Возмездие
Шрифт:
— Я слышал, — покачал хмельной головой Леха, — они хотят уничтожить наши главные верфи. Гилисподис-то еще жив?
— Жив, — отмахнулся Иллур, — у Ольвии крепкие стены. Но не в нем дело. Хотя и его жизнь для меня важна. Без флота нам не выжить. Судьба скифов уже давно не только в степной жизни, хотя многим старейшинам это до сих пор не по вкусу, но и в дружбе с морскими богами. И ты в этом преуспел, Ал-лэк-сей.
Помолчав мгновение, Иллур закончил мысль.
— Но, сейчас я приготовил тебе другое дело.
Леха даже замер, услышав каким пророческим тоном произнес его кровный брат эти слова.
— Прежде всего, нужно
— А почему он нас предал? — вдруг вопросил Леха, дожевав кусок мяса, и тут же осекся, увидев злобный блеск в глазах брата, словно этот вопрос взбесил царя. Но все же закончил свою речь, — ведь Гатар долго воевал с нами против греков, вместе в дальний поход ходили… с амазонками. И вдруг, такое. Это ведь римляне его, говорят, надоумили?
Иллур оторвал взгляд от огня и вперил его в кровного брата, словно тот был неразумным ребенком, раз спрашивал об этом. Долгое время они сидели молча, слушая только треск углей. Ларин боялся нарушить тишину первым. Наконец, царь вновь заговорил.
— Фарзой уже давно предупреждал меня, что нет у нас врага важнее сарматов. Потому что они — такие же как мы.
Иллур поднял опрокинутую чашу, а Ларин плеснул ему вина из кувшина. Царь выпил и, на этот раз, медленно поставил недопитую чашу на плоский камень.
— Их царь Гатар имеет множество земель, но давно мечтает получить выход к морю. По морю легче торговать. И здесь наши желания сходятся, только у меня этот выход давно есть, и даже флот уже есть. А Гатар, несмотря на всю свою конницу, должен просить помощи у греков Боспора и в торговле и в войне. Он, как и я, мечтает построить огромную кочевую империю и многого уже добился. Только выйти к морю ему мешает моя страна. И Гатар отлично понимает, — пока я жив, выхода к этому морю, он никогда не получит.
Иллур замолчал ненадолго, отправив в рот засахаренное яблоко. Прожевал, запил вином, бросил взгляд на звезды и продолжил свою речь. Лехе оставалось, только молча слушать.
— Поэтому он принял мое предложение участвовать в совместном походе в надежде, что этот выход у него появится и без войны со мной. Но я все время направлял его отряды дальними от моря путями, тянул время, получая свое, и, в конце концов, Гатар не выдержал.
— Но, — выдавил из себя Ларин, — если ты знал, …то есть думал, что они на нас нападут, почему же мы тогда зашли так далеко по Истру? Почти до Греции дошли, я даже успел посмотреть на римские земли. А у нас за спиной был такой враг.
Леха был уже настолько пьян и возмущен недальновидностью Иллура, что осмелился покритиковать политику кровного брата, невзирая на последствия.
— И даже Фарзой тебе говорил, мол, надо разбить сарматов. Куда же мы попер…, то есть, пошли тогда? Надо же было этого Гатара приструнить, чтобы остальным неповадно было.
К его удивлению Иллур не впал в ярость, а заговорил так, словно извинялся.
— Я знал о его желаниях, но думал, что мне хватит времени
полностью разбить гетов, тогда бы все вышло иначе, но… тут вмешались римляне. Они знали о моих распрях с сарматами. Их золото и стало последней каплей, перевесившей на этих весах.Ларин долго молчал, пережевывая мясо и «переваривая» услышанное. С римлянами ему было теперь все ясно, но вот с Карфагеном, где шла междоусобная война, выходили одни вопросы. Леха по долгу службы уже пообтерся в высших сферах, но никак не мог понять, на чьей стороне они с Иллуром теперь воюют. Пока Карфаген оставался единым, все было в порядке. Но теперь… Иллур вроде бы крепко дружил с сенатором Магоном, с которым у него были давние дела. А лучший кореш скифского адмирала Федор Чайка, переметнулся на сторону Ганнибала. Тот сам захотел быть царем и ясное дело, сенаторов теперь недолюбливал. Однако, все военные действия, которые скифы до сих пор вели на южном фронте, как бы поддерживали усилия Ганнибала захватить Рим. Именно Ганнибала, а не сенаторов. Попытавшись самостоятельно ответить себе на все эти вопросы, Леха окончательно запутался и в итоге, решил поступить просто. Спросить Иллура напрямик, а там, будь, что будет.
В голове шумело, слова как-то не очень клеились друг к другу. «Чертово вино, — подумал адмирал, — хорошо вставляет. Надо будет спросить у царя, кто ему такую вещь привез».
— Послушай, брат, — начал Леха осторожно, — ты помнишь, моего друга… ну того, с кем мы едва не угодили к тебе в рабство, а потом он приплывал послом от Карфагена.
— Твой друг прибыл ко мне от Ганнибала, — поправил его Иллур, которого не мог сбить с толку даже хмель, — старейшины Карфагена тут ни при чем. Да он и не скрывал этого.
— Значит, — обрадовался Леха, — мы… дружим с этим самым Ганнибалом? А как же твой… друг Магон?
Иллур перевел взгляд с тлевших углей и впервые посмотрел на своего кровного брата так, словно тот удивил его своей прозорливостью.
— Я понял, о чем ты, Ал-лэк-сей, — медленно ответил царь, — Я многим был обязан этому влиятельному советнику из далекого Карфагена. Он помогал мне деньгами, когда я был еще просто одним из вождей. Он поддерживал меня в борьбе против греков и даже собирался купить у нас часть земли, чтобы основать в Крыму торговую гавань Карфагена. Он был мне нужен и был мне почти другом. Но…
Иллур перевал взгляд на огонь и проговорил:
— Но после того, как он подружился с Римом, на моей земле появились сарматы. Он выбрал себе не тех друзей, Ал-лэк-сей, и теперь я ему ничего не должен.
Ларин устало выдохнул. Значит, они с Федей по-прежнему были на одной стороне.
Но это было еще не все, что хотел сообщить ему царь. Опрокинув остатки вина в рот, Иллур сказал:
— Пока продолжается погребальный обряд Фарзоя, ты можешь отдохнуть в своей земле. Я пришлю за тобой, чтобы сообщить о том, что ты сделаешь для меня дальше.
— Как долго я могу там пробыть? — уточнил Леха, не поняв рад он, или не рад этому известию.
— Несколько дней. Я отправлю много воинов и прикажу насыпать большой курган на его могиле невдалеке от Неаполя. Похоронить с ним всех его наложниц и слуг, а также коня, чтобы жизнь в ином мире для него была такой же похожей на бескрайнюю степь. Мудрый Фарзой и там ни в чем не должен испытывать недостатка.
Глава девятая
«Свои среди чужих»