Возмездие
Шрифт:
— На место Грифоли метил? Пусть так, но зачем Донати и Линцано убивать? А, главное, как убил-то?
Этого писец не знал, но сохранял вид многозначительный и загадочный, дававший собеседникам понять, что он кое-что рассказал бы, да не может.
Двери распахнулись, и на пороге возникли подеста Пасквале Корсиньяно и прокурор Лоренцо Монтинеро. Альбино не пришлось выполнить просьбу Франческо и рассказывать им о встрече Никколо Линцано и Филиппо Баркальи, ибо слуги закона уже знали о ней. Они сразу направились к столу, за которым работал Филиппо, и потребовали ответа на вопросы, что делал тут Линцано вчера вечером, о чём они говорили и куда потом оба направились?
Баркальи сильно побледнел, губы его затряслись, и он нервно ответил, что Никколо
Альбино удивило, что Баркальи уклонился от того, чтобы передать стражам закона весь свой разговор с Линцано, не менее изумился он известию об их родстве, а тон, каким говорил Баркальи о встрече, и вовсе поразил его. Филиппо не пытался ничего уточнять, не оправдывался и даже не боялся, что его самого заподозрят в убийстве. Его потерянный взгляд упирался в пустоту и, сидя перед подеста, Баркальи явно не видел его. Прокурор обещал уточнить у Розалины, ужинал ли там Баркальи, тот же, услышав это, только тупо кивнул. Нервное напряжение несчастного, как понял Альбино, сменилось вялым безразличием и равнодушием ко всему, не только к судьбе двоюродного брата, но и, похоже, к своей собственной.
— А что говорил Линцано о гибели Пьетро Грифоли и Карло Донати? — резкий каркающий голос подеста снова разрезал воцарившуюся тишину библиотечного зала.
Баркальи приметно вздрогнул.
— Он… он… — Филиппо, казалось, сглотнул репейник, — он считал, что это… что это дьявол.
— Что? — изумился подеста, переглянувшись с прокурором. — Он, что, рехнулся?
Монтинеро тоже склонил голову набок и глядел на допрашиваемого с явным подозрением, точно спрашивая себя, не с безумцем ли столкнула его судьба? Баркальи же были безразличны его предположения. Он не поднимал глаз от плит пола и твёрдо сказал:
— Он видел его.
Под сводами книгохранилища прозрачной паутиной повисла тишина, в которой проступили почти неразличимые ранее шелест листьев клёна в распахнутом окне и ровное жужжание насекомых на дворе.
— Кого видел? — с непередаваемым выражением на лице уточнил подеста, самим тоном вопроса тоже обнаруживая явное сомнение в здравомыслии допрашиваемого.
Баркальи по-прежнему смотрел в пол и, не поднимая глаз, ответил:
— Беса видел, тот подкрадывался к нему ночью, и говорил, что он — следующий, что его ждёт ад. У дьявола этого, говорил, рога были и хвост. Никколо, правда, иногда считал, что это ему мерещится, но вчера сказал, что это точно дьявол.
Прокурор и подеста переглянулись, но если в глазах мессира Монтинеро было явное подозрение на перепой и пьяные видения погибшего, то мессир Корсиньяно казался теперь задумчивым и настороженным. Он спросил у Монтинеро:
— А то, что сказал Гвидо? Это не может быть…следствием…
Монтинеро на минуту задумался. Вызванный ночью врач подестата, Гвидо Мазаччи, вначале дерзко обругал всех, кто разбудил его среди ночи, потом грубо выругался, когда узнал, зачем его вызвали, дав понять присным Монтинеро, что покойник, если уж умер, мог бы подождать и до утра, а когда погибшего наконец раздели, синьор Гвидо взвизгнул и в безбожных выражениях завопил, что не собирается рисковать жизнью ради мерзавца. Площадная брань касалась тёмных глубоких язв в паху и на теле покойника, в которых синьор Мазаччи сразу распознал галльскую блудную болезнь.
— Следствием болезни? — подхватил прокурор мысль Корсиньяно, — да, многие бредят, но Гвидо не уверен, что он умер от заразы. У покойника закоченели руки. И рано ещё, Мазаччи сказал, он мог протянуть ещё пару лет.
Подеста пожевал губами и зло прихрюкнул. Потом вздохнул и почесал за ухом:
— А что если
подлинно дьявол? Следов-то нет.— Ну, нет, — решительно поднялся прокурор. — Вздор это всё. Думать, что дьявол, наградив его распутной галльской заразой, от которой все блудники мрут за пять-семь лет, разлагаясь заживо, ещё и снизошёл до того, чтобы лично угробить дурня? Зачем такое беспокойство? Дьявол, вон, спроси у Квирини, вечен. Он вполне мог подождать пару лет, пока Линцано помрёт сам. Неужто в адских котлах пусто? Привиделось ему всё это.
Подеста вздохнул.
— Да, хвостатого не допросишь. А так мысль интересная.
Монтинеро не спорил.
— Да, возможно. Но нам пора к мессиру Петруччи.
— Рано ещё, — покачал головой подеста. — Меня интересует, умер ли он от остановки сердца или нет?
— Гвидо отказался его вскрывать, говорит, это опасно.
— А точно, что это не от галльской заразы? — с надеждой в голосе спросил Корсиньяно. — Если он не вскрывал его, то откуда знает?
Монтинеро расслышал эту надежду.
— Он не уверен, просто предполагает. Может, и от неё, почему нет? Поверхностный осмотр ничего, кроме язв, не выявил.
В арочном проходе появились капитан народа, его советник Антонио да Венафро и епископ Гаэтано Квирини, почему-то облачённый в скромную монашескую рясу, сзади них маячил Фабио Марескотти. Подеста торопливо поднялся, извинившись, что, занятые допросом, они с мессиром Монтинеро пропустили назначенное время. Пандольфо Петруччи махнул рукой и спросил, что удалось узнать о гибели мессира Линцано? Подеста бросил быстрый взгляд на врага: Фабио Марескотти, исхудавший и бледный, стоял, глядя в пол, чуть покачиваясь из стороны в сторону. Когда он минутами поднимал глаза, его потухший взгляд окидывал собравшихся, но едва ли их видел. Было заметно, что начальнику гарнизона абсолютно всё равно, что скажет сейчас Корсиньяно.
Тот понял это и отчеканил, обращаясь к капитану народа:
— Мы проследили его последний путь. Он вышел из палаццо Марескотти около шести, его видели в трактире папаши Леонардо, он выпил только стакан вина и пошёл сюда, в книгохранилище, где встретился с мессиром Баркальи, своим двоюродным братом. Оба они вышли отсюда около восьми, мессир Баркальи свидетельствует, что остался ужинать у Розалины, а мессир Никколо пошёл дальше от Кампо. Мы ещё не проверили, точно ли они расстались там, но около половины десятого у источника Фонте Бранда было обнаружено тело Линцано. Наш врач уверен, что покойный был болен галльской болезнью, но не может достоверно утверждать, что мессир Линцано умер именно от неё. В то же время он не нашёл на теле погибшего ни раны от кинжала, ни следов удушья или отравления. Мы ещё не установили, где был покойный с четверти девятого до половины десятого — нам не хватило времени, но наши люди сегодня узнают это.
— И ещё одно, ваша милость, — добавил Лоренцо Монтинеро, едва подеста умолк. — Мессир Сильвестри задержан вчера у гарнизонной конюшни. Он собрал вещи и намеревался удрать. Я прибыл туда для допроса и не мог отпустить его, тем более что с ним не было ни приказа, ни разрешения отлучиться. Сейчас он в подестате.
— Вы полагаете, это он убил Линцано? — задумчиво поинтересовался Пандольфо Петруччи.
— Нет, ваша милость, пока нет никаких оснований так думать, тем более что сам мессир Сильвестри заявил, что он просто смертельно перепуган и боится стать следующей жертвой не то неизвестного убийцы, не то… кое-кого пострашнее. Дело в том, — деловито продолжил он, — что в результате сбора улик всплыло следующее обстоятельство: мессир Линцано незадолго до смерти говорил мессиру Баркальи, что видел… — Прокурор сделал эффектную паузу в речи и, поняв, что внимание всех приковано к нему, артистично развёл руками, — видел дьявола, который подкрадывался к нему ночью и говорил, что он, Никколо, — следующий, что его ждёт ад. Натуральный чёрт, говорил, с рогами и хвостом. Мессир Баркальи уверяет, что мессир Линцано иногда считал, что это ему мерещится, но вчера сказал, что это точно дьявол.