Возвращение чувств. Машина

К своему «любовному» приключению она теперь относилась с изрядной долей иронии.

Ну, вот не судьба ей пока, похоже, познать эти самые – женские чувства… Может, и к лучшему. Ведь они – ещё не в безопасности!

Места, по которым проходила дорога, становились всё живописнее. Так как они в своём «конспиративном» крюке захватили часть Германии, теперь дорожные впечатления обогатились достопримечательностями и видами ещё одной страны.

Холодные, продуваемые ветрами высокогорные луга Швейцарии сменились ещё не совсем прохладными сонными равнинами и предгорьями с неизменной утренней дымкой и росами, обильно выпадавшими на всех низко расположенных предметах: траве, камнях, кустах. Здесь, на туманных равнинах и пологих холмах, урожай ещё только-только убрали, так как он созревал позднее, чем на тёплых и низменных восточных пространствах Франции. Да и Гольфстрим, как помнила Катарина, внутри континента уже не так оказывает своё благотворное согревающее влияние.

Но дремучие сумрачные леса и ухоженные поля, и, конечно, зеленовато-голубые угрюмые горы создавали своеобразную атмосферу, некий романтический настрой. Такой странной, щемящее-приятной грусти, и в то же время – восторга от окружающей первозданной природы, она не испытывала больше нигде. Словом, настоящий рай для будущих поэтов-романтиков…

Но вот народ здесь, совсем как в Швейцарии, жизнерадостностью и приветливостью не отличался. Возможно, из-за непомерных налогов, или неуверенности в завтрашнем дне. Разрушенные, сожжённые и просто брошенные селения ещё попадались.

Даже на свадьбе, справляемой в одной из деревень, через которую они проезжали как-то под вечер, той особой атмосферы беззаботного веселья, которая почти всегда царит на подобных празднествах, (тем более, когда и урожай собран) не ощущалось. Скорее, было похоже, что люди просто на совесть отрабатывают очередную повинность под названием «праздник».

Но всё равно, Катарина специально задержалась, чтобы посмотреть обряды, одежды и танцы, которые проходили под незамысловатую музыку хиленького оркестра: сплошные рожки, дудочки, бубен, и что-то вроде предков скрипок – во всяком случае, по струнам водили смычком.

Так как в мужских костюмах они продвигались порезвее, назавтра Германия осталась позади, и они снова заехали на территорию так называемой Австрии. Проехали Вельс и Штейр – маленькие чистенькие сугубо провинциальные городки, где они даже не задерживались на осмотр достопримечательностей: все они прекрасно просматривались с холмов, окружавших эти крошечные центры своих феодов.

Ещё через два дня добрались до Винер-Нейштадта, от которого до пресловутой Ингрии было не более десяти-двенадцати лье: город Шопрон находился всего в одном дне пути.

Здесь провели сутки, окончательно договорившись о возможных вариантах поведения, если с бароном фонХорстманом что-то выйдет не так, как хотелось бы, или… Ну, словом, в его преклонных летах всякое случается (тьфу-тьфу – не дай Бог!). Заодно отдохнули, снабдились провизией и разузнали дорогу. Сразу в замок к барону и направились, решив в столицу пока не заезжать – вначале дело, а развлечения уж потом…

Через день цель их путешествия оказалась перед ними: на скалистом мысу, выдающемся в небольшое озеро с почти чёрной неподвижной водой, и окружённое скалами и лесом, возвышался замок Кирхштайн: дом барона Карла фонХорстмана, благородного дворянина с собственным гербом и официально зарегистрированной родословной с двенадцатью поколениями сложного генеалогического древа. Словом, типичного мелкопоместного феодала.

В тусклом свете облачного дня это место отнюдь не выглядело приветливо: лес скорее следовало назвать буреломом – стволы стояли тесно, так, что даже упавшие погибшие деревья, застряв кроной среди других, оставались как бы висеть здесь же. Рухнувшие же в озеро, там и гнили, дополняя впечатление запустения. Дикие, отвесные чёрно-серые скалы с ржаво-кирпичными потеками от, вероятно, рудного железа, и зелёными наплывами лишайника и мха на дальнем берегу озера, так же были покрыты корявыми живыми и погибшими стволами. Что тоже яркостью палитры глаз не радовало. Тут не было даже птиц…

Откровенно говоря, и сам замок нуждался если не в капитальном, то хотя бы в косметическом ремонте: сторона, выходившая на озеро, явно давно не использовалась – крыша башни провалилась, стены повыкрошились. В узких, больше похожих на бойницы, окнах, не было и следов рам, не говоря уже о стёклах. Даже фамильный вымпел, которому полагалось бы гордо реять, (или хотя бы скромно висеть ) над обиталищем столь родовитого клана, почему-то отсутствовал. Дома ли вообще хозяин?

– Похоже, господин барон не слишком-то процветает. – мрачно подвела итог наблюдениям Мария, почёсывая в давно немытой голове. Они с Катариной стали снова дамами только в лесу перед озером, и там же, запомнив как следует место, воспользовались сохранённой лопатой, закопав в аккуратной яме часть ненужной теперь одежды и снаряжения – вроде мужских сёдел, мечей, сапог и подобного. Впрочем, свой-то меч Катарина всё же оставила – спрятала только в багаж поглубже.

– Не могу не согласиться. Ремонт был бы нужен хотя бы для престижа владельца. Но может, у него просто нет на это денег?

– Зачем это ему деньги?! Ведь у него должно быть полно крепостных, которыми он волен распоряжаться шесть дней в неделю! Да и материала под рукой сколько угодно, – Пьер обвёл рукой покрытое валунами и упавшими стволами побережье, – Нет, тут что-то другое. Здоров ли он сам?

Только больной может запустить своё родовое гнездо до такого состояния.

– Состояние, действительно, плачевное. – отозвалась Катарина, пока их лошади и мул осторожным шагом то опускались, то поднимались по каменистой, неудобной тропе, назвать которую дорогой и язык-то не поворачивался, и которая через лес вела в обход замка, очевидно, к его парадному въезду. Ей всё время приходил на ум странный, какой-то печально-сожалеющий взгляд хозяина последнего трактирчика, которого они расспрашивали о дороге – замок Кирхштайн явно не числился здесь гвоздём программы достойных достопримечательностей.

И что-то было в этом взгляде ещё – такое, что поневоле у неё возникло желание расспросить подробней и выяснить побольше об этом месте. Явно местные жители знали о нем что-то недоброе… И, возможно, она совершила ошибку, не попытавшись выяснить это.

Предчувствие чего-то дурного постепенно нарастало. У Марии, похоже, тоже:

– Сударыня! (Господи помилуй!) Я хочу сказать – а вдруг он – упаси Боже, всё-таки!..

– Ты права: от этого – упаси Боже! Ну, мы уже обсуждали это – пришлось бы возвращаться, и плыть в Англию. А проезжать сейчас снова через родную и горячо любимую Францию… Что-то не очень хочется. Да и не перевалах теперь наверняка снег. Нет уж. Давайте будем надеяться на лучшее.

– Да, давайте! Будем надеяться, что он жив, и что он здоров, и помнит одну из десятков своих старых, тридцатилетней давности, пассий… И что он сможет и захочет оказать нам гостеприимство на годик-другой!

– Мария, перестань! Твои шпильки нам сейчас по достоинству не оценить… Так всё будет, или не так, всё равно мы скоро это выясним. А для этого нужно только доехать туда и спросить. Мы проделали такой путь, что уж полмили как-нибудь одолеем. Согласна?

– Конечно, сударыня! Не принимайте старую брюзгу вроде меня слишком серьёзно… Ну, с Богом, вперёд! – и няня, подав пример, первой перепрыгнула на своём коне через неглубокий ручей, пересекавший дорогу.

– Вперёд! – отозвалась Катарина бодрым голосом, хотя испытывала совсем другие чувства.

Она тронула повод коня, и последовала за Марией. Пьер, внимательно осматриваясь по сторонам, и чутко вслушиваясь в царившую вокруг почти полную тишину, замыкал их отряд, прикрывая тылы как всегда со взведённым арбалетом под рукой. Хотя, возможно, это было и излишней предосторожностью: после стычки с наёмниками графа, у них не было неприятностей в дороге. Да и сейчас, вот уже три-четыре мили не встретилось ни души.