Возвращение чувств. Машина
Шрифт:
– Ха-ха-ха! Ну вот и поймала тебя! – Катарина прыснула, – Ладно, ладно! Насчёт Пьера я, конечно, пошутила. Да и не путешествуют три женщины без мужчин – это было бы очень страшно и опасно в ваше время, – она вдруг сообразила, что сказала очень опасную вещь, и быстро постаралась исправиться, – Ведь на дорогах столько жулья, особенно сейчас, и особенно в других странах.
Поэтому, Мария, я и хотела, чтобы ты выглядела как мужчина. Во-первых, на трёх мужчин не так просто напасть. Во-вторых, ты сможешь сидеть в седле прямо и удобно – значит, поедем быстрее, и проедем больше. Ну, и наконец, в-третьих, и это самое главное – разыскивать-то будут
Поэтому три мужчины могли бы путешествовать, не вызывая ничьих подозрений – разумеется, если они хорошо загримированы, и держатся спокойно.
– Ну… Вообще-то, да, ничего не скажешь – умеете вы убедить, сударыня, – помявшись, Мария кивнула головой, – Да и мать ваша… ещё вчера… Видать, вы всю ночь думали… По всем статьям вы правы, ваша милость. Похоже, уговорили-таки меня – всё, записываюсь в мужчины!
Ох, теперь держитесь, красотки: бравый кавалер Мари дю Пьерфон выходит на охоту за невестами! – она подмигнула Катарине, – Надеюсь, никому не устоять! Ведь я – ха-ха! – знаю все женские слабые места!
– Браво! Замечательно. Спасибо, Мария – то есть я хочу сказать – браво, мессир несравненный кавалер! А сейчас, сударь, если вашей милости будет угодно помочь вашему преданнейшему поклоннику, я бы хотел запить вашим молоком тот восхитительный завтрак, что ожидает нас внизу, и снова – с вашей помощью, разумеется! – нарисовать свои противные усы!
18
Разбитая сельская дорога уходила вдаль, извиваясь меж полей, виноградников и лесов.
Они специально ехали по таким узким и плохо наезженным дорогам, стараясь избегать пока больших оживлённых, и жутко пыльных как раз в силу разъезженности, дорог между городами.
А здесь почти не было путников, и, значит, кроме редких трактирщиков, у которых они ели и пили иногда, некому было бы рассказать о них. Возможных шпионов, или явно подозрительных личностей они тоже не заметили. Зато в изобилии встречались села в пять-шесть, или десять домов, крестьяне, работавшие на своих наделах, или в огородах, или везущие на примитивных телегах плоды своего труда в город – где они могли обменять их на нужные им товары, или продать.
Вначале Катарине была интересна эта новая простая, если не сказать, примитивная, сельская жизнь. Но наблюдение за однообразным тяжёлым ручным трудом быстро наскучило ей, и теперь она не обращала на крестьян и сельхозработы никакого внимания – совсем как истинная дворянка, или, вернее, дворянин, в которого была ещё одета.
Поневоле ей вспоминались пафосные исторические книги и помпезно отснятые фильмы эпохи соцреализма – на исторические темы. Особенно много внимания там отводилось прогрессивной роли трудящихся масс: как они двигают вперёд колесо истории, меняют общественные формации, организуют революции, чтоб построить лучшую жизнь… В более современных же фильмах про «попаданцев» крестьян, насколько она помнила, предпочитали показывать лишь издали, а так – все больше про жизнь всяких графьев да виконтесс…
Реальность била в глаза вопиющей серостью и обыденностью: никаких графьев!
Здесь ничего похожего на классовую борьбу не было – только убогие, жалкие деревушки с низенькими домами-полуземлянками, да полуодетыми оборванными сопливыми детьми, чёрными от солнца и пыли, выбегавшими при виде их с протянутой рукой за подаянием.
И, конечно, озлобленно-подозрительными крестьянами-взрослыми, косившимися на них, и, – она была уверена – плевавшими им вслед.Общаться, и сеять «разумное, доброе, вечное» среди местного пролетариата почему-то не очень хотелось. Вряд ли кто-нибудь из них оценил бы её гуманистские порывы.
Наверное, классовая борьба и ненависть между социальными слоями имела более глубокие корни, чем представлял себе давешний мужичок в кепке и на броневике.
Никакое взаимопонимание и доверие между ними невозможно.
Во-всяком случае, она, как представительница дворянства не могла не почувствовать вполне недвусмысленного к себе отношения. Поэтому идиллически-восторженное отношение к простым труженикам, живущим на лоне природы, и добывающим пропитание в поте лица своего, как-то довольно быстро прошло у неё. И хотелось общаться только с представителями своего круга, своих интересов. Вот такой получился классовый шовинизм. Да и то сказать – она же не идейная, и не революционерка…
Так они и ехали, в основном – от трактира к трактиру, стараясь даже о дороге расспрашивать как можно реже: благо, Пьер отлично ориентировался.
Всё же в Реймс им заехать пришлось.
В сёлах и деревнях, даже больших, просто не продавалось тех предметов и товаров, которые им были нужны для даже минимальных удобств в дальней дороге…
В городе они пробыли два дня. Вернее, переночевали две ночи, посвятив день между ними целиком покупкам. На местных рынках и улицах ремесленников они подкупили кое-что из одежды, постельного белья, оружия, посуды, и прочих мелочей, без которых ну никак нельзя было обойтись.
Придя в гостиницу, половину последнего вечера разбирали купленное, планировали, и укладывались, а рано на рассвете уже выезжали из ворот города, торопясь снова вернуться к просёлкам и тропинкам.
Катарина так нервничала, оказавшись впервые в столь плотной и пёстрой толпе, да и из-за покупок вначале переживала, что совсем не обращала внимания даже на местные достопримечательности: они не cходили даже в местный собор, где, согласно традиции, короновались все Французские короли. Ну, короновались, и короновались – Бог с ними!..
На громаду готической постройки она посмотрела издали, озабоченная насущными проблемами и заботами.
Быстро выяснилось, что нервничала она зря: женщину в ней никто не вычислил, пристально или подозрительно их команду никто не разглядывал, а торговаться она научилась ещё семь веков вперёд.
К вечеру она настолько расхрабрилась, что они поели местных деликатесов, готовившихся в жаровнях и пекарнях тут же, на рынке и улицах, и остались вполне довольны – вкус отменный, а стоило всё буквально гроши.
Выбравшись из Реймса, вновь вернулись к сельским дорогам, придерживаясь не конкретного маршрута, а общего направления: теперь ехали не на северо-восток, куда забрались, чтоб сбить со следа возможную погоню, а на юго-восток, к границе со Швейцарией – куда, собственно, им и нужно было с самого начала.
Обязанности неизменного проводника всё так же исполнял Пьер, знавший эту часть страны неплохо, и пока никаких неприятностей (тьфу-тьфу!) с ними не случилось. Во-всяком случае ничьего пристального внимания они, вроде, не привлекали, никто не пытался следовать за ними, или навязываться в попутчики. А единственные люди, которые хронически вызывали подозрение у Катарины – монахи – здесь в глубинке не попадались.