Возмездие

Савинков, ошеломленный, покинул кабинет дуче…

В тот же день он написал своей сестре Вере в Прагу: «Ты не можешь себе представить, как все это было, — ни одному клоуну не снилось то, что так легко и непринужденно продемонстрировал этот фигляр от политики. Но самое страшное в том, что мне вдруг показалось: он сам понимает, что фиглярствует, и видит, что мир, глядя на него, не только не смеется, но даже восхищается им! Что же касается меня, то произошло уже привычное — еще одно унижение!..»

Савинков уезжал из Италии подавленный. Он не знал, что в Париже его уже ждало уведомление из банка о двух поступлениях на его счет от лиц и организаций, «пожелавших остаться неизвестными». Как только он возьмет в руки эти голубенькие гербовые бумажонки с солидным названием банка, к нему мгновенно вернутся и уверенность, и энергия, и прекрасное настроение. Он не зря совершил эту нелегкую поездку…

Приложение к главе пятой

Собственноручная запись Масарика о переговорах с Савинковым 2 и 5 марта 1918 года [2]

С Савинковым, Москва

2. III.-8

5. III.-8

1. Имеются организации по городам.

2. В начале прошлого декабря на Дону еще монархически.

(Трубецкой говорил правду.)

В этот период соглашение Алексеева с Корниловым 26.XII. Соглашение с демократами: с этого времени монархизм снят с повестки дня.

3. Важнейшее дело, что знаю правду о казаках Г.Л.

Я — свое мнение. Будет вести переговоры с Клецандой, Максой.

Я ему, чтобы А. Скупать хлеб, чтобы не достался немцам. Мануфактурой! Значит, японцы.

Б. В случае чего «Хлебный террор».

В. Политтеррор?

Алексеев писал — он не разбит, отходит на юг.

Террор: покушение на великого князя Сергея стоило всего лишь 7000 рублей.

Плеве — 30000.

Я могу предоставить некоторые финсредства — Шипу, чтобы Клецанда 200000 рублей…

2

Переговоры происходили в отеле «Националь», где жил Масарик.

^{Примечание автора:}

^{Как всякую дневниковую запись, в которой используются сокращенные слова и фразы, понятные только автору дневника, эту запись Масарика точно расшифровать очень трудно. А нам это и не нужно. Нам интересен и важен только конец записи, где Масарик записал сообщенные ему Савинковым цены покушений, в которых он, Савинков, участвовал Масарик записывает сумму в 200000 рублей. И эта сумма в точности совпадает с той, которую позже назовет однажды Савинков. Двести тысяч на убийство Ленина…}

Письмо Б. В. Савинкова — Масарику от 9 ноября 1921 года

(Перевод с французского оригинала, обнаруженного в архиве Бенеша)

Прага, 9 ноября 1921 года.

ГОСПОДИНУ ПРЕЗИДЕНТУ РЕСПУБЛИКИ

Господин президент,

когда в последний раз, в сентябре, я имел честь быть принят Вами, Вы соблаговолили подать мне надежду на то, что не откажетесь от своей выдающейся поддержки дела «зеленых», интересы которых я защищаю…

По требованию коммунистов я с несколькими друзьями был выслан из Варшавы. Несмотря на это, наша революционная организация в Польше осталась почти нетронутой и продолжает свою деятельность так же, как наш филиал в Финляндии…

Мы всегда страдали из-за огромных финансовых затруднений. Однако сейчас нам грозит полная ликвидация, потому что мы совершенно лишены каких-либо средств.

Я прибегаю к последней возможности и от имени всех «зеленых» крестьян, солдат и ремесленников апеллирую к Вам, господин президент, к великому демократу и другу России, каковым Вы являетесь.

Соблаговолите принять, господин президент, выражение моего глубочайшего уважения и преданности.

Б. Савинков.

Собственноручное письмо Б. Савинкова Масарику от 29 ноября 1921 года

(Обнаружено в архиве Бенеша)

29/XI 1921 г.

Париж.

Господин президент,

я должен выразить Вам самую горячую благодарность за ту исключительную помощь, которую Вы соблаговолили оказать делу, которому я имею честь служить.

Прошу Вас, господин президент, соблаговолить принять вместе с моей благодарностью и выражение моего глубочайшего уважения и совершенной преданности.

Б. Савинков.

^{Примечание автора:}

^{Таким образом, мы устанавливаем, что и в} конце 1921 года Масарик продолжал подкармливать Б. Савинкова и поддерживать его борьбу против нашей страны.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Леонид Шешеня струхнул, узнав, что доставлен в Москву, на грозную Лубянку, но скоро успокоился.

Допросы — чистая проформа: где был в семнадцатом, перечислите близких и дальних родственников. И часа не спрашивают, отправляют обратно в камеру. Привык Шешеня и к своему следователю Николаю Демиденко. Они, наверное, однолетки. И такой он другой раз бывает робкий и даже ласковый, так бы и сказал ему: «Друг ты мой, Коля, не тяни ты резину попусту…»

Но бывает, что Шешеня думает о следователе совсем по-другому. У следоьателя привычка — во время допроса заглядывать в окно. Тогда Шешеня видит розовенький, чисто выбритый затылок чекиста и косточку над впадинкой. Шешеня с необыкновенной ясностью представляет себе, как он в этот розовенький затылок бьет тяжелым малахитовым пресс-папье.

Однажды Демиденко резко отвернулся от окна и застал в глазах Шешени мысль о своем затылке. Не мог не застать. Но, видать, тепа этот следователь — ничего не заметил, улыбнулся, как всегда, и спросил:

— Может, на этом кончим?..

Шешеня уяснил для себя, что Лубянка совсем не так грозна и беспощадна, как про нее рассказывали, и что с чекистами вполне можно ладить. Вот уже почти месяц сидит он тут, и ничего страшного не произошло. Все, что он говорит на допросах, Демиденко с полной верой пишет в протокол. Поверили чекисты и в «почтовый ящик», где должны лежать адреса тех, к кому его послал Савинков.

Шешеня сказал, что «почтовый ящик» находится на Ваганьковском кладбище позади памятника с ангелом. Когда его туда привезли, он показал на первый попавшийся памятник с ангелом. Его возили туда три раза, и Шешеня успокаивался все больше — чекисты поверили и в его «почтовый ящик». Больше всего Шешеня боялся, что чекисты как-нибудь дознаются о его кровавых делах в банде Павловского. Но не случилось и этого. Демиденко все ковыряется в его адъютантстве у Савинкова — что за работа, какие ему известны документы, кого видел возле Савинкова и прочее.

Хуже бывает, когда на допрос приходит кто-нибудь из начальников. По тому, как в их присутствии держится Демиденко, Шешеня догадывается, что за птица пожаловала. Одного он приметил особо — рыжий, плотный, с явно офицерской выправкой и глазами как у рыси (это был помощник начальника контрразведывательного отдела ОГПУ Сергей Васильевич Пузицкий). Он чаще других приходил на допросы, но никогда в них не вмешивался, только слушал да смотрел на Шешеню.

Последние дни Шешеню вообще на допросы не вызывали. Это время им не потеряно. Он сумел сблизиться с тюремным надзирателем Хорьковым. Дядька тот оказался подходящий, может пригодиться в рассуждении побега. Жалуется на жизнь, значит, намекает. В свое дежурство уже дважды вызывал Шешеню из камеры и назначал его вне очереди уборщиком по этажу, а там всей работы дай бог на час, а потом они с надзирателем сидели в его уголке и толковали о жизни. Так появилась у Шешени еще одна тайна от следователя — надзиратель Хорьков. Кабы гепеушники знали, с какими настроениями есть надзиратели в ихней тюрьме, они бы ахнули! Но Шешеня доволен. Он готовит Хорькова для своего побега.

Дверь в камеру распахнулась, и надзиратель Хорьков, как положено службой, объявил:

— Шешеню — к следователю.

До конца тюремного этажа заключенного сопровождал надзиратель, дальше его вели конвойные. Шешеня спросил:

— Чего это я опять понадобился?

— Мало ли что? Может, и обвинительное вручат. Тогда и суд не за горами, — равнодушно пояснил Хорьков.

— Шлепнут? — беспечно спросил Шешеня.

— Все возможно.

Шешеня испуганно глянул на Хорькова — надзиратель никогда так с ним не разговаривал.

— Чего выпялился? Не узнаешь, что ли? А ты что думал? Здесь, брат, Чека, здесь не шутят. «И никто не узнает, где могилка твоя», — пропел Хорьков, подталкивая остановившегося Шешеню.

В кабинете, кроме следователя Демиденко, оказались сразу два начальника: тот, знакомый Шешене, рыжий, с рысьими глазами, и чернявый красавчик с бородкой клинышком и светло-серыми веселыми глазами. Это был начальник контрразведывательного отдела ОГПУ Артур Христианович Артузов.

В этот утренний час кабинет Демиденко тесен и мрачен. Сумрак в комнате кажется еще плотнее оттого, что противоположная стена здания вызолочена солнцем и над ней в синем небе плывут прозрачные легкие облака. Шешеня видел в окне и эту солнечную стену и это синее небо. И вдруг сердце у него защемило от предчувствия беды.