Возвращение домой
Шрифт:
– Ведь всех же подводит! – с ненавистью процедил сквозь зубы Кордуэлл. Они успели сделать всего несколько шагов, когда из-за поворота вылетела машина. Бронированный армейский грузовик! Вездеход класса «Миус-22В», угадал Джейк по рёву мотора, и не ошибся. Этот механический монстр нёсся на огромной скорости, а дальний свет ещё издалека высветил на дороге две фигуры. Ослеплённые ярким светом, Янис и Марио остановились снова, во все глаза глядя на приближающуюся машину. Она появилась не по плану, раньше почти на 40 секунд.
Патрульные в кузове повскакивали со своих мест, поражённые не меньше этих двоих чужаков. Они так и смотрели друг на друга: двое ниобиан и четверо сионийцев, не считая шофёра. Все они ошалели, растерялись. Не ожидали встретить в своём тылу незнакомых, чужих людей. Сейчас никто и стрелять не думал, про оружие в руках все забыли, но это сейчас,
Первым опомнился Дюпрейн, вскочил во весь рост, полосонул по борту из автомата, даже не целясь, лишь отвлекая внимание сионийцев на себя, давая своим солдатам возможность убраться с дороги, уйти на ту сторону. Сионийцы повалились разом, прячась за высокими пуленепробиваемыми бортами. Но опомнились быстро – беспорядочные и длинные очереди понеслись вслед, по кустам, в землю обочины. И всё это – на скорости, водитель даже добавил газу. И неожиданно Моретти сделал то, чего от него совсем никто не ожидал, даже безоружный Алмаар: Марио бросился назад! Назад!!! Назад к своим! Под защиту капитана! А Алмаар – напротив! – кинулся вперёд, исчез в темноте на той стороне дороги. И тут грузовик остановился, может быть, потому, что Дюпрейн перестал стрелять. Марио рухнул рядом, дрожащий, испуганный до смерти, а пули неслись ему вслед, секли кусты, сшибали листья.
– Назад! – срывая горло, заорал Дюпрейн. – Отходим!
Машина, визжа тормозами, развернулась на месте и патрульные сыпанули вниз, на дорогу. Прячась за колёса, они стреляли, не целясь, не видя противника. Треск автоматных очередей добавлял им смелости. Им казалось: ниобиане повсюду, целятся из-за каждого куста, из-за каждого дерева! Столкновение с противником в собственном тылу, здесь, где всегда было тихо и спокойно, могло кого угодно напугать.
Джейк последним из группы побежал назад по приказу капитана. Испугаться он не успел, только когда пуля перебила ветку над самой головой, что-то жуткое шевельнулось где-то в груди обжигающим холодком.
Они неслись по ночному лесу, не разбирая дороги, успевали лишь пригибаться от низко склоняющихся веток и уворачиваться от неожиданно встающих на пути деревьев. А за спиной творилось что-то ужасное! Там стреляли! Там была смерть! Настоящая, реальная смерть! Настоящий, реальный враг! Не самолёты, глядя на которые, и представить не можешь, что ими управляют такие же живые люди, вполне смертные. Не сводки о подбитых машинах, о разбитых блокпостах, а настоящий враг! Сионийцы во плоти и крови! Умеющие и готовые убивать! Тот враг, которого и они сами учились убивать весь последний месяц. И враг этот был не так беспомощен и слаб, как они представляли себе на учениях, какими он казался им. Он нёс смерть!
Выбившись из сил, первым упал Моретти, и это послужило сигналом для остальных. Только Дюпрейн остался стоять, прислонившись плечом к стволу дерева. Посмотрел сверху на них, троих, бледных, растерянных, испуганных. Наконец-то стали понимать, что всё вокруг – не игра, не учения, не выдумка. Вот только не слишком ли поздно?
– Ну что, воины-солдаты? – спросил вдруг капитан с горькой усмешкой. – Три дня ходили и в ус не дули, а стоило сионийскую машину увидеть – растерялись, заметались, как телята! – он смотрел теперь только на Моретти, яростно играя желваками. – Ты, рядовой Моретти, можешь объяснить свои действия? – Дюпрейн в гневе был страшен, об этом они уже знали, но этот взгляд обещал многое. То, свидетелями чего они ещё не были. Может, поэтому каждый из них сжался, втянул голову в плечи, стараясь быть как можно незаметнее, даже дышать перестали в ожидании, боялись шевельнуться. Молчали. Виновато опустив в землю глаза. Лишь Тайлер сидел, обхватив ствол автомата двумя руками и прижавшись щекой к тыльной стороне кисти. Опять задумчивый непробиваемый вид. Дюпрейн понял: Тайлер сейчас обдумывает всю операцию, её подготовку, её провал, их отступление, точнее, тупое, очумелое бегство! Он думает! Оценивает, перебирает варианты, обдумывает всё заново…
Моретти что-то неслышное промямлил себе под нос, ещё сильнее ссутулился, даже лица не стало видно из-под козырька кепки.
– Я не понял, что ты сказал, рядовой! Повтори! – капитан готов был кричать, ругаться, даже побить кого-нибудь, такая необузданная ярость душила его! Он с превеликим трудом сдерживал себя! Он, чёрт возьми, должен быть сильным, несмотря ни на что! Но такая неудача! И виновник – Алмаар – бродит
сейчас чёрт знает где! Уже, наверное, успел сдаться в плен, проклятый дезертир! Для них, для таких, как он, нет понятия о гражданском долге… О товарищеской взаимовыручке. Ради собственной жизни они пойдут на всё, даже на предательство! Чёрт! Значит, скоро начнётся облава! Нужно непременно уходить отсюда, менять место! И чем быстрее, тем лучше! Проклятье! Такая неудача! Такая промашка!В бешенстве, в отчаянии Дюпрейн скрипнул зубами, стиснул кулаки. «Спокойно! Спокойно, друг! Ещё не всё потеряно. Но Алмаара всё же надо было застрелить сразу… Никакой жалости в следующий раз, если такой представится…»
– Виноват, господин капитан… – повторил Моретти чуть громче.
– Я зачем послал тебя с Алмааром? На прогулку? – тут уже Дюпрейн не выдержал, закричал громко, зло. Рубанул рукой воздух. – Я даже стрелять тебе разрешил… Это ведь не просто так! Ты должен был конвоировать дезертира! Отвечать за него! За каждый его шаг!.. Такая ответственность! А что в итоге? – Дюпрейн сунул руки в карманы комбинезона, отвернулся, замолчал, переводя дыхание. – Ты не просто не справился с задачей конвоира, ты сам сбежал, – трусливо сбежал! – оставив охраняемый объект! Не справился ни со своей индивидуальной задачей, ни с нашей общей! Не перешёл магистраль! Встал, как озадаченная девица, вылупил глаза на сионийскую машину! Растерялся, чёрт тебя дери!.. А самое… Самое… – Дюпрейн задыхался о переполнявших его чувств, неистово сверкал глазами. – Вместо того чтобы бежать вперёд, на ту сторону, ты вернулся назад!!! И Алмаара где-то потерял! И вся эта шумиха теперь, – он раздражённо дёрнул плечом в ту сторону, откуда доносился рёв мотора, голоса и одиночные выстрелы, – пустой звон! И зря потрачено столько сил, столько времени! Сможем ли мы теперь перейти после того, как «засветились» так глупо? Сможем? Вряд ли! Сионийцы тоже не дураки, в тылу никого не потерпят!
И ещё Алмаар! Самый ненадёжный человек! Самый опасный! Если он попадёт в руки врага, – а это наверняка случится, если уже не случилось! – нам вообще будет не на что надеяться! В крайнем случае нас будут ждать уже на руднике… Как видишь теперь, рядовой Моретти, ты подвёл всю команду, подвёл всю операцию, подвёл своего Императора, и я должен судить тебя по законам военного времени. Расстрелять, одним словом!
При этих словах они все трое вскинули на него изумлённые глаза. Огромные и напуганные на бледных фосфорицирующих в темноте лицах. У Моретти же в глазах стояли невыплаканные слёзы, слёзы стыда, вины, отчаяния и ужаса. «Вот чёрт! Ведь это же ещё дети! Чего от них можно хотеть? Дети… Одели в форму, сказали: „надо!“, а научить, заставить делать, что надо, забыли! Чёрт! Он же сейчас разрыдается…» – подумал с досадой Дюпрейн, кусая губы. Опять отвернулся, пряча лицо. Они не должны видеть его досаду, его разочарование… Совсем после этого потеряются, пропадут, как бойцы.
А как же тогда жёсткие меры? Как теперь быть? Как их наказывать? Как их учить этой жестокой жизни?.. И ещё чёртов Алмаар из головы не идёт! Пойди, поймай его теперь, паршивца!.. Улизнул всё-таки, сволочь!
Дюпрейн задумался, прикидывая в уме план дальнейших действий. Отступать теперь нужно, уйти в глубь леса, затаиться на время. Хотя бы до следующей ночи. Разведать бы только, что там и как, пока не рассвело, узнать обстановку. Как там теперь? Что сионийцы предприняли? И сколько их там? К чему они готовятся? Какие меры приняли? Да, не получилось у нас всё сделать тихо, придётся идти напролом с такими, вот, вояками…
Задумался и не сразу услышал посторонний звук, какой-то еле уловимый шорох. А когда обернулся, Алмаар – целый! живой! невредимый! – как ни в чём не бывало подошёл и сел на землю рядом с ребятами. И они все четверо посмотрели на Алмаара так, словно увидели привидение.
– Как… ты здесь?! – первым спросил, наконец, Дюпрейн и, оправившись от этого тихого шока, добавил уже уверенным голосом, голосом командира: – Как ты здесь очутился? Рядовой…?
– Пришёл – и всё! – Алмаар пренебрежительно пожал плечами, но в этом движении уже не чувствовалась та привычная, свойственная ему всегда и во всём беззаботность, неприкрытая бравада и рисованность. Видно было, что и сам он с трудом верит в то, что вновь оказался в привычной ему обстановке, среди знакомых людей, среди своих, – ниобиан! – как бы плохо они к нему ни относились. Бледный до жути, просто белый, по-мальчишески взъерошенный, с дрожащими руками, но в поджатых губах, в уголках глаз – застыла решимость, почти отвага, но без геройства. И испуг! Словно он впервые осознал серьёзность происходящего!