье филина. И тотчас, будто вторя этим звукам, порыв ветра зашелестел в верхушках деревьев. Лес ожил, заговорил…
— А он… не вырвется? — спросил Канарис, перед которым неотступно стояли налитые кровью глаза Бретмюллера. — Было бы славно встретить его на этой тропинке.
— Исключено.
— «Исключено»! — передразнил Канарис. — Я читаю: «Бретмюллер лежит пластом, как покойник». А он бьет стекла и врывается в комнату!