Возрождение
Шрифт:
– Чего орешь-то так? – удивился, но не обиделся Третьяков.
Славка яростно повторил:
– Я не скрипач!!!
– Да пожалуйста… Просто без музыки скучно. У нас только одна гитара. Вон, у Митьки Баруздина. И поет он хорошо.
– И петь я не умею, – отрезал Славка. Но тут же обмяк и спросил: – А что теперь делать?
– Да что хочешь. Сейчас личное время, еще пятнадцать минут целых осталось… Хочешь, вон как раз распорядок дня посмотри. – Игорь кивнул на торцовую стену под часами, где висели несколько больших листов с текстом и рисунками.
Славке почему-то стало опять жутковато – вставать, идти под неизбежными взглядами со всех концов спальника… Кровать и этот закуток уже стали казаться родными, почти домашними. Но он пересилил себя и поднялся, кивнув:
– Спасибо. Ну, что помог. И вообще…
– Ерунда. – Игорь тоже встал, потянулся и, перескочив через кровать
В первую очередь на стене бросались в глаза цветные фотографии – справа вверху, размещенные тесно, как в строю. Их было семь штук. Справа от них развевался нарисованный черно-желто-белый флаг, слева – всадник поражал копьем какого-то монстра. На снимках – семеро мальчишек лет по 9–13, все, кроме одного, – очень серьезные, парочка даже хмурых. Над фотографиями шла надпись: «ВЫ НИКОГДА НЕ ПОКИНЕТЕ НАС. МЫ НИКОГДА ВАС НЕ ЗАБУДЕМ» – и, чуть сбоку, колонка строк красным:
Зимы становятся все длиннее,Нет им подобных на белом свете.Взрослые медленно цепенеют,Значит, к оружию встанут дети.Кто ожидает конца устало,Кто забивается глубже в норы.Крысы бегут из своих подвалов,Только и крыс не отпустит город.Боже, храни нас от наших судеб!Этой зиме ни конца, ни края.Каждую ночь замерзают люди,Просто ложатся и умирают.Перед глазами – тела распятых,Стон мертвецов раздирает уши.Дети приносят такую клятву,Чтобы никто не посмел нарушить.Дети идут. Я несу их знамя.Я раздаю им тепло до крохи.Пусть из искры разгорится пламя,Предвосхищая конец эпохи…Если безумия черен омут,Если беда расставляет сети,Если родители впали в кому,Значит, на улицы выйдут дети.А ниже снимков, сбоку от этих жутких и странным образом тянущих к себе стихов, было еще оставлено много пустого места…
Веселого мальчишку звали Жорка Топольков.
Бандиты отпилили ему, взятому в плен без сознания, голову ножовкой. Голову нашли – густо перепачканную замерзшим калом, без носа и ушей, с вырванными глазами. А остальное… остальное эти твари съели.
Жорке было одиннадцать лет.
Славка вздрогнул от ужаса. Но следом за ужасом в нем неожиданно поднялась злость. Очень яркая и очень упрямая. На Земле и так почти не осталось людей. И еще меньше – хороших людей. Кто и какое имел право убить мальчишку, который мог бы стать ему, Славке, другом?! Мог бы! Славка это точно знал! У него такая улыбка… у кого такие улыбки, они даже в Славкином элитном лицее оставались открытыми и веселыми ребятами, щедрыми и честными. А тут… он не будет другом. Ни Славке. Никому. Никогда. Его убили и съели.
Славка почувствовал, что сжал кулаки. Сначала сжал их, а потом понял, что сделал это. Он не стал читать про других мальчишек. Конечно, они тоже были наверняка хорошие ребята. Но он прочитает потом. А пока достаточно Жорки Тополькова. Он запомнит. Все запомнит. И…
Сколько раз он раньше видел вот такие снимки, похожие, пусть и не столь жуткие истории… Ведь война уже шла несколько месяцев, когда упали ракеты… Война шла, сражались и погибали люди, его, Славкины, соотечественники… и, наверное, даже ровесники – тоже сражались и тоже погибали. А он… Славка неожиданно вспомнил свой данный «по обязаловке» концерт в госпитале для раненых – и вздрогнул снова, теперь уже от мысли, каким был бездушным маленьким гаденышем. Пусть и не самым гадким, далеко не самым гадким, но…
– Простите, – прошептал он, опустив голову. Он не сказал еще очень многого, только подумал, пообещал мысленно без слов, даже не облекая обещания в четкие образы. Но ему стало легче. И Славка отшагнул в сторону – к другому стенду.
А это была стенгазета. На оборотной стороне большущего листа старых обоев, с ярко выписанным алыми в черном контуре буквами названием «СЕРДИТАЯ БУКАШКА (№ 14)» и изображением этой самой букашки (отчасти муравья, отчасти таракана, отчасти божьей коровки, но в основном – какого-то жуткого мутанта) черно-желто-белого цвета, увешанной разнобразным оружием и тянущей за собой
здоровенный груженый воз с большими буквами «РА».Видно было, что стенгазету делали с энтузиазмом и дружно, хотя и не особо старались выдержать общие стиль и смысл. Впрочем, четыре «как бы раздела» в газете прослеживались. На самом верху располагалась, видимо, «официальная информация», имелись даже листки, отпечатанные на машинке и, похоже, на компьютере. Разные награждения, результаты соревнований, отчеты о каких-то пока ничего Славке не говоривших событиях… Ниже справа располагались разные серьезные вещи. Сочинения, кусочки из дневников, просьбы, предложения… А слева – всякое смешное. Неожиданным оказалось то, что там и правда были смешные вещи, причем зачастую в совершенно несмешных ситуациях. Даже стихотворения были – одно Славка тихонько прочитал вслух, потому что оно напомнило ему смешной мультфильм…
С бензобаком практически на нулеКрался в ужасе под откосомЗаблудившийся в русском простом селеТанк с завязанным в узел носом.Танк в истерике бился, вопил, дурак,Помоги, мол, святой угодник!По российской глубинке гоняли танкДва десантника и подводник.Три вояки догнали его на так,Танк пытался бежать – куда там!Что какой-то там вшивый пиндосский танкТрем нетрезвым слегка солдатам?Танк божился, и клялся, и выл, как пес,И рыдал, и кричал «не надо!»,Но повторно ему завязали носИ закинули в люк гранату [5] .5
На самом деле это стихи Бориса «Сказочника» Лаврова.
А самый низ был отдан под рисунки. Всякие – разной степени умелости (Славку удивило, что рисунки были в основном очень умелыми, хотя и не одной руки) и на разную тематику. В основном рисовали очень солнечный мир… но не из прошлого. Это была скорей какая-то фантастическая, намного лучшая страна. Рисунков, посвященных настоящему, оказалось меньше. Они тоже удивили Славку неожиданно жестким и в то же время оптимистичным содержанием – победы, поднятые флаги, схватки среди развалин…
А на рисунках о прошлом были, как правило, родители. И еще, очень часто, домашние животные…
В общем, газета Славке понравилась. Куда меньше понравился висевший рядом большой лист с четкими строчками, озаглавленный «РАСПОРЯДОК ДНЯ»:
6.00 – подъем.
6.00–6.20 – заправка кроватей, утренний туалет.
6.20–7.00 – разминка.
7.00–7.10 – утреннее построение. Проверка.
7.10–7.30 – завтрак.
7.30–8.10 – первый час общешкольной подготовки.
8.10–8.20 – первый перерыв.
8.20–9.00 – час политзанятий.
9.00–9.10 – второй перерыв.
9.10–10.00 – строевая подготовка.
10.00–10.20 – третий перерыв.
10.20–11.00 – второй час общешкольной подготовки.
11.00–11.10 – четвертый перерыв.
11.10–12.00 – час ОФП.
12.00–12.10 – пятый перерыв.
12.10–12.50 – третий час общешкольной подготовки.
12.50–13.00 – шестой перерыв.
13.00–13.30 – обед.
13.30–14.20 – час военно-теоретической подготовки.
14.20–14.30 – седьмой перерыв.
14.30–17.00 – тактическая подготовка.
17.00–17.10 – полдник.
17.10–17.30 – восьмой перерыв.
17.30–18.30 – спортивные игры.
18.30–19.30 – самоподготовка по общешкольным предметам.
19.30–20.00 – ужин.
20.00–21.00 – самоподготовка по общешкольным предметам.
21.00–21.30 – личное время.
21.30–21.40 – вечернее построение. Проверка.
21.40–22.00 – вечерний туалет (обязательный душ). Отбой.
Расписание Славку всерьез испугало. Во-первых, он понимал, что многого из описанного тут (если даже не считать того, что скрывалось за странными и туманными ОФП и «тактическая подготовка») он просто не умеет. А во-вторых… полчаса свободного времени?! И все?! За весь день?! И как же вообще с таким расписанием жить?!
«А может, так и лучше, – неожиданно подумалось ему. – Меньше буду вспоминать про… про все. От такой усталости, какая тут будет, наверное, на мысли времени уже не останется…» Он даже хихикнул и смутился – на него смотрел подошедший Игорь.