Возмущение Ислама

20

С бессмертными умами, что узор Сиянья оставляют за собою, Моя душа вступила в разговор; И, усладясь беседою такою, Я выковал оружье мощных слов, Чтоб защищать высокие усилья, Броней они для ярких стали снов, Мечты раскрыли искристые крылья, Но юный вестник истины, Лаон, Был не один той правдой осенен.

21

Сестру любил я, с светлыми глазами, Подобными огню полярных звезд; И ни к кому под всеми Небесами Моя мечта не бросила бы мост; Я шел куда-нибудь, но взоры эти Меня всегда к себе назад влекли; И вот когда все было в целом свете Так холодно, — когда друзья ушли, Забыв о всех, о, Цитна, лишь с тобою Сливался я улыбкой и тоскою.

22

Чем ты была в далекие те дни? Ребенком, неземным, совсем невинным; Хоть в помыслах уже зажглись огни, И с этим миром, диким и пустынным, Во внутренний уж ты вступила бой, И иногда лучистый блеск алмаза В твоих глазах туманился слезой, От грезы, от печальных слов рассказа Или от слов, чья страсть и чей привет В их глубине зажгли свой беглый свет.

23

Она была как нежное виденье На этой утомительной Земле, В себе самой тая все побужденья, — Как облачко, что утром, в светлой мгле, Блуждает без следа по бездне синей И, возрастая в нежной красоте, Усладою возникнет над пустыней; Свою мечту стремя к моей мечте, По зыби жизни, в час отдохновенья, Шла эта тень бессмертного виденья.

24

Она была мне как моя же тень, Другое я, но лучше и нежнее; Она зажгла непогасимый день Среди крутых обрывов, где, чернея, Все темное, людское, в цепь сплелось, Где я один во тьме был, — и, покуда Лишиться всех друзей мне не пришлось, Еще не знал я, что такое чудо Взамену той утраты мне дано, Что сердцу с сердцем слиться суждено.

25

Цветок прелестный, выросший на камне, Ребенок, живший лишь двенадцать лет, И раньше дорога она была мне, Теперь же в ней замкнулся целый свет; Товарищ мой единственный, со мною Она охотно шла вперед, туда, Где Океан встречается с Землею, Где в горы бьет вспененная вода И в глушь густых ветвей, в лесные долы, Где аромат и где ручей веселый.

26

Так радостно мы шли, рука с рукой, Я счастлив был прикосновеньем нежным, И все места, в стране моей родной, Я обнимал стремлением безбрежным. Все памятники прошлых славных дней Я озирал сочувствующим взглядом, А Цитна, нежный свет души моей, Была со мною в те мгновенья рядом, И взор ее как будто убеждал, Чтоб я душой тех мест не покидал.

27

Ни днем ни ночью мы не разлучались, Нас только разлучал короткий сон; И если волны моря чуть качались, И воздух был затишьем напоен, У самых волн, в полуденном покое, Она дремала на моих руках, Над нами было Небо голубое, И мысль ее скользила в разных снах, То в грусти, то в лучах душа купалась. И плакала она и улыбалась.

28

И иногда, в своем воздушном сне, "Лаон" она шептала, и, вставая, — Как птичка, в час заката, в тишине Внезапным пеньем воздух наполняя, Летит, — сестра и спутница моя Над морем пела светлый гимн Свободе, Который, полный страсти, создал я, — И, мнилось, все внимало ей в природе; Как нежный дух, в порыве торжества Она роняла звонкие слова.

29

И белые ее мерцали руки Сквозь темную волну ее волос. О, как впивал я сердцем эти звуки! То упованье, что во мне зажглось И выразилось в песне этой стройной, Казалось мне возвышенным, когда Она, смолкая, делалась спокойной, И дух ее скользил туда, туда, Уйдя из глаз глубоких в отдаленье, На крыльях моего, ее виденья.

30

Пред тем как Цитне отдал я его, Рой мыслей в нескончаемой вселенной Я создал из стремленья своего, Чтоб дух людской, в глубоком мраке пленный, Освободить от тягостных цепей, — Подвластными я сделал все предметы Для песни героической моей, Простор морской, и Землю, и планеты, Судьбу и жизнь, и все, что в дивный строй Сливает мир, встающий пред душой.

31

И Цитна поняла порыв могучий, Усиливши, взяла его в себя, Как белизна растущей в небе тучи Вбирает ветер, гул грозы любя; Все помыслы мои, пред тем как светом И музыкой зажглись, горели в ней, Ее лицо сияло мне приветом, И бледностью, серьезностью своей Она со мной безгласно говорила, В моем лице за сном моим следила.

32

В моей душе сильней зажегся пыл От единенья с этой чистотою, В ее уме мой разум мне светил. Не тщетно мы над участью людскою С ней размышляли, — мудрость возросла: О, Цитна, дух и кроткий и могучий! Без страха боли, смерти или зла, Но нежности исполненная жгучей, Она была как ясный детский сон, Но гений был в ребенке заключен!

33

То знанье было новым: возраст старый, С легендой несущественных вещей, Ничто — он разогнать не в силах чары На жизнь души наброшенных цепей, Душа всегда раскрыть стремится крылья, Но старость ледяная холодна, Исполнена насмешки и бессилья, Невольнической жесткости полна, И человек смеется, раб избитый, Над той могилой, где надежды скрыты.

34

Нет, не суровым мир принадлежит, Так Цитна в чутком сне мне возвестила, Не сознавая, чт_о_ за власть лежит В таких словах, какая в этом сила; Пока она в спокойствии спала, Моя душа задумалась тревожно: Над вестниками правды духи зла Владычествуют — как это возможно? И вот, в красноречивом полусне, Она дала ответ желанный мне.

35

Тот нежный облик, женский ум, невинный, В себя совсем не воспринявший яд, Которым так отравлен мир пустынный, Был мой очаг, лелеявший мой взгляд; Увы, родной Земли другие дети, С природной красотой разлучены, Подвластны Злу, в его попали сети, Позорные его лелеют сны, И служат всем его увеселеньям, И дышат, наконец, легко — презреньем.

36

Я чувствовал лишь холодно позор Такой беды; но с Цитной я сдружился, И более широким с этих пор Сочувствием мой разум озарился; Не раз о том скорбели вместе мы, Что половина всей людской пустыни — Орудье вожделений, жертвы тьмы. Невольницы в тюрьме, рабов рабыни: На кладбище убитых юных сил Гиена-страсть хохочет меж могил.

37

В ее лице огонь горел, сверкая, При мысли о позорности такой. И я сказал: "О, Цитна дорогая, Я вижу, ты вступаешь с миром в бой; Пока мужчина с женщиной не встретят Домашний мир, свободны и равны, Взор человека света не заметит; Оковы быть разрушены должны, — Тогда придет восторг освобожденья". И вспыхнул взор у ней от восхищенья.

38

С серьезностью сказала мне она: "Лаон, мне надлежит задача эта, С умов счастливых женщин — злого сна Стряхну я гнет, и, полные привета, Мы, вольные, толпою молодой, Придем к тебе, лучисты будут взгляды. И окружат весь Город Золотой Свободные живые мириады". Она меня за шею обняла И трепетный во мне ответ нашла.

39

Я улыбнулся и хранил молчанье. "Зачем ты улыбаешься, Лаон? — Сказала Цитна. — Пусть мои мечтанья Неопытны, и пусть мой дух смущен, И я бледнеть могу, но, не робея, Коль хочешь, на тиранов я пойду. И было бы гораздо мне труднее В позоре жить, томиться, как в бреду, С местами, сердцу милыми, расстаться И, друг родной, с тобою не видаться.

40

Как сделалась такою я, Лаон? Ты знаешь, как ребенок может смело На мир взглянуть. Ты властью наделен, И на тебя я походить хотела, Чтоб сделаться свободней и добрей; Но там, вдали за темным Океаном, Есть многие как бы с душой моей, Хотя они окованы обманом; Когда они, как я, в твой глянут взор, Они отвергнут смело свой позор.