Возвращение домой

Сама девушка во время моих приключений нашла себе службу в трактире поломойкой, и каково же было мое удивление, когда я вернулся и обнаружил, что она начала говорить! Один мудрый доктор пояснил, что так иногда случается с людьми, которые подвергаются унижениям и мукам, мол, они теряют речь, а затем вновь, после глубоких переживаний обретают ее. Рассказывать о своем прошлом она не хотела, но все же ей пришлось рассказать о похищенным детях, и Агнес добросовестно пыталась вспомнить, когда их привозили и как кого из них звали. Она бесхитростно сказала, что умирали многие: капитан Жак не желал тратить на них лишних припасов, поэтому все, кто попадал в козий сарай, были истощены до последнего, страдали от чесотки и парши, и любая лихорадка цеплялась к ним так же охотно, как к больному, еще не выздоровевшему до конца после долгой болезни. Пенни Болтон откармливал их птицей, хлебом, жиром и мукой, и иногда от такой обильной кормежки у детей начинались колики. Тех, кто был тяжело болен или умирал, действительно оттаскивали на тот утес, что я видел во сне, и выкидывали в море, но подводное течение прибивало тела в ту пещеру, в которой мне довелось побывать (но довелось ли на самом деле?), и там они разлагались и приманивали диких зверей и птиц.

Удивительным было и то, что хижина этого торговца людьми на самом деле находилась не так далеко от дороги, где я сбился с пути; старик обманул меня, рассказав, что до ближайшего жилища слишком далеко, чтобы пройти пешком - на самом деле мне хватило бы и половины дня, чтобы вернуться на старую дорогу, которая вела на голландскую ферму; другое дело, что люди там жили замкнутые, нелюбезные, и не стоило ждать от них какой-либо помощи, разве только ты бы не умирал на их крыльце.

Мы похоронили останки тех безымянных детей, которые удалось найти, и священник произнес пылкую речь о том, какая радость ждет в садах Господних тех, кому приходилось тяжко под этой луной, и заклеймил убийц, лишенных сочувствия и сострадания к малым и слабым. Никто больше не слышал о призраках, что могли бы появляться на этом месте, и это было странным - ибо, как я уже упоминал, мои земляки весьма искусны на выдумки. Кстати, ту женщину, у которой я должен был присутствовать на суде, оправдала комиссия из Бостона, поскольку им удалось узнать, что пес бегал на то самое место у моря, где лежали трупы, и к детским костям вдова не имела никакого отношения. Когда ее оправдали, она пылко расцеловала меня, чем заставила ревновать Агнес, и подарила девице кольцо своего мужа в награду. На следующий день Агнес вернула его с вежливыми извинениями, что такой, как она, не пристало носить вещи богатых людей, а продавать подарок ей не позволяет совесть.

Ее тоже судили, но оправдали за счет того, что Агнес сама была одной из жертв пиратов и помогала похитителям не по своей воле. Она прожила у них пять или шесть лет, и девушка плохо помнила о том, что было с ней и с ее братом до морского путешествия. Она лишь говорила о том, что видела смутные сны о богатом доме, о хорошо одетых людях, которые заботились о ней и о ее погибшей сестре, но это могло быть не воспоминаниями, а только мечтами о том, чего никогда не с ней не бывало. Губернатор, тронутый ее историей, написал в Англию письмо, где сообщал о раскрытом преступлении и спрашивал о пропавших до этого года детях из знатных и не очень семей - бедняки никого не интересовали, поскольку они и сами были не прочь продать своих детей пиратам, работорговцам, докторам или кому-нибудь еще, кто бы хорошо заплатил. Ответа не было долго; любые вести требуют проверки, не говоря уже о пути туда-обратно через океан, но, когда он пришел, оказалось, что капитан Жак порядочно наследил в Лондоне и его окрестностях, и были времена, когда дети пропадали пачками. Он был не единственным грабителем, который занимался таким грязным делом, и нам удалось найти еще несколько кораблей, которые везли запретный груз. Почти всех, кого мы нашли в живых, и кто помнил, как зовут их родителей, нам удалось вернуть домой, и я надеюсь, что их судьба сложилась счастливо, и воспоминания о плене и издевательствах пропали. Гораздо трудней вышло с теми, кто уже был продан - губернатору посыпались прошения не только от бывших пленников, но и от тех, кто не желал работать на хозяина и решил воспользоваться столь удобным предлогом. Освободить никого из них, впрочем, никто не мог, даже сам губернатор колонии, по закону они принадлежали хозяевам, и только поиски родственников или тех, кто заплатил бы за них деньги, могли бы их спасти от долгих дет работы, но кого-то не желали признавать родственники, чтобы не потерять денег, а кто-то сам не помнил никого из родных.

Что касается Агнес, то ей пришло целых три письма от предполагаемых родителей, и она грустно - и оттого грубо - пошутила, что теперь может зваться едва ли не баронессой, и едва ли какая баронесса когда-либо скоблила пол в таверне. Она по-прежнему вела жизнь простую и уединенную, избегая людей, хотя те были не прочь поглазеть на нее и почесать языки. Агнес призналась мне, что толком не помнит даже, как ее звали раньше, и что жизнь среди людей ученых и воспитанных совсем не по ней, поскольку она боялась сделать что-либо не так, когда находилась в чистом доме. При наших встречах она всегда вначале вела себя скованно, но уже не боялась моих прикосновений и не пыталась ударить меня чем-либо, когда я оказывался слишком близко. Отец не одобрял наши встречи, и матушка вздыхала, когда я говорил, что мы виделись - думаю, что они боялись, что я женюсь на ней, но Агнес в итоге неожиданно вышла замуж за какого-то солдата.

Перед ее свадьбой, когда мы виделись в последний раз (я должен был опять уйти в море, поскольку оно стало моей болезнью и страстью), я заговорил с ней о минувшем и еще раз поблагодарил ее за то, что она принесла мне одежду в ту давнюю ночь и заставила старуху отворить дверь. Она удивленно взглянула на меня и пожала плечами.

– Я этого не делала. Ты тогда был таким...
– Агнес замялась, но все же прямо сказала: - чистеньким, таким вежливым. Наоборот, я хотела, чтобы тебе было плохо, как мне. Как всем, кто был в этом доме.

– Тогда почему ты предупредила меня и проводила к лодке?
– недоверчиво спросил я. Почему-то мне стало обидно от ее слов, хоть, по словам окружающих, я сильно изменился за прошедшее время.

– Старуха попросила меня, - сказала она честно, перебирая шитье на коленях.
– Она, конечно, ругалась и распускала руки, но она очень жалела всех, кто попадал в руки пиратам. Она отворила тебе дверь, и это она принесла твою одежду.

– Вот как...
– произнес я в ошеломлении. Я никак не мог даже предположить, что у старой ведьмы окажется доброе сердце.
– Подумать только, а я думал, что это она - главное зло в том доме...

– Ты ошибался, - с легким превосходством сказала Агнес.
– Мужчины вообще мало что понимают.

Она засмеялась - она смеялась редко, и у нее был очень приятный смех - и неожиданно впервые поцеловала меня в щеку. Я прикоснулся к тому месту, где оставался невидимый след ее губ, и Агнес пояснила мне:

– Не сердись. Ты стал мне родней брата. И для меня ты сделал больше, чем я для тебя.

– Тогда бы ты могла выйти замуж за меня, чтобы отплатить мне, - проворчал я.

– Не-а. Во-первых, ты слишком много обо мне знаешь, - загнула она палец, - во-вторых, мы не были бы счастливы... Уж больно ты задумчивый! А, в-третьих, ты мне никогда этого не предлагал. Вот так-то!

Она была права, и мне нечего было ей возразить.

Что ж, в итоге эта история оказалась ясной, как день, и закончилась благополучно, словно в сказке. Но лишь одно темное пятно в моей памяти и душе мучало меня, и я никогда не рассказывал о нем даже Агнес и ближайшим друзьям. Я так никогда и не узнал, видел ли я на самом деле призрака или все это было воспаленным бредом, если и вовсе не стало мне мерещится лишь после того, как все произошло. Я думаю, что никогда об этом и не узнаю. Порой меня гнетет эта тайна, но мне кажется, что все к лучшему - ибо мир, где могут водится призраки, безголовые скелеты и ведьмы, не стоит стремиться познавать.

Хлопот хватает и в этом.