Вознесение

Все. Прекрати. Габриэль, посмотри на меня. Я люблю тебя. Неужели ты сама не видишь? Я люблю тебя!

Нет, не могу пойти на попятный. Пока еще не могу.

— Нет! Я — не вижу! Посмотри на меня!.. Я даже почувствовать тебя не могу, понимаешь? Там, внизу, я не чувствую вообще ничего!

— Ну и пусть! Мне плевать, слышишь? Когда я с тобой, я люблю тебя всю! Не низ, не верх, а тебя. Ясно?

Он трясет меня за плечо, стискивает его еще крепче, не обращая внимания на мою попытку высвободиться. Я знаю, что он прав и мне должно быть стыдно, но мой гнев вырвался на свободу и ревущим потоком неудержимо несет меня за собой. Я вырываюсь изо всех сил, пока наконец не приходят слезы. И тогда я замираю, а физик берет меня на руки, целует мне волосы, и лицо, и шею и говорит, что ему все равно, плевать, плевать. Он никогда даже не взглянет на другую. Он любит меня. Каждую мою частичку — и ныне, и во веки веков.

Фрейзер Мелвиль развел огонь, и мы сидим перед камином, наблюдая, как мечутся по стенам отблески пламени. Время от времени раздается треск сухих поленьев, или кора, лопнув, выпускает шипящие капельки смолы. Будь моя воля, я провела бы вот так всю оставшуюся жизнь. Чуть раньше, в ванной на первом этаже, я забралась в ванну и вымыла волосы, которые он потом долго сушил. Долго, потому что поминутно отвлекался — поцеловать меня и повторить, что я вела себя, как последняя идиотка. Теперь, с чашкой кофе в желудке и с индийской шалью на плечах, я наконец начала согреваться. Физик отругал Бетани и пригрозил сдать ее властям, если она хоть раз попытается выкинуть подобный фортель, после чего она укрылась наверху и сидит тихо, как мышка. Впрочем, я не обольщаюсь — раскаяние тут ни при чем.

— Страшная вещь — комплексы, — подвожу я итог.

Проблемы с самооценкой — у тебя! Я и подумать не мог, — грустно признается он. Глядя на мерцающий в его глазу зеленый осколок, я вдруг понимаю, как мне его не хватало. И его хозяина тоже. — А должен был. Но ты так в себе уверена. И так поразительно сексуальна, — добавляет он, наклоняясь и зарываясь лицом в мой вырез. — Я все время тебя хочу. Всегда. И сейчас тоже.

Я тоже его хочу. К несчастью, я все еще под впечатлением от жестокой правды, явившейся мне в водах озера, правды, которую до сих пор я не осмеливалась произнести вслух, — о том, как хрупок мой мир, как глубока рана. Сегодняшний день показал: что бы я там себе ни говорила, до исцеления мне — как до луны.

Фрейзер Мелвиль подкладывает дрова в огонь. Раздается звонок. Беру трубку: Кристин. Если она и удивилась теплоте моего приветствия, по ее голосу этого не заметно. Мне хочется как-то загладить свою вину.

— Кристин, я должна перед вами извиниться. Я вела себя грубо. На меня столько всего навалилось, и я…

— Ерунда. Я все понимаю. А теперь слушайте, — произносит она скороговоркой. — Хэриш нажал на кое-какие кнопки и раздобыл журналы сейсмических наблюдений с «Погребенной надежды». Нашлась пара-тройка геофизиков, которые ведут исследования по заказу «Траксорака» и регулярно получают от них данные. Я подключила еще двух знакомых экспертов. Так вот, они подтверждают слова Бетани. Действительно, под месторождением образовалась трещина, из-за которой может произойти гигантская утечка метана. Когда она появилась — неизвестно, но в данных за сентябрь она уже была, а значит, процесс продолжается не первый день. Фирма наверняка в курсе.

— Значит, можно собирать пресс-конференцию?

— Да. Мы тут такой цирк затеяли, чтобы ее разрекламировать. Следите за новостями. Кстати, в прогнозе погоды сказали, что грядут те самые грозы, о которых говорила Бетани. Сегодня после обеда прольются на севере, а потом поползут к югу. Можете передать трубку Фрейзеру? Мне надо с ним кое-что обсудить.

Могу. Любопытно, как легко мне это дается — теперь, когда выяснилось, что мы с ней не соперницы и никогда ими не были. Теперь, когда можно беспрепятственно ею восхищаться, я преисполняюсь к ней восхищения. Безмерного. Передаю телефон, и между физиком и моей не соперницей завязывается дискуссия по поводу серии схем, которые только что появились на экране его ноутбука. Пока они разговаривают, подтягиваю кресло и пересаживаюсь в него. Я не видела Бетани с тех пор, как она выскочила из воды. Если я хочу остаться профессионалом, пора возобновить диалог.

Жаль только, что я совсем к этому не готова.

Дождавшись, пока Фрейзер Мелвиль повесит трубку, говорю:

— Схожу пообщаюсь с Бетани. Одна.

— Может, не надо?

— Надо.

— Пойду заварю чаю и позову ее вниз.

Десять минут спустя Бетани, утонувшая в клетчатых складках своего халата, шлепается на диван напротив меня. Вид у нее насупленный.

— Твои извинения приняты, — говорю я.

— Я перед тобой не извинялась.

— Знаю. Поэтому и решила принести себе извинения от твоего имени, а потом их приняла — уже от своего.

— И как ты это провернула?

— Магия. Полезная вещь.

— Хэриш Модак зовет меня «мисс Кролл».

— И тебе нравится, как это звучит? — Кивает. — В таком случае перестань называть меня «Немочь» и зови по имени — Габриэль. Договорились, мисс Кролл?

Она моргает и задумывается, но ничего не отвечает. С двумя чашками в руках входит Фрейзер Мелвиль. Ставит их на столик между нами.

— «Лапсанг сушонг», — объявляет он, закрывая за собой дверь. — Не буду вам мешать.

Тишина. Первой заговаривает Бетани:

— Она тоже приносила мне чай.

— Кто?

— Мама. Приносила мне чашку чаю.

Внутренне напрягаюсь. Похоже, я неверно истолковала ее настрой. Бетани впервые заговорила о матери сама, без подсказки. Она явно стоит на некой грани.

— Значит, мама приносила тебе чай. А каким она была человеком? — Бетани пожимает плечами и отводит глаза. — Между вами что-то произошло. Помнишь тот вечер?

— Не знаю.

— Как это «не знаешь»?

— Могла же я забыть?

— Или решила забыть. Есть вещи, которые помнить слишком тяжело. Например, ощущение, будто ты уже умер. А после электрошока воспоминания иногда всплывают на поверхность. Может, именно это с тобой и происходит. Доза-то тебе досталась немаленькая.

Нагнувшись, Бетани зарывает ладони в ворс ковра и растопыривает пальцы. А я думаю о семейной фотографии Кроллов: представительный отец, широко улыбающаяся девочка со скобками на зубах, бесцветная тихоня-мать. Наконец Бетани выдыхает чуть слышно:

— Я старалась бьггь хорошей девочкой, но им все было мало.

— В каком смысле?

— Даже когда я верила в Бога, в Библию, в Бытие и прочее дерьмо, им все было мало. Тогда я решила, что буду плохой.

— Начала спать с мальчиками? — спрашиваю я, припомнив записи в истории болезни. Одноклассник. Нет, здесь чувствуется что-то еще, нечто глубже и глобальнее.

— Ты книг никогда не жгла?

— Нет. Как это делается?

— Ну, сначала обливаешь спиртом…

— А зачем нужно было сжигать книгу?

— Потому что в ней одни враки. От начала и до конца.

Бетани разглядывает свежие бинты — Фрейзер Мелвиль обработал ей руки антисептиком и наложил повязку.

— Начало — это Книга Бытия. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною». Красивые слова, — говорю я.

— Вот именно. Красивые слова, за которыми ни хрена нет. И ты обязана в них верить, даже если совершенно точно знаешь, что… — Бетани замолкает и переводит взгляд за окно — на вычерчивающие свою вечную дугу турбины, на нестройные птичьи клинья. Улетать на зиму или нет? Год от году решение дается им все труднее. Какой она кажется маленькой в этом дурацком балахоне. Пошарив под сиденьем, протягиваю ей «громовое яйцо»:

— Оно возникло миллионы лет тому назад, когда не было ни людей, ни динозавров. Оно старше любой окаменелости, старше самой жизни. Что же происходит с человеком, когда он сжигает Библию, потому что считает Книгу Бытия сплошными враками?

Взяв яйцо, Бетани взвешивает его на обожженной ладони.

— Бац — и конец всему.

— Конец — это всегда и начало.

— Ага.

— Что же происходит с Бетани в это время?

И вдруг она начинает говорить — торопливо, взахлеб:

— Ее привязывают к лестнице, и начинают изгонять из нее бесов, и заклеивают ей рот, чтобы дьявол не наложил на них проклятие, и все время ее трясут, но дьявол все никак не уходит, поэтому ее связывают, а на следующее утро он все еще тут, и они опять ее трясут, и так три дня, и все это время ей не дают ни есть, ни спать, и держат связанной, а дьявол все никак не выйдет.