Возмущение праха

— Не видела, не слышала, не скажу.

— А, эти… — невесело усмехнулась она и, к моему невероятному удивлению, добавила просительно, чуть не смущенно: — Я знаю, что вы спешите… но все-таки чашку кофе… всего десять минут… мне не хочется заходить одной, вы меня понимаете?

Еще бы не понимать, я не меньше нее нуждался в чашке кофе. И хотя до ее состояния мне не было дела, я согласно кивнул, одновременно проклиная свое легкомыслие.

Пробыл я у нее ровно десять минут, ибо сюда в любой момент могли нагрянуть любые люди. Как ни странно, она этого не понимала и смотрела на меня как на сумасшедшего, когда я перед уходом тщательно обтер платком свою чашку и рюмку.

— Ты же вряд ли сейчас станешь мыть посуду, — пояснил я ей на прощание.

Ехать к себе домой было бы неосторожно, и я запилился прямо в Институт. Горилла из наружной охраны не выразил ни малейшего удивления по поводу рвения к работе в столь раннее время; тачку со всем барахлом я загнал в их гараж, благо запоры там были надежные, а сам пристроился покимарить на койке Полины в бывшей «детской», ключ от которой завалялся у меня в кармане.

Поспать удалось немного — в девять принес черт Крота, который занудно перечислял причины, по которым не следует спать именно здесь, и предложил для этой цели другое помещение. Я охотно взял ключ от комнаты на втором этаже, но мне было уже не до сна: я хотел сегодня же подготовить отчет Порфирию.

В каземате, где располагался мой персональный компьютер, я к полудню покончил с распечатками ночных фонограмм, изготовлением с них демонстрационных копий, без пауз, и с пояснительной запиской, суммирующей весь материал.

Дальше было не обойтись без Джефа. Сперва он категорически отказывался просыпаться, но я все же переупрямил его, сунул под холодный душ и увез, чтобы заставить работать в студии его приятеля, которой Джеф иногда пользовался.

Я его пас до вечера, хотя и безоговорочно ему доверял. Мало ли что: выкинет по рассеянности пробный отпечаток в мусорную корзину или кто из коллег-фотографов заглянет на огонек — потом гадай, где возникла утечка. Как только я вечером получил полный пакет иллюстрационных материалов, Джеф, не раздеваясь, рухнул на диван, предвосхитив тем самым совет, который я хотел ему дать: пару дней не появляться дома. Я тоже нуждался в отдыхе и поехал ночевать в Институт как в наиболее для меня безопасное место.

Утром должен был смениться с дежурства Бугай. Требовалось забрать у него видеокассеты, и, поскольку они представляли собой взрывной материал, я поехал за ними вместе с Васей, не рискуя доверить их ему одному. Вася стал для меня темной лошадкой, и, получив кассеты, я отделался от него, прежде чем ехать к Джефу, чтобы не засветить новое место обитания последнего.

Джеф спал в той же позе и на том же диване, куда свалился вчера вечером. Он не прочь был еще поспать, но покорно встал и занялся делом — я хотел иметь серию фотоотпечатков с отдельных видеокадров. Перед началом работы мы просмотрели обе ленты, чтобы выбрать нужные кадры, и я понял вчерашнюю реакцию Кобылы: от этого зрелища первым делом тянуло блевать.

Днем я был уже в Институте, с полным отчетом, и подловил Порфирия в узком коридоре, чтобы он не смог по своей хамской повадке пройти мимо, а выслушал бы все, что я ему скажу. На этот раз я не стал подделываться к нему и выражаться лаконически, по-спартански, а, наоборот, выстроил свою речь со всеми этикетными заморочками:

— Почтеннейший Порфирий, не уделите ли вы мне две минуты вашего времени?

— Ну, — буркнул он, убедившись, что не может продолжать движение, пока я его не пропущу.

— В «Извращенном действии» произошли серьезные события, можно сказать катастрофического плана.

— Ну? — Его реплики не отличались разнообразием, но по едва уловимому пренебрежительному оттенку второго «ну» я понял: ему что-то известно.

— В этих папках полный отчет.

— Утром.

— Нет, почтеннейший Порфирий, до завтра ждать нельзя. Я должен ввести вас в курс дела сегодня.

На его лице — огромная редкость — обозначилось нечто вроде задумчивости.

— Через час у Амвросия.

— Почтеннейший Порфирий, не могли бы вы лично просмотреть сначала отчет? Там есть, например, крайне неприятные фотоснимки, я позволил бы себе сказать — тошнотворные. Возможно, досточтимому Кроту, и тем более досточтимому Амвросию, не следует их показывать?

— Пусть смотрят, — отмахнулся он и, как подвыпивший пролетарий в трамвае, стал протискиваться между мной и стенкой.

Сам того не подозревая, Порфирий ответил на существенный для меня вопрос: в отличие от фанатиков Крота и Амвросия, он не пекся о чистоте идей «Общего дела», иначе моя информация обеспокоила бы его. Следовательно, его заинтересованность в ликвидации «Извращенного действия» была величиной неизвестной, и доверять ему при завершении операции я не мог. Скорее всего он был в блоке с Гугенотом, и двигала ими прежде всего надежда оказаться в числе первых кандидатов на личное бессмертие.

Ознакомление с пакетом моей информации им далось нелегко, кроме, конечно, Порфирия, которому все это было как с гуся вода. А Крот и Амвросий, особенно последний, съежились и смотрели на меня с ужасом. Теперь они так и будут ко мне относиться — с суеверным страхом, как в средние века к палачу. Вот ведь голуби — чуть что, голову под крыло. Только плохо, что и память птичья: ведь сами же это блюдо заказывали — хочешь не хочешь, придется глотать.

— Вы считаете, почтеннейший Крокодил, свою работу на этом законченной? — Амвросию явно потребовалось сделать над собой усилие, чтобы напрямую обратиться ко мне.

— Не совсем.

— А что может быть еще? — спросил Крот надтреснутым голосом.

— Щепинскому и его покровителям была явлена неприглядная сущность их действий. Теперь требуется, чтобы сам Щепинский, и его потенциальные преемники, и возможные заказчики осознали пагубность попыток возобновления подобной деятельности в дальнейшем. Быть может, они сами это поймут, а быть может, потребуется подсказка. — Я намеренно ровным голосом отчеканил канцелярскую формулировку, чтобы они не восприняли ее как приглашение к обсуждению.

— Мы не можем не отметить вашу добросовестность, почтеннейший Крокодил, хотя, увы, плоды ее горьки… Что поделаешь, лекарства редко бывают вкусными… Поэтому последняя часть вашего гонорара будет выплачена в этом месяце, независимо от того, когда вы сочтете вашу задачу выполненной, — произнес Амвросий с печалью в голосе, и Крот согласно покивал головой.

Порфирий, не поворачивая головы, остановил косой взгляд на Амвросии, — похоже, ему последняя реплика не понравилась.

А я подумал: понятно, глаза твои не хотят меня больше видеть, а уши — слышать… ничего, придется потерпеть еще малость.

Я старался не терять темпа. Спустившись опять в свою бетонную «одиночку», я составил на компьютере документ, который, как я рассчитывал, позволит окончательно разделаться со всей этой историей, — юридически точное, сжатое описание криминальной деятельности лабораторий Щепинского за последний год, с указанием дат и имен. Этот мрачный рассказ, как и тексты всех фонограмм, я на всякий случай перенес на дискету и распечатал в дюжине экземпляров — именно такое количество мне почему-то показалось достаточным. Затем я полностью стер память компьютера, в том числе и досье «Извращенного действия» — кому оно теперь нужно? Такие вещи не хранят в качестве сувениров.