Возрождение любви

* * *

Пейдж чувствовала себя дезориентированной и чуточку испуганной. Когда Роб помог ей встать на ноги, она поразилась тому, что вместо тянущихся на многие мили возделанных полей с пшеницей она оказалась посреди дикой прерии без всякого намека на дороги, а в ста ярдах отсюда стоял крытый фургон, запряженный двумя лошадьми.

Она закрыла глаза и снова открыла их, на тот случай, не галлюцинации ли у нее? Крытый фургон по-прежнему стоял там.

Молодой полицейский тоже был тайной. Он был меньше ростом, чем все полицейские Конной полиции, каких она только видела. Он был ей как раз по плечо. От него едко пахло потом, пылью и древесным дымом. И в эту ужасную жару на нем красная форма. Полицейские Конной полиции в Британской Колумбии одевали свои красные мундиры только по торжественным случаям, но никак не каждый день. И кроме того, эта лошадь. Что делает офицер Конной полиции один, на лошади? Она думала, что они теперь используют лошадей только для того, чтобы позировать для почтовых открыток.

Может, здесь снимают кино? Но он сказал бы ей. И нигде поблизости не видно ни грузовиков, ни других киношных принадлежностей.

У Пейдж заболела голова, и она не могла привести свои мысли в порядок.

Ну, может быть, сказала она себе, Конная полиция здесь, в Саскачеване, другая. Видит Бог, она не специалист по части Конной полиции, но покрой его мундира несколько странный, куртка слишком узкая и короткая. У него на бедре очень большой, выглядевший неуклюжим револьвер в открытой кобуре. На голове у него тоже не широкополая шляпа «стетсон», а странная шляпка с плоским донышком, сдвинутая кокетливо набок и с широким ремешком под подбородком.

Он заметил, что она разглядывает его, и покраснел, как его мундир. Его нельзя было назвать красивым, но он обладал широким, приятным, загорелым лицом, которое портили большие ржавого цвета усы, карие глаза доброго щенка и копна рыжих волос, более светлых, чем усы.

В его речи чувствовался отчетливый шотландский акцент, ей приходилось очень прислушиваться, чтобы разобрать, что он говорит.

– Вы недавно в Канаде, Роб? – спросила Пейдж.

Он отрицательно мотнул головой.

– Я здесь уже три года. Я вступил в Северо-Западную Конную полицию сразу как приехал сюда.

Северо-Западная Конная полиция?

– А я думала, что вас всех называют Королевской Канадской Конной полицией.

Он снова посмотрел на нее тем настороженным жалостливым взглядом, который ей не нравился.

Загадка Конной полиции отодвинулась в глубину сознания, когда они дошли до крытого фургона и Роб представил ее странным мужчине и женщине, стоявшим около фургона.

Пейдж улыбнулась им и протянула каждому руку. Они были чрезвычайно вежливы и обращались к ней только «Мисс Рандольф».

Пейдж решила, что они, должно быть, члены какой-то строгой религиозной секты, путешествующие таким вот образом в фургоне. Выглядели они лет на двадцать пять или что-нибудь около этого, но одеты были настолько старомодно, что Пейдж ничего подобного никогда не видела, разве только в музее. На женщине даже был капор. Пейдж видела такие капоры только на детях.

Она старалась вспомнить, не упоминал ли когда-либо Тони о колонии хаттеритов или поселке секты аманитов где-нибудь поблизости.

Женщина, Клара, была беременна, вероятно, уже больше шести месяцев, и, конечно, она могла бы носить колготки и свободную рубашку. Ее же платье было длинным, в нем было жарко и тесно.

Лицо у женщины простенькое, спокойное, застенчивая улыбка, прямые цвета соломы волосы, выглядывающие из-под капора, и маленькие круглые очки на вздернутом носике.

Ее муж Теодор выглядел крупным, высоким, широким в плечах, с легкой проседью в каштановых волосах до плеч. Как и у Роба, у него были пышные усы и большая борода. Одет он был совершенно неподходяще для данной ситуации – темный сюртук, видавший лучшие дни, поношенные брюки. Когда Роб представлял ее, Теодор сдернул свою потасканную коричневую шляпу и потом водрузил ее обратно на голову.

Было совершенно очевидно, что Флетчеры так же поражены костюмом Пейдж для бега, как и она их одеяниями.

Клара бросила только один панический взгляд на ноги Пейдж, и ее пухлые щеки стали пунцовыми. С этой минуты она старательно удерживала свой взгляд на лице Пейдж, хотя Пейдж заметила заинтересованные взгляды Теодора на ее ноги, когда он думал, что она этого не видит.

Пейдж ощутила раздражение. Полное сумасшествие – они ведут себя так, словно никогда не видели женщину в шортах и майке без рукавов. В результате она начинала чувствовать себя неуверенно.

Даже полицейский, видит Бог, смущен.

– Я сказал мисс Рандольф, что вы могли бы одолжить ей какую-нибудь одежду, миссис Флетчер, – сказал он. – Тогда мы сможем продолжить наш путь.

– Конечно, – охотно откликнулась Клара. – В моем сундуке в заду фургона наверняка найдется кое-что подходящее для вас, мисс Рандольф.

Пейдж начала терять терпение.

– В этом нет нужды, я остановилась неподалеку отсюда и…

Она не успела закончить фразу, как Клара прошла к заду фургона и влезла туда с явным намерением найти какую-то одежду. Начиная ощущать некоторое отчаяние, Пейдж обернулась к Робу Камерону.

– Послушайте, должен же быть какой-то способ вам связаться с моим братом! Его телефон [phone]. Если вы дозвонитесь ему, я знаю, он приедет и заберет меня.

Камерон ничего ей не ответил. Они с Теодором обменялись взглядами, значение которых Пейдж не поняла.

Вся ситуация начинала угнетать ее.

– Мисс Рандольф, – позвала ее Клара из фургона. – Вот здесь блузка и юбка, которые, я уверена, подойдут вам. Вы не хотите примерить?

Пейдж преувеличенно громко вздохнула и уже открыла рот, чтобы отказаться, когда Роб Камерон просительным голосом сказал:

– Это, наверное, лучший путь, мисс Рандольф. Отсюда мы не можем связаться с вашим братом. Нам нужно добраться до форта, там есть телеграф, но это довольно далеко. Солнце палит вовсю – если вы не прикроетесь, то сгорите.

За все время их разговора это были первые слова, в которых обнаруживался какой-то смысл. Конечно, она понимала, что лучи солнца представляют опасность, но она была убеждена, что никогда за всю свою жизнь не встречала такой компании ханжей.

Она повернулась и влезла в фургон. Он был набит сундуками, деревянными ящиками и мешками, между которыми оставалось только крошечное пространство. Ей пришлось согнуться чуть ли не вдвое, кроме того, было так жарко и душно, что трудно стало дышать. Жужжали мухи, ударяясь о брезентовые стенки, пахло скипидаром или еще чем-то едким.