Возвращение блудной мумии
Шрифт:
А что, если отыскать среди своих приятелей кого-либо, кто мог бы порекомендовать меня своему знакомому полицейскому? В Испании все организуется в основном по знакомству. Мне требуется всего лишь хорошая рекомендация — и дело, можно считать, в шляпе. Я даже знала человека, у которого почти наверняка должны найтись приятели в полицейском управлении. Этим человеком был Марио Эстевез Бардала.
Пугая Родни Вэнса своим ревнивым женихом-андалузцем с навахой, я, конечно, чуть-чуть преувеличила. Жених мой был только наполовину андалузцем, а на другую половину кастильцем, и никакой навахи у него в помине не было. Впрочем, испанское определение жениха
С типичной для меня склонностью к общению с экстравагантными и неординарными личностями, жениха я себе подобрала даже более чем оригинального. Думаю, второго такого я не смогла бы отыскать, даже обшарив вдоль и поперек весь Иберийский полуостров. Моим novio стал фашист-тангеро, по совместительству спецназовец, прошедший подготовку в расквартированном в Африке испанском Иностранном легионе.
Более того, отец Марио тоже был фашистом и в Великую Отечественную войну даже воевал в союзных Гитлеру войсках под Смоленском, по иронии судьбы на одном фронте с моим дедом.
Стены квартиры Марио были увешаны черно-белыми фотографиями, на которых испанцы, сидя в окопах, строчили из пулеметов по русским солдатам (в частности, по моему деду) или позировали на фоне бревенчатых русских хат.
Обитая в России, ни малейшей симпатии к фашистам я не испытывала, скорее наоборот, терпеть их не могла, и на столь нетрадиционный выбор novio отчасти повлияло то, что все остальные кандидаты в женихи, по совершенно непонятной мне причине, как на подбор, оказывались коммунистами.
Если фашистов я не любила, так сказать, абстрактно, поскольку лично с ними не общалась, а наблюдала их в основном по телевизору, преимущественно в сериале “Семнадцать мгновений весны”, то слово “коммунист”, после советского, а точнее, антисоветского детства, действовало на меня как красная тряпка на быка.
Уезжая в Испанию, к “проклятым капиталистам”, я была уверена, что на благословенной земле корриды и фламенко не то что не встречу ни одного коммуниста, а даже слова такого не услышу. Как выяснилось, я была не права.
К моему ужасу, почти все мои знакомые, вне зависимости от образования и социального положения, оказывались если не коммунистами, то анархистами. Живые анархисты для меня были в диковинку, поскольку в России по приказу Сталина их всех перестреляли задолго до моего рождения. Впрочем, анархистов я тоже недолюбливала, памятуя о том, что их легендарный лидер батько Махно однажды в пьяном виде пытался изнасиловать мою двоюродную бабушку. Смертельно напуганная тогда еще несовершеннолетняя бабуля чудом спаслась, выпрыгнув в окно, а потом несколько дней пряталась в лесу, не решаясь вернуться домой.
К моему удивлению, все то, что советские граждане, безвыездно сидя за “железным занавесом”, воображали про свободную и богатую Европу, живущие при диктатуре Франко испанцы думали про СССР. Советский Союз для них был воплощением счастливой и богатой жизни, свободы, демократии и процветания. Быть коммунистом в Испании было столь же модно и естественно, как мечтать о свободном капиталистическом мире в Советском Союзе.
Вообще, испанские коммунисты были настоящей поэмой. Глядя на них, я изумлялась тому, до какой степени маразма можно довести население за счет целенаправленной пропаганды при катастрофическом недостатке реальной информации. В отличие от советских членов КПСС, фальшивых, как “Шанель №5” польского разлива, многие испанские коммунисты были искренне убеждены в том, что лишь Всемирная Коммунистическая Революция может сделать человечество счастливым.
Некоторое
время за мной страстно ухаживал один очарованный моим русским происхождением фанат Всемирной Коммунистической Революции. Причудливое сочетание высокого роста, умопомрачительной латинской красоты и горячего андалузского темперамента с фатальным отсутствием интеллекта делало Энрике столь экзотичным, что я даже закрыла глаза на то, что камин его дома украшал бронзовый бюст Ленина, а книжные полки прогибались под тяжестью собраний сочинений вождя мирового пролетариата, а также Маркса, Энгельса и Мао Цзедуна.Некоторое время я безуспешно пыталась политически разагитировать Энрике, рассказывая ему про миллионы жертв сталинских репрессий, про голод в Поволжье, про брошенных в лагеря невинных людей, но чертов коммунист лишь снисходительно ухмылялся и, пожимая плечами, объяснял мне, что ни одна революция не обходится без жертв и что на пути к общечеловеческому счастью неизбежны некоторые незначительные перегибы в ту или в иную сторону. Как говорится, лес рубят, щепки летят.
По какой-то совершенно непонятной причине Энрике, работающий банковским служащим, был убежден, что, если бы ему повезло родиться в Советском Союзе, он непременно был бы не только богатым и знаменитым, но и чрезвычайно творческим и интеллектуальным.
Вывалив всю известную мне информацию об ужасах коммунистической диктатуры, но так и не добившись желаемого результата, я поняла, что с испанцами надо действовать по-другому. Как-никак, они потомки инквизиторов, над несчастными быками на аренах издеваются, так что пытками и жестокостями, тем более совершенными много лет назад и в другой стране, их не проймешь, они от таких историй только кайф ловят. Следовало изобрести кое-что похитрее.
Два дня я ломала голову, а потом меня осенило: туалетная бумага! Именное ее помощью я загоню последний гвоздь в гроб коммунистической идеологии.
Постоянный дефицит туалетной бумаги был одним из кошмаров моего социалистического детства. Более редкая, чем черный жемчуг в прибрежных водах Полинезии, в России во времена застоя туалетная бумага являлась своеобразной валютой. Как на водку в рабоче-крестьянской среде, в среде работников умственного труда на вожделенный белый рулончик можно было выменять что угодно или почти что угодно.
Если вдруг (такое чудо случалось обычно раз в полгода) в окрестном магазине выбрасывали туалетную бумагу, за ней моментально выстраивалась километровая очередь. Нанизав на веревочку свои законные десять рулонов (это была норма выдачи в одни руки), счастливчики вешали это своеобразное ожерелье через плечо, как большевики пулеметные ленты, и гордо шествовали домой, вызывая черную зависть у прохожих.
Один мой знакомый доктор наук специально по блату ходил на приемы в чешское посольство, чтобы там в туалете незаметно обмотаться под пиджаком вожделенным дефицитом и контрабандно вынести добычу на родную советскую территорию.
Ни в одном общественном советском клозете туалетная бумага, естественно, не появлялась, а если бы каким-то чудом и появилась, очумевшие от неожиданно привалившего счастья граждане стащили бы ее быстрее, чем кот ухватил бы когтями пролетающую мимо бабочку.
Как ни странно, впервые выбравшись из измученного дефицитом Советского Союза на изнывающий от изобилия Запад, я поражалась не роскошным витринам с ювелирными изделиями, мебелью и шикарными шмотками — ко всему этому я, как ни странно, была совершенно равнодушна, — а именно благоухающим розами, лавандой и жасмином рулончикам розовой, голубой и кремовой туалетной бумаги, беззаботно висевшим в сверкающих плиткой и зеркалами общественных туалетах.