Возвращение домой

Вернувшись в общежитие, Римма Генриховна заставила всех искать любые доказательства существования дома, будь то документы, фотографии, завалявшиеся в сумках и карманах квитанции. Потом снова снимали, говорили, доказывали. И ждали Мишенькиных родителей, которые единственные не внесли лепту в антимэровскую компанию. А они задерживались.

По телевизору бесконечно показывали белые лестницы на месте пропавших домов в разных городах. Эксперты строили предположения, экстрасенсы и ясновидящие давали толкования, все сокрушались о судьбах пропавших людей, а мэры и губернаторы наперебой хвастались размерами помощи тем, кто остался. Поздним вечером на экране появилась и рыжая борода Марка Феликсовича.

– Тихо все! Прибавьте звук! – скомандовала Римма Генриховна.

Мэр с выражением всемирной скорби говорил о невосполнимой утрате для близких, о сплочённости в трудные времена испытаний, о предоставлении квартир из жилого фонда.

– Мне тяжело говорить об этом. Никакие компенсации не вернут близких оставшимся. Из двухсот пятидесяти шести квартир шестнадцатиэтажного дома уцелели всего девять человек.

– Что-о? Вот жулик! Вот где собака зарыта! Когда это наш дом стал выше в два раза и ещё одним подъездом обзавёлся?

– Что опять случилось у вас? – в кухню заглянули Мишенькины родители.

– Наконец-то! – кинулась к ним Римма Генриховна. – Только вас и ждём, чтобы разоблачающие материалы дописать и отправить!

– Вы нас извините, – пропела Мишенькина мама, – но вот-вот случится грандиозное событие. Мы не хотим пропустить переход в другое измерение и останемся на ночь у лестницы, даже палатку купили, а сюда только за вещами заглянули.

– Вы себя слышите? Неужели у вас нет гражданской позиции?

– Скоро никому не будет дела до мелких мирских дрязг. Я бы посоветовал вам не тратить время, а привести в порядок душевный баланс, очиститься и просветлеть, пока ещё можно, – заявил Мишенькин папа и ушёл с семьёй ждать великого перехода.

Римма Генриховна вздохнула и приступила к рассылке разоблачающего ролика. Вероника собралась вывести Графа.

– Я с тобой, – увязался за ними Макс.

Наступила ночь. Небо над общежитием пестрело звёздами, а в стороне лестницы сияло серебристое зарево.

– Это она светится?

– Вряд ли, – покачал головой Макс. – Наверное, прожекторов натащили.

– Я всё ждала, когда Римма Генриховна закончит со своими съёмками, хотела туда пойти. Только устала сильно, спать бы поскорее лечь. И Графу в толпе не понравится. Там, наверное, уже полгорода с палатками.

– Не исключено. Утром сходим, всё равно по телевизору о каждой мелочи говорят. Ничего не пропустим.

– Макс, почему они уверены, что лестница для того, чтобы подняться? Может, по ней спустятся. Наши родители.

– Зачем тогда было их забирать? Не знаю, может, кто и спустится, только я не уверен, что с добрыми намерениями.

– А этот кулак утром? Он же ударил за то, что в него огонь кинули? Просто так ведь не стал бы бить?

– Идём спать, Ник. После посмотрим, что к чему.

Ольга просидела с отчётом всю ночь. Отправив его начальнику, наконец смогла забраться в постель. Едва она закрыла глаза, как зазвонил телефон. Босс! В пять утра! Ольга приняла вызов и тут же отпрянула от рёва начальника.

– Ты думаешь своей тупой башкой против кого прёшь?! Бессмертная? Собирай свой сброд, и делайте опровержение на свой пасквиль, да так, чтобы вам поверили. Иначе увольнение – самое безобидное, что с тобой может случиться!

Разговор оборвался. Ольга зажала рот полотенцем, чтобы не закричать. Римма Генриховна подняла голову:

– Оль, кто это в такую рань? Чего случилось?

Ольга поднялась и показала на дверь. Закрывшись на кухне с Риммой Генриховной, Ольга рассказала об опровержении и об угрозе. Римма Генриховна потёрла виски, помолчала, наконец проговорила:

– У них там одна шайка. Рука руку моет. Оля, а ведь они испугались! Значит, мы на правильном пути.

– Вы о чём, Римма Генриховна? Да меня уволят, если чего похуже не сделают! Надо придумать, что в опровержении сказать.

– Ольга, не смей! Не смей отступать! Не дай им запугать, задавить тебя. Они уничтожат нас и продолжат творить беззаконие. Убивать, как убили мою дочь! На всю больницу был один ИВЛ! А по документам их семь. Леночка задохнулась, пока ждала очереди. Больше я не позволю им издеваться над нами!

– Вам нечего терять. Но мой сын жив! Что они сделают с нами, если мы не выполним их требований?

– Вот тебе моё последнее слово – я не отступлюсь. Пойду до конца.

Вероника, Макс и Эльвира Прохоровна давно проснулись от криков и теперь топтались в дверях. Ольга посмотрела на них, заговорила было об опровержении, но слова смешались с рыданиями. Она закрыла лицо руками и плакала. Римма Генриховна гладила её трясущиеся плечи.

Ника включила телевизор. Звук убавили до минимума ещё вечером. На экране появилась лестница, уходящая в небо. Из-под облаков показались человеческие фигуры. В полной тишине они спускались по ступеням. Мелькали кадры. Лестницы из разных городов сменяли друг друга. И везде по ним сходили люди.

Все застыли и смотрели в экран. Даже Ольга прекратила плакать. Первой опомнилась Ника. Схватила поводок и крикнула:

– Граф, ко мне!

Её голос, разбивший тишину, заставил очнуться остальных. Макс сунул ноги в кроссовки и поспешил за Никой. Эльвира Прохоровна натянула розовый кардиган и ловила Монику с Бриджит. Римма Генриховна вызывала такси. Ольга вытирала слёзы:

– Подождите меня, я только Антошку соберу.

Граф, точно почуяв нетерпение хозяйки, рвался к дому, натягивал поводок. Ника едва успевала переставлять ноги. У остановки их нагнал Макс. Спросил, задыхаясь от бега:

– На автобус?

– Нет, они все забитые, с Графом не пустят.

Не тратя больше времени на разговоры, ребята понеслись к лестнице.

Район кишел людьми. Заграждения то ли убрали, то ли раскидали, и народ толпился у самой лестницы. Рядом с Никой и Максом остановилось такси. Из него выбрались Римма Генриховна, Эльвира Прохоровна с собаками и Ольга с Антошкой. Водитель доставал из багажника детскую коляску. Ника хотела было помочь им, но кинула взгляд на лестницу и охнула: к подножию спускались её родители.